Аптекарь знал его и задал вопрос, когда Гальперин попросил стакан воды, чтобы принять пару таблеток прямо сейчас:

– Вы отправляетесь домой, мистер Гальперин? Я имею в виду, вы не едете в Бостон или что-то в этом роде, а?

– Нет, я прямо домой и спать. А в чём дело?

– Они содержат антигистаминный компонент и могут вызвать у вас сонливость.

– Да? Нет, я еду домой.

***

Милли Хэнсон оторвала взгляд от книги из серии «Настоящая романтика», когда Тони Д’Анджело подошёл к шкафу в прихожей и снял пальто с вешалки.

– Куда ты идёшь, любовничек? – спросила она.

– Собираюсь раздобыть немного хлеба.

– Но у нас есть булочки, и магазины закрыты… О, ты говоришь о деньгах? Надолго уходишь?

Он пожал плечами.

– Не знаю. Может быть, и не слишком.

Она знала, что лучше не спрашивать дальше. Любопытство гасилось смутным ощущением: раз Тони скрывает свои действия, то, вероятно, лучше ничего не знать. Милли услышала, как хлопнула дверца машины и завёлся мотор. Затем она поправила подушки, растянулась на диване и вскоре с головой погрузилась в проблемы, с которыми сталкивалась медсестра Мэри Мак-Тиг, пытаясь угодить своей пожилой и раздражительной пациентке леди Хавершем, и заставить её сына, красавчика лорда Хавершема, заметить бедную сиделку.

Тони миновал Ревир, Линн и выехал на Хай-стрит. Увидев плакат «Вы находитесь в Барнардс-Кроссинге», он замедлил ход и повернул направо. Затем он заметил знак «Глен-лейн» в небольшом просвете между деревьями и кустарником, выстилавшим дорогу. Если бы не знак, этот переулок можно было бы легко пропустить в темноте. Тони проехал по извилистой, петляющей аллее около сотни ярдов; затем, увидев просвет с одной стороны, свернул туда и припарковался. Выключил фары, закурил сигарету и устроился ждать.

***

Вскоре после выхода из аптеки Моррис Гальперин действительно начал испытывать сонливость. Попутные машины проносились мимо, а те, что ехали во встречном направлении, ослепляли его ярким светом фар. Несколько раз ему яростно сигналили – то ли потому, что он убрал ногу с педали газа и неожиданно затормозил, то ли потому, что съехал с полосы. Поэтому он решил добраться домой по Глен-лейн, а не по шоссе — это был короткий путь, и, что ещё важнее, он предполагал, что там не будет такого движения.

Он ехал, включив дальний свет, когда внезапно попал в выбоину. Когда капот автомобиля подскочил, Гальперину показалось, что на дороге лежит тело. Он резко нажал на тормоза и остановил машину. Затем опустил окно, высунул голову и оглянулся. На земле действительно кто-то лежал. Гальперин вылез из машины и пошёл назад. Он опустился перед телом на колени, не зная, что делать. Тихо, почти шёпотом он выдавил:

– Эй, друг, с вами всё в порядке? – Затем: – Вы меня слышите?

Если бы только здесь появился другой автомобиль, подумал Гальперин. Он мог бы его остановить. Тогда кто-то остался бы с бедолагой, пока другой отправился бы за помощью. Но в такой поздний час на это нечего было и рассчитывать. Ночью по Глен-лейн почти никто не проезжал.

Гальперин вновь уселся в машину и проследовал до конца Глен-лейн, где она переходила в Мейпл-стрит. Он думал, что сумеет позвонить кому-нибудь в дверь и попросить разрешения воспользоваться телефоном. Но во всех домах было темно, за исключением редких лучей света, пробивавшихся сквозь задёрнутые шторы на верхнем этаже.

Внизу, почти в конце улицы, где она пересекалась с Мейн-стрит, светились окна только в одном доме – доме рабби Смолла. Но Моррис не хотел идти туда. Ноги подкашивались – то ли из-за таблеток, то ли из-за виски. Конечно, он выпил всего один стакан, и то несколько часов назад, но разве виски не мог взаимодействовать с таблетками? Рабби ещё подумает, что он пьян.

