– У меня не сложилось впечатления, что этот Пол Крамер – звезда.

– Возможно, и нет. Но вполне могу представить, что эта девчонка Кимбалл готова оказать ему услугу. Она сказала, что он – мозг. И яркая личность. Ладно, предположим, что он обещает помочь ей с учёбой в обмен на то, что она придёт ко мне и навешает лапши на уши, уверяя, что провела с ним всю ночь. Мы не в состоянии проверить её историю. Мы не можем спросить её маму. Сама она скажет, что была с подружкой, – он взглянул на свои записи, – Бет Мак-Аллистер. И если мы спросим эту Мак-Аллистер, всё, что она нам скажет – ей дали номер телефона для звонка, который, имей в виду, ей так и не понадобился.

– Ну, можно расспросить её мать.

– О чём?

– Просто спросить её, была ли девица дома ночью в среду.

Лэниган покачал головой.

– Скорее всего, нет. Я уверен, что она подумала бы об этом. Хорошо, берёмся за девчонку Мак-Аллистер. И скорее всего, она не будет фыркать, если мы не будем слишком сильно давить на неё. И предположим, что она признается, что прикрыла свою подружку Кимбалл. «Она дала мне номер телефона, чтобы позвонить». «Какой номер?» «Не помню. Я где-то записала, но не сохранила бумажку».

– Но предположим, что нам сказали правду.

– Это значит, что водителю сбившей машины пришлось продолжить движение по Глен-лейн, остановиться на углу, выйти из машины, подойти к месту, где была припаркована машина Крамера, разбить фару, а затем собрать осколки, уложить их в свою машину, развернуться, вернуться туда, где лежало тело, выбросить осколки и скрыться. Объясни, зачем кому-то делать такую глупость?

– Ну, он мог ненавидеть Крамера.

– Очевидно, он ненавидел его очень сильно. Подумай о том, как он рисковал. И Крамер – новичок в городе. Он здесь всего лишь с начала учёбы. Вероятно, даже не знает никого в округе.

Дженнингс поднял очки на лоб и вытер глаза носовым платком.

– Да не так уж рискованно. Он подъезжает к Глен-лейн и останавливается. Если кто-то увидит его, он скажет, что увидел тело на дороге. Так что если он наклоняется, чтобы рассыпать осколки вокруг тела, и кто-то подходит, тогда вполне естественное объяснение – он просто хотел проверить, жив ли тот, кого сбили. – Он засунул в карман носовой платок, изогнувшись в кресле, чтобы достать до заднего кармана. – Я согласен, что это не совсем обычно, но… – он умолк от внезапно осенившей его мысли. Кадык нервно подёргивался. – Слушай, Хью, а что, если парень, то есть водитель, был обижен на девушку? Предположим, у него были чувства к девушке. Он ревнует, понимаешь?

– Так почему же он хотел повесить наезд на Крамера?

– Ну, как всегда, ты видишь парня со своей девушкой и…

– А как он узнал, что она с Крамером?

– Может, девчонка Мак-Аллистер упоминала об этом, а может быть, он видел, как Кимбалл входила в дом.

– Возможно, – протянул Лэниган.

Воцарилась тишина. Наконец Дженнингс буркнул:

– Эй, ты же понимаешь, что если история девушки правдива, нам опять придётся начинать с самого начала.

Лэниган мрачно кивнул.

– И ни малейшей зацепки.

– Моррис Гальперин, – предложил Дженнингс.

– Городской юрист? Продолжай. На него что-то есть?

– Ну, он был там. Он сообщил о наезде, – медленно произнёс Дженнингс. И внезапно разволновался: – Тем вечером я был на Совете выборщиков, и он тоже сидел там. Выглядел скверно. Сильно простуженный. Затем выборщики вместе с кем-то из городских чинуш отправились в «Корабельный Камбуз» за пивом, и я пошёл за ними. И они смеялись над Гальпериным. Кажется, Том Брэдшоу дал ему выпить хороший стакан крепкого виски для простуды, а кое-кто заметил, что на собрании Гальперин был как не в своей тарелке.

– И?

– Так, может быть, стакан подействовал. Может быть, наш юрист был подшофе.

– Как? От одного стакана?

