Лэниган откинулся на спинку стула, сложив руки на коленях, и несколько секунд смотрел на посетителя. Затем снова выпрямился.

– Что ж, мы взяли его, и я рассказал ему обо всём, что у нас есть. Он сидел в том же кресле, где и вы. Я не давлю на него, не запугиваю его, а говорю ему, что у нас есть. И он это отрицает! Утверждает, что никогда не покидал свой дом, и требует адвоката.

– Это его право, – рассудительно отозвался рабби.

– Конечно, – согласился Лэниган. – И поверьте мне, со всем этим делом Миранды я бы не стал брать у него показания без присутствия адвоката. Но он вёл себя настолько круто, насколько мог. Если бы я в его возрасте по какой-то причине оказался в полицейском участке, то был бы в панике, независимо от того, виновен я или нет, хотя бы из-за того, что сказали бы мои родители. Но арест больше ничего не значит для этих детей. Они ищут его. Тебя прижали – и ты герой. Это доказывает, что ты заботишься об экологии или гражданских правах, о борьбе с жестокостью полиции или о чём-то ещё, высоком и достойном. Просто быть арестованным означает, что это случилось по какой-то благородной причине.

– Он получил адвоката? – спросил рабби.

– Как ни странно, да.

– Что же в этом странного?

– Видите ли, адвокаты обычно просят заплатить им авансом, прежде чем возьмутся за уголовное дело. Конечно, поверенный семьи, скорее всего, возьмётся за работу, но эти люди – новички в городе, и мальчик не знал никого местного. Затем он вспомнил, что Джек Скофилд во время своей кампании посетил дом, где они были в гостях, поэтому он позвонил ему, и, к моему удивлению, Скофилд согласился. «Очень порядочно с его стороны», – подумал я. Продолжит ли он с ним возиться – это уже другой вопрос.

– Почему он не должен продолжить защищать его?

– Ну, естественно, Скофилд ничего мне не сказал, но по выражению его лица после беседы с мальчиком у меня сложилось впечатление, что он не слишком доволен. Может быть, парень попытался что-то скрыть, а это осложняет работу адвоката. Видите ли, в таком случае обычная стратегия — признать факты, представив их в максимально выгодной окраске: что жертва выскочила из леса, или, допустим, вы посигналили, а сбитый прыгнул не в ту сторону. Чёрт, жертва не собирается это отрицать. Что касается побега – он мог сказать, что запаниковал или бросился домой, намереваясь вызвать полицию, а затем потерял сознание. Что-то в этом роде. Но если парень продолжает настаивать на том, что даже не выходил из дома, что может сделать для него Скофилд?

– И что с ним будет дальше? – спросил рабби.

– Вы имеете в виду – в самом конце?

– Нет, я хотел спросить, как будет идти процедура? Я предполагаю, что его привлекут к суду.

– Безусловно. Утром в понедельник. Мы попросим его задержать, так как это убийство, или, по крайней мере, попросим высокий залог. Однако есть вероятность, что судья отпустит его под подписку о невыезде, поскольку он учится в университете и вряд ли сбежит. Это нынешняя тенденция. Если уж на то пошло – залог никогда не беспокоил богатых, только бедных.

– Я бы хотел увидеться с ним, – внезапно выпалил рабби, как будто ожидал возражений шефа.

Но Лэниган сразу согласился.

– Конечно. Может быть, вам удастся малость вправить ему мозги. Дайте мне знать, когда закончите.

– Я рабби Смолл, ваш сосед.

– Да, я вас видел.

– Твои родители позвонили мне поздно вечером в пятницу, когда не смогли связаться с тобой.

– И вы сказали им, что меня арестовали. – Интонация, хотя вообще-то не враждебная, указывала на мнение Пола: в обычном противостоянии поколений, родителей и детей, рабби, очевидно, на стороне первых.

Рабби почувствовал отношение молодого человека, но не приложил никаких усилий, чтобы смягчить его.

– Не-ет, тогда я не знал. Но, конечно, сообщил бы. Они имеют право знать. Но я узнал о твоём аресте только сегодня утром, когда увидел статью в газете.

