И вот однажды, за несколько недель до первичных выборов, это случилось. Рано утром Джон пришёл в их штаб-квартиру и объявил:

– Я могу победить на этих выборах, Лора. Просто скажите мне, что я должен сделать, и я сделаю это.

– Великолепно! Слушайте, вы должны стать известным. Ваше имя известно в городе, а вы сами – нет. Значит, вам следует посещать мероприятия, где будет много людей – встречи, слушания, форумы, лекции, групповые дискуссии. Когда по завершении начинают задавать вопросы, вы встаёте и что-нибудь говорите. Обычно вначале просят назвать себя, и вот что вы отвечаете: «Я Джон Скофилд. Я кандидат на должность сенатора штата. Я хотел бы отметить…» или: «Я хотел бы спросить спикера…» Я могу организовать вам приглашение в различные частные дома для неформальной беседы с небольшими группами. У нас много предложений. Позже вам придётся ходить в торговые центры и раздавать предвыборные карточки. Вам это даже может понравиться. – Она оценивающе посмотрела на него. – Есть одна вещь, которую мы должны оговорить заранее. Вы Джон или Джек?

– Какая разница?

– Джек отличается от Джона. Он и одевается по-другому, и говорит по-другому. Давайте попробуем оба варианта. – Она взяла на себя роль председателя собрания и прошла в другой конец комнаты. – Спикер готов ответить на вопросы из зала. Да, джентльмен в углу. У вас есть вопрос? Пожалуйста, назовите своё имя.

Он ухмыльнулся при виде этой выдумки.

– Меня зовут Джон Скофилд, и мой вопрос…

– М-м, нет. Давайте попробуем по-другому. Джентльмен в углу. Пожалуйста, назовите своё имя.

Все ещё улыбаясь, он начал:

– Я – Джек Скофилд, кандидат в Сенат от округа Эссекс…

– Вот и всё, – прервала она. – Теперь вы будете Джеком Скофилдом. Джон несколько скучен и старомоден. – Лора смерила Скофилда критическим взглядом. – Этот галстук и этот костюм…

– Что с ними не так?

– Неплохо, если вы собираетесь на похороны, но…

– Я выступал сегодня в суде перед судьёй Левиттом, весьма консервативным типом.

– Ладно. В суде вы можете быть Джоном Скофилдом, а в другом месте будете Джеком, и одевайтесь соответственно. Более неформально.

– Джинсы?

– Ни в коем случае. Вы занимаете консервативную позицию, не забыли? «Давайте оставим всё так, как есть». Я предлагаю серые фланелевые брюки и твидовый пиджак. И рубашка с воротником на пуговицах.

– Я понял, – отозвался он с энтузиазмом.

– Тогда давайте попробуем сегодня вечером. В ратуше проходят слушания по регистрации избирателей. Они хотят перенести срок регистрации на пару недель. Я думаю, что мы должны выступить против. Там, вероятно, будет немного людей – максимум двадцать-тридцать, но это хороший опыт. Почему бы вам не пойти домой и не переодеться, а я встречу вас там.

– Когда начало?

– В восемь часов.

– Тогда как насчёт того, чтобы до этого где-нибудь поужинать?

– Я ужинаю с другим, – быстро ответила она. Это не соответствовало реальности, но Лоре было важно показать Скофилду, что она не отличается лёгкой доступностью. Но она смягчилась, увидев расстроенное выражение на его лице. – Мы могли бы пойти куда-то после слушаний – выпить кофе или чего-либо покрепче…

Они пошли на слушание, и в какой-то момент он действительно получил возможность сказать:

– Я – Джек Скофилд, кандидат в Сенат от этого округа, поэтому весьма заинтересован в этом слушании. Я хотел бы отметить, что...

Лоре показалось, что он произвёл впечатление. К сожалению, среди присутствующих были и другие кандидаты, вступившие с ним в спор, да и в ходе дискуссии он выступил не очень-то удачно.

Позже, за чашкой кофе, Джон пробурчал:

– Кажется, я не слишком хорошо справился сегодня вечером, согласны?

– Ну, они подготовились, а вы – нет.

