Разговор произошёл в среду вечером. Хотя Мириам больше не возвращалась к этой теме, рабби знал, что у неё на уме, когда она задавала ему вопросы. Мистер Каплан был в миньяне? Он что-нибудь говорил? Есть какие-нибудь новости от Мортона? Рабби отлично понимал подоплёку. Наконец он прямо спросил Мириам, почему она так встревожена.

– Я не так уж сильно встревожена. Нет, всё-таки сильно. Меня не слишком волнует вопрос, сможешь ли ты получить другую работу, если придётся. Мне здесь тоже нравится, и я бы предпочла, чтобы этим не пришлось заниматься. Но если у тебя проблемы с президентом…

– Ну и что? Мне и раньше приходилось конфликтовать с президентами. Чуть ли не с половиной из них. Ничего нового.

– Но Магнусон – совсем другое дело, Дэвид. В прошлых конфликтах у тебя была чёткая позиция. Речь во всех случаях шла о каком-то базовом принципе, и ты был прав, а они – нет. Ты всегда мог сплотить конгрегацию вокруг себя, если дело доходило до открытого столкновения. И всегда мог объяснить, как предмет спора противоречит нашей традиции и почему ты должен противостоять этому. Дело в том, что другие президенты были тесно связаны с храмом, с нашей религией. Они были евреями…

– А Магнусон – нет?

– Он, безусловно, еврей, но ему плевать на храм. Для него он – просто организация, а раз это организация, он хочет управлять ей. И он может хотеть, чтобы ты отказался от своих взглядов, потому что… потому что ты мешаешь ему. И если бы он пожелал избавиться от тебя, то так бы и сделал. Не вдаваясь в детали. Просто убедил бы правление, и мог бы не продлить твой контракт по его завершении. А контракт, кстати, скоро истекает, не забыл?

– Серьёзно? Нет, не забыл. Тогда, наверно, дело вот в чём. Говард Магнусон – бизнесмен, уделяющий внимание деталям. Поскольку мой контракт истекает, он считает, что за его продление должно проголосовать правление. И вполне естественно, что он хочет, чтобы голосование произошло в моё отсутствие.

В воскресенье утром, когда Мириам разбудила мужа, чтобы тот успел к утреннему миньяну, он лениво потянулся и пробормотал:

– Наверно, я пропущу его. Сегодня утром помолюсь дома.

– Что-то случилось, Дэвид? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Я чувствую себя хорошо, – заверил рабби, – просто ленюсь. И хочу немного побаловать себя.

Завершив утренние молитвы и приступив к завтраку, он объяснил:

– Собрание происходит сразу после миньяна. Присутствовавшие на молитве члены правления переходят по коридору в зал заседаний, где ждут тех, кто не ходит к миньяну, и Магнусон обычно среди последних. И через несколько минут он открывает собрание. Так вот, если после миньяна я пойду в другом направлении – к лестнице в мой кабинет, кто-то обязательно спросит меня, не собираюсь ли я идти на собрание. Мне, естественно, придётся ответить отрицательно. Тогда, скорее всего, они поинтересуются, почему, и мне будет неудобно объяснять, что меня попросили держаться подальше.

– Но если это именно то, о чём ты думаешь – формальное голосование за продление контракта – ведь они могли бы с этого начать, а затем пригласить тебя для дальнейшего участия в собрании?

– Возможно. Но я не намерен быть лакеем, готовым услужить им по первому требованию. В любом случае, наши заседания правления не работают даже при Магнусоне, который старается придать им деловой характер. Они гораздо больше говорят, чем занимаются реальными делами. Если бы Магнусон поднял этот вопрос, скажем, сразу после отчётов комитетов, пытаясь побыстрее разобраться с ними, они всё равно потратили бы массу времени на обсуждение, хотя это чистая рутина. Завязалась бы дискуссия, и каждый из членов правления воспользовался бы возможностью высказать несколько слов обо мне – о том, как я что-то не так сказал или сделал.

– У тебя нет друзей в правлении, Дэвид?

– Есть, конечно, если ты имеешь в виду людей, с которыми я общаюсь. Большинство из них, может быть, все. Но если ты имеешь в виду, есть ли у меня клика, партия рабби – нет, определённо нет.