Гальперин продолжал ехать по Мейпл-стрит, а затем, повернув на Мейн-стрит, увидел патрульный полицейский автомобиль. Он нажал на клаксон, патруль замедлил ход и остановился. Полицейский вышел и подошёл к машине Гальперина.

Осветив его лицо фонариком, офицер сказал:

– А, это вы, советник. Что случилось?

– На дороге на Глен-лейн, прямо за подъёмом, лежит тело. Я… я думаю, что он мёртв.

– Глен-лейн? Хорошо, проверим.

***

Сержант Драммонд присел на корточки возле тела на дороге и засунул короткие пальцы под воротник.

– Кажется, он мёртв, но точно не скажешь. Вот что, пока я всех вызываю, возьми сигнальные огни и перегороди дорогу. Лучше от обочины до обочины. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь въехал в переулок и всё испортил.

– Правильно. – Офицер Ноуленд принялся рыться в задней части автомобиля. – Как насчёт другого конца?

– Я сам поставлю, как только передам вызов.

Но когда Ноуленд вернулся к машине, сержант всё ещё был там, освещая землю фонариком.

– Наехали и скрылись, ясно, как дважды два. Посмотри, сколько тут стекла. Это от фар. Нужно быть осторожным, ничего не трогать. Ребятки из лаборатории умудряются творить чудеса с вещами, которые подбирают. Ну ладно, теперь давай установим вспышки на другом конце. Они будут здесь через пару минут.

Когда они спустились вниз по склону, сержант провёл фонарём от одной стороны дороги до другой. И полицейские заметили машину, припаркованную у маленького разъезда.

– Вы думаете, это его машина? – спросил Ноуленд.

– Должно быть. Решил выйти отлить, наверное. — Он повернулся и помахал фонариком в сторону холма. — Похоже, за той кучей деревьев на вершине холма.

– Чёрт, серж, но вокруг сплошные кусты. Всё, что ему нужно было сделать – это открыть дверь, развернуться на сиденье и расстегнуть штаны.

Сержант Драммонд не собирался проявлять снисходительность к возражениям со стороны подчинённого, особенно такого, как Билл Ноуленд.

– Некоторые люди, – процедил он высокомерно, – не гадят в собственных гнёздах[84].

София Магнусон, присев на край кровати, наблюдала, как дочь расчёсывает волосы у туалетного столика. Обращаясь к изображению Лоры в зеркале, она промолвила:

– Мы за последние недели тебя почти не видели.

– Я была занята кампанией, – призналась Лора, не оборачиваясь, – но сейчас всё пойдёт на спад. Конечно, процесс ещё продолжается, но мы не особенно переживаем, поскольку выиграли первичные выборы. Здесь всегда был республиканский округ. Конечно, мы не можем расслабиться, и нам предстоит ещё много работы, но всё идёт хорошо, и мы больше не боимся.

– Ты говоришь «мы», как будто… как будто…

Она обернулась к матери.

– Как будто я сама баллотируюсь? Пожалуй, так и есть. Мы – команда, Джек Скофилд и я. Он бы никогда не выиграл праймериз без меня, и знает об этом. Он, вероятно, вообще сошёл бы с дистанции, если бы не я. И, безусловно, я без него тоже не смогла бы далеко продвинуться.

– Я не понимаю, – покачала головой мать. – Когда ты принялась за это… эту политическую работу, мы с отцом понимали: ты намерена получить практические знания о политике, чтобы дополнить то, чему училась в школе. Во всяком случае, ты нам заявила именно так. Твой отец считал, что таким образом ты сможешь встретиться с интересными молодыми людьми, и в конце концов ты успокоишься и… и…

– И выйду замуж?

– Для женщины есть карьеры и похуже, – спокойно произнесла София.

– О, мама, на дворе восьмидесятые годы.

– Но так считал твой отец. А он довольно консервативен. Как и большинство мужчин.

– Но ты не согласна?

– Ну, видишь ли, я понимаю, что всё изменилось. Я, естественно, не возражаю против твоей карьеры в политике, равно как не возражала бы против того, чтобы ты планировала карьеру в области права или медицины. Но ты должна признать, что политика – это… это риск. Можно работать, не покладая рук, а затем, проиграв выборы, оказываешься за бортом. И весь труд впустую.