– Вы имеете в виду, что я глупец, – с горечью выплюнул он.

– Ничего подобного. Но вы не можете зависеть от идей, которые приходят к вам под влиянием момента. У вас имеется склонность к этому. Но никто не знает, к чему подобные идеи могут привести. Что вам нужно – так это продуманные позиции по всем основным вопросам. Я начну работать над ними завтра утром.

Он взглянул на неё с искренним восхищением.

– Знаете, Лора, вы просто удивительная.

Рабби повесил трубку и ответил на вопросительный взгляд Мириам:

– Это звонил наш президент, мистер Магнусон.

– Да? Чего он хотел?

– Он сказал мне не приходить на заседание совета директоров в воскресенье. Очень любезно с его стороны позвонить достаточно рано, чтобы я при желании мог строить другие планы на воскресное утро.

– А он сообщил, почему не хочет, чтобы ты присутствовал?

Рабби покачал головой.

– Скорее всего, потому, что намерен обсуждать вопросы, не предназначенные для моего слуха.

– Ты считаешь, что он собирается говорить о тебе?

– Очевидно. – Он вернулся в кресло и взял книгу, которую отложил на время звонка.

Но Мириам не могла успокоиться.

– Ты хорошо с ним ладишь, Дэвид?

– С Говардом Магнусоном? Вероятно, да. Мы мало встречались с ним. Совсем недавно он пришёл ко мне в кабинет. По сути дела, меня просто спросили, почему я не прихожу на заседания правления. После этого я видел его на нескольких последующих собраниях, но и всё.

– А на этих собраниях было что-нибудь особенное? Что-нибудь, что могло заставить тебя встревожиться?

– Ничего сверхъестественного. А в чём дело?

– Ты не выступал против Магнусона? – не унималась Мириам.

– Я не принимал участия ни в одном обсуждении. Ах да, при разговоре о «Добре и Благосостоянии»[69] я высказал мнение, что все члены правления должны посещать вечерние службы в пятницу[70], но…

– Вот и всё, – решительно перебила Мириам.

– Что – всё?

– Говард Магнусон истолковал это как личную критику, потому что никогда не посещает вечерние службы в пятницу.

– И любые другие.

– Ну вот! – торжествующе объявила она. – Он думает, что ты критиковал его.

– Ну, с этой точки зрения, возможно, и так. И что из этого?

– О, Дэвид, ты действительно не понимаешь? Ты не критикуешь таких людей, как Магнусон. Вернее, критикуешь, но я хочу сказать... Я пытаюсь сказать, что такие, как Магнусон, не привыкли к тому, что их критикуют люди, которых они считают своими подчинёнными. А ты нарушил традицию, и не один раз. Поэтому Магнусон полон решимости что-то предпринять по этому поводу.

– Что? – усмехнулся рабби. – Заставить правление принять резолюцию, в которой говорится, что рабби не имеет права позволить себе критические высказывания в адрес президента?

– Смейся, смейся, – бросила Мириам, – но я не в своей тарелке. Не забывай, что у тебя нет пожизненного контракта. И год за годом приходится заключать его заново.

– Как я и хотел. Это развязывает храму руки, но одновременно развязывает руки и мне.

– А если они откажутся продлить контракт?

Рабби пожал плечами.

– Значит, я займусь поисками другой работы. И по ряду обстоятельств предполагаю, что она, вероятно, будет лучше. Может быть, большая синагога в большем городе или в городе с верующими, которые лучше способны к пониманию. Реакция на мою статью в «Квотерли»[71] была довольно лестной, и я до сих пор получаю письма.

– Тогда почему бы не подумать о дальнейшем? Я имею в виду, присмотреться…

– Ну, потому что мне нравится жить в Барнардс-Кроссинге, с одной стороны. А с другой – я чувствую, что нужен здесь. Хотя здесь и сложнее, и часто возникают конфликты. Постоянное давление со стороны той или иной группы с целью двигаться во всевозможных нежелательных направлениях. Я чувствую, что возвращаю их к традиции. В другом месте, с более старой и устоявшейся конгрегацией, жизнь была бы легче, но менее плодотворной.