– А почему нет, если стакан большой, и если он не привык к спиртному, и если он скверно чувствовал себя и мог принять несколько таблеток. Или, может, он остановился где-то и ещё выпил. Но точно не ехал домой, это сто процентов – что ему делать на Глен-лейн, если он направляется домой? Совсем не по пути. Итак, предположим, он пьян и сталкивается с парнем, не ожидая увидеть кого-нибудь посреди дороги в Глен-лейн, особенно в этот час.

– Да, но почему он хочет разбить чью-то фару и обвинить другого?

– Потому что наезд со смертельным исходом может разрушить его карьеру.

– Любой может попасть в аварию. Я думаю, что если бы с Гальпериным это случилось, он бы сообщил в полицию.

– Но если он ехал под действием… или думал, что он…

– Ну... Но он действительно сообщил об этом в полицию. Сказал патрульным.

– Конечно, потому что увидел их и думал, что они, в свою очередь, могли заметить его. Но он не выходил из машины. Он просто сказал, что на дороге лежит тело. И, естественно, они сразу же отправились посмотреть.

– Хм. – Лэниган прикусил нижнюю губу. – Проверка не повредит. Но я не могу просто противостоять ему, городскому юристу. Всё нужно устроить должным образом. Я могу вызвать его для заявления. И пока его машина будет находиться на стоянке, ты успеешь хорошенько её осмотреть.

Дженнингс усмехнулся.

– Если бы я оказался там, когда он подъезжал, и если бы на парковке было много машин, я мог бы пригласить его припарковаться прямо в гараже.

– Хорошо, давай попробуем. А пока я должен позвонить окружному прокурору и рассказать ему об этой девице Кимбалл.

– А зачем?

– Он должен уведомить защитника, а тот уже пусть делает то, что ему в голову взбредёт.

– Должен признать, – торжественно провозгласил Говард Магнусон, когда Моррис Гальперин занял своё место, – что я ошибся в оценке рабби Смолла. Я думал, что он – джентльмен. Я ошибался.

– О?

Магнусон кивнул.

– Я предполагал, что он приложит хоть какие-то усилия, попытается что-нибудь придумать для меня. Но нет, он был непреклонен. Я признался, что нахожусь в затруднительном положении, но он и на йоту не обеспокоился. Когда я спросил его, что мне делать, вы знаете, что я услышал в ответ? Он посоветовал мне уйти в отставку.

– Он… что? – Гальперин был потрясён, но, будучи юристом и, следовательно, привыкнув получать искажённые версии фактов, переспросил: – Что именно он сказал?

Магнусон вспомнил беседу с рабби.

– Я согласился с его мнением о том, что он не может сам проводить церемонию, хотя, учитывая, что некоторые рабби делают это, не подвергаясь отлучению от храма или лишению работы, или как ещё это называется, я обоснованно полагаю, что он был излишне догматичен. Я принял его заявление, что церемония не может быть проведена в синагоге. Но его настойчивые заявления о том, что я не имею права пригласить рабби по собственному выбору даже в свой собственный дом, потому что этот дом находится на его территории и в его юрисдикции – это уж слишком. И я не намерен это терпеть. А в следующий раз он захочет осмотреть мою кухню, чтобы проверить, есть ли у нас два комплекта посуды.

Хотя Гальперин естественным образом был склонен согласиться с Магнусоном, но как беспристрастный человек он счёл, что должен объяснить позицию рабби.

– Я думаю, что рабби пытался сказать вам, что проведение церемонии в вашем доме было бы неприличным, так как вы являетесь президентом общины. С его точки зрения это выглядит…

– Я знаю, что он пытался мне сказать, – резко перебил Магнусон. – Вы с ним согласны?

Гальперин понял, что Магнусон хочет услышать от него чёткий и недвусмысленный ответ, его собственную позицию. Ему пришло в голову, что главная доблесть – суметь удержаться в седле. Он слегка пожал плечами и улыбнулся.

– Насколько я понимаю, это просто церемония, а я не очень люблю церемонии. Важен сам брак, а не то, кто и что говорит и где его заключить. Меня гораздо больше волнует вопрос о том, кто является боссом, конгрегация через своих избранных представителей или рабби. Меня интересует вопрос о том, может ли рабби при каких-либо обстоятельствах приказать или даже предложить, чтобы президент конгрегации подал в отставку. Кто выше, рабби или конгрегация? Другими словами, кто кого может уволить?