– Может быть, это и ошибка – то, что у тебя нет своей группы. Помнишь, что говорил рабби Бернштейн…

– Сол Бернштейн – политик из далёкого прошлого. Он был политиком ещё в семинарии. Это – его образ жизни. Что означает необходимость общаться с важными людьми, обедать с ними, ходить с ними в разные места. Я не могу так поступать. Существует от силы три-четыре дома, где я могу пообедать. У остальных нет кошерной кухни. Кроме того, это дорога с двусторонним движением. Если ты ожидаешь, что они поддержат тебя, ты в ответ обязан поддерживать их. Я предпочитаю независимость.

В голосе рабби звучало раздражение – подобные беседы велись не впервые. Мириам подумала, что лучше сменить тему.

– Как думаешь, когда ты узнаешь? Тебе отправят письмо?

– Ну, Магнусон, будучи сторонником деловых методов, скорее всего, отправит мне письменное уведомление. Но, без сомнения, секретарь позвонит мне около полудня или сразу по завершении заседания.

Однако вместо секретаря позвонил сам Магнусон.

– Рабби? Это Говард Магнусон. Я решил, что вам будет приятно услышать: мы только что проголосовали за увеличение вашей зарплаты на шесть тысяч долларов в год, и это решение вступает в силу немедленно.

– О, вот как… да, благодарю. Крайне признателен. Это очень любезно и щедро…

– Просто хорошая деловая практика, рабби. Мой кардинальный принцип – никогда не недоплачивать персоналу, особенно ключевым сотрудникам.

– Замечательный принцип. Ещё раз благодарю.

Мириам стояла рядом, так что не было необходимости повторять.

– О, Дэвид, разве это не чудесно! И теперь я чувствую себя просто ужасно после всего, что наговорила о нём; я уверена, что это – целиком его заслуга.

– Да, я уверен, что так и есть.

Она пристально посмотрела на него.

– Однако ты выглядишь не очень-то довольным.

– Нет, я доволен, честно, но только…

– Что – только?

– Только я не уверен, что за меня голосовали, не считая одним из людей президента.

За неделю до первичных выборов[72] Лора убедила Скофилда держаться подальше от своего адвокатского бюро в Салеме и посвятить всё время кампании. Ежедневно ранним утром она сопровождала его на вокзалы в Ревире или Линне, где раздавала карточки пассажирам, направлявшимся в Бостон. Сам Скофилд подходил к стоявшим на платформе людям с протянутой рукой и говорил:

– Привет! Я Джек Скофилд, кандидат в сенаторы штата от республиканцев. Буду признателен вам за поддержку. – Затем вручал собеседникам плакатик со своей фотографией и лозунгом под ней: «Давайте оставим всё так, как есть».

В основном люди кивали или что-то бормотали, и брали карточку лишь для того, чтобы незаметно выбросить её, когда им казалось, что он отвернулся в другую сторону. Вначале Скофилд расстраивался, когда видел, что платформа после отхода поезда усыпана кучей карточек. Потом перестал обращать на это внимание.

Но иногда кто-то говорил: «Я намерен голосовать за вас», – и в этом случае он слегка сжимал руку и улыбался: «Спасибо, и, пожалуйста, расскажите своим друзьям». – Ещё реже ему заявляли: «Извините, но я голосую за Кэша (или Баджо)». – В этих случаях Лора научила его отвечать: «Он хороший человек. Главное, что у власти остаётся республиканец».

– Если ваш собеседник говорит, что он демократ, не спорьте с ним, – проинструктировала она. – Просто предложите ему карточку и скажите: «Если вы передумаете, я буду признателен вам за поддержку», – и всё на этом закончится. Что бы ни случилось, не спорьте. Вы никого не переубедите, и впустую потратите время, потеряв возможность побеседовать с кем-либо ещё. И всё время двигайтесь. Не стойте на одном месте, ожидая, пока люди приблизятся к вам. Сами идите к ним.

После вокзалов они отправлялись в супермаркеты и торговые центры. Здесь техника немного отличалась.