– И вы пришли…

– Помочь, чем смогу, и выяснить, что произошло, на случай, если твои родители решат снова мне позвонить. Ты не хочешь рассказать мне, что случилось?

– А вы расскажете это полиции?

Рабби поджал губы, обдумывая ответ.

– Здесь не исповедальня, и я не католический священник. Если ты скажешь мне, что совершил преступление, я обязательно сообщу об этом полиции. Но так как они считают, что у них есть абсолютное доказательство твоей виновности, я не думаю, что это будет иметь большое значение. Я хотел бы знать, что произошло, в моих собственных интересах и для твоих родителей, если они снова позвонят мне. Я бы хотел показать себя с лучшей стороны.

– Ничего не происходило.

– Хорошо. Тогда чем ты занимался после того, как твои родители уехали?

– Предки уехали рано утром в среду около восьми часов. Я ушёл в университет через двадцать минут. Бо́льшую часть дня заняли уроки, последний начался в три. Я отправился в Барнардс-Кроссинг чуть позже четырёх. Я припарковался на Глен-лейн, как всегда. Там есть небольшой уклон, похожий на кучу песка и гравия, которую можно использовать для ремонта дороги, и если аккумулятор разряжается, как это иногда бывает, когда идёт дождь, я завожусь, пуская машину накатом. Мама оставила мне ужин, и всё, что мне требовалось – вынуть его из холодильника и разогреть. Потом я помыл посуду и погрузился в чтение. На следующий день у меня был экзамен, и я много читал. Я лёг спать около одиннадцати. На следующее утро мы пошли в университет…

– Мы?

Молодой человек выглядел растерянным.

– Мы? – повторил он.

– Ты сказал – «мы», – кивнул рабби.

– О… я имел в виду меня и мой драндулет.

– А, – рабби кивнул, показывая, что всё понял. – А ты не заметил, что у тебя сломалась фара?

– Рабби, вы проверяете переднюю часть своей машины, прежде чем садитесь за руль? – мгновенно отреагировал юноша.

– Как правило, нет.

– В общем, я сдал экзамен, пошёл на другие уроки, а затем около четырёх отправился домой. Когда приехал в Барнардс-Кроссинг, то увидел, что у меня мало горючего, и поехал на заправку. Пока меня заправляли, кто-то из ребят заметил разбитую фару, и я попросил установить новую. А на следующий день пришли копы и сцапали меня. Вот и всё, что случилось с того момента, как родители отправились в путешествие.

– Ты был дома в среду с тех пор, как пришёл домой из университета? Примерно с пяти часов?

– Верно.

– Тогда как ты объяснишь тот факт, что куски рассеивателя твоей фары нашли в Глен-лейн?

– Откуда мне знать, что это от моей фары? – возразил Пол.

– Полиция сопоставила осколки с фарой, снятой с твоей машины на заправке.

– Откуда мне знать, что фара, которую нашли на заправке – моя? Она могла быть из другой машины.

– Насколько я понял, твоя фара – единственная, которую они заменили за последние несколько дней.

– Хорошо. Откуда я знаю, что одно соответствует другому? Вы когда-нибудь изучали антропологию, рабби?

Рабби покачал головой, удивляясь внезапной смене темы.

– Так вот, я в прошлом году начал заниматься антропологией. Кто-то находит зуб, а в паре ярдов от него – фрагмент челюстной кости. Он вставляет зуб в лунку в этой кости. Сами понимаете – не идеально, не так, как стоматолог подгоняет зубы к пластине. Просто вставляет. И – voilá![93] – на основании этого доказывает, что парень был пяти футов ростом, прямоходящим, охотился и ел мясо. И вам нарисуют его портрет и расскажут историю всей его жизни. Вы когда-нибудь слышали о пилтдаунском человеке[94]? Какой-то шутник соединил голову современного человека с челюстью обезьяны. Или наоборот, не помню. И все крупные учёные изучали его и выдвигали всевозможные теории. А затем, пятьдесят лет спустя – пятьдесят лет! – они обнаружили, что это подделка.