Его лицо было довольным, но совершенно непроницаемым. Пока Станчион шел ко мне через сцену, мой желудок успел завязаться узлом, поскольку хозяин «Эолиана» протягивал мне руку точно так же, как предыдущим двум музыкантам, ожидавшим награды.
Я выдавил из себя самую лучезарную улыбку и протянул руку в ответ. Я, сын своего отца и прирожденный актер, собирался принять отказ со всем достоинством эдема руэ. Земля треснет и поглотит это роскошное напыщенное заведение, прежде чем я выкажу хотя бы тень отчаяния.
А где-то за мной наблюдает Амброз. Земля может поглотить «Эолиан», Имре и целое Сентийское море, прежде чем я подарю ему хоть крупицу удовольствия.
Поэтому я широко улыбнулся и пожал руку Станчиона — и тут что-то вдавилось мне в ладонь. Глянув вниз, я увидел блеск серебра: талантовые дудочки.
Вероятно, на мое лицо было приятно посмотреть. Я поднял взгляд на Станчиона. Он подмигнул мне, его глаза искрились весельем.
Я повернулся и поднял дудочки выше, чтобы их увидели все. «Эолиан» опять взревел, и рев этот прозвучал приветствием и признанием.
— Ты должен мне пообещать, — серьезно сказал красноглазый Симмон, — что никогда не будешь играть эту песню, не предупредив меня заранее. Никогда.
— А что, так плохо получилось? — Я немного безумно улыбнулся ему.
— Нет! — Симмон почти выкрикнул это. — Она… Я никогда… — Он попытался сдержаться, секунду молчал, а затем уронил голову и безнадежно зарыдал, закрыв лицо руками.
Вилем покровительственно обнял Симмона, и тот, не стыдясь, припал к его плечу.
— У нашего Симмона нежное сердце, — сказал Вилем мягко. — Наверное, он хотел сказать, что ему очень понравилось.
Я заметил, что уголки глаз Вилема тоже немного покраснели. Я положил ладонь на спину Симмона.
— В первый раз, как я ее услышал, она поразила меня так же, — честно сказал я ему. — Мои родители исполняли ее на празднике Середины Зимы, когда мне было девять, и я часа на два после этого совсем расклеился. Им пришлось убрать мою роль в «Свинопасе и соловушке», потому что я был совершенно не в форме, чтобы выступать.
Симмон кивнул и сделал жест, подразумевающий, что он в порядке, но не стоит ожидать от него разговоров в ближайшее время, так что мне лучше заняться чем-нибудь другим.
Я посмотрел на Вилема.
— Я и забыл, что на некоторых людей эта песня так действует, — запинаясь, пробормотал я.
— Рекомендую скаттен. — Вилем перешел прямо к делу. — Косорез, если вы настаиваете на этой вульгарщине. Но я, кажется, припоминаю, что ты обещал нас сплавить на косорезе до дому, если получишь дудочки. Может быть, зря, потому что я случайно надел свои свинцовые выпивальные башмаки.
За моей спиной хохотнул Станчион:
— А это, видимо, два друга-некастрата?
Симмон был так удивлен, что его назвали некастратом, что почти сразу пришел в себя и вытер нос рукавом.
— Вилем, Симмон, это Станчион.
Симмон кивнул. Вилем изобразил небольшой чопорный поклон.
— Станчион, вы можете провести нас к бару? Я обещал их попоить.
— На, — поправил Вилем. — Напоить.
— Простите, напоить. — Я подчеркнул приставку. — Меня бы здесь не было, если бы не они.
— А! — ухмыльнулся Станчион. — Покровители, я правильно понимаю?
Кружка победителя оказалась такой же, как и утешительная. Она ждала меня, когда Станчиону наконец удалось провести нас через толпу к местам у стойки. Он даже настоял на том, чтобы купить скаттен Симмону и Вилему, сказав, что покровители тоже имеют некоторое право на трофеи победителя. Я сердечно поблагодарил его от имени моего быстро пустеющего кошелька.
Пока мы ждали, когда принесут их выпивку, я попытался из любопытства заглянуть в свою кружку и обнаружил, что, пока она стоит на стойке, мне для этого потребуется встать на табурет.
— Медеглин, — проинформировал Станчион. — Попробуй, а поблагодарить меня можешь и потом. Там, откуда я родом, говорят, что человек из гроба встанет — только бы отведать его.
Я приподнял воображаемую шляпу.
— К вашим услугам.
— К вашим и вашей семьи, — вежливо ответил он.
Я сделал глоток из высокой кружки, чтобы дать себе возможность собраться с мыслями, — и нечто чудесное произошло у меня во рту. Холодный поток меда, гвоздика, кардамон, корица, давленый виноград, печеное яблоко, сладкая груша и чистая колодезная вода — это все, что я могу сказать о медеглине. Если вы его не пробовали, тогда жаль, что я не могу описать его в совершенстве. Если пробовали — я вам не нужен, вы и так не забудете, каков он.
Я с облегчением увидел, что косорез принесли в стаканчиках весьма умеренного размера — и еще один для Станчиона. Если бы мои друзья получили по целой кружке черного вина, мне бы понадобилась тачка, чтобы отвезти их на ту сторону реки.
— За Савиена! — предложил Вилем.
— Вот это правильно! — сказал Станчион, поднимая свой стакан.
— Савиен… — умудрился выговорить Симмон; его голос звучал как подавленное рыдание.
— …и Алойна, — добавил я, с трудом маневрируя здоровенной кружкой, чтобы чокнуться с ними.
Станчион выпил свой скаттен с небрежностью, заставившей мои глаза заслезиться.
— Итак, — сказал он. — Прежде чем покинуть тебя на милость и лесть поклонников, хочу спросить. Где ты этому научился? Я имею в виду, играть без струны.
Я подумал секунду.
— Вы хотите коротко или длинно?
— Пока давай коротко.
Я улыбнулся.
— Ну, в таком случае я просто этим занимался. — Я сделал небрежный жест, словно отгоняя что-то. — Следы моей непрожитой юности.
Станчион бросил на меня долгий заинтересованный взгляд.
— Хорошо, длинную версию я послушаю в следующий раз. — Он глубоко вздохнул и оглядел зал, его золотая серьга закачалась и блеснула. — Иду мешаться с толпой. Не дам им наброситься на тебя всем сразу.
Я усмехнулся с облегчением:
— Спасибо, сэр.
Он покачал головой и махнул человеку за стойкой. Тот тут же вручил ему кружку.
— Чуть раньше «сэр» был хорош и уместен. Но сейчас — «Станчион». — Он оглянулся на меня, я улыбнулся и кивнул. — А как называть тебя?
— Квоут, — сказал я. — Просто Квоут.
— За Просто Квоута! — поднял стакан Вилем позади меня.
— И Алойну, — добавил Симмон и тихонько заплакал в сгиб локтя.
Граф Трепе подошел ко мне одним из первых. Вблизи он оказался меньше ростом и старше. Но глаза его горели, он говорил о моей песне с восторженным смехом.
— А потом она порвалась! — восклицал он, буйно жестикулируя. — И все, о чем я мог думать: «Не сейчас! Только не перед финалом!» Но я увидел кровь на твоей руке, и внутри у меня все перевернулось. Ты посмотрел на нас, потом на струны, а вокруг становилось все тише и тише. Потом ты снова поставил пальцы на струны, и я подумал: «Храбрый мальчик. Слишком храбрый. Он не знает, что не сможет спасти испорченную песню на испорченной лютне». Но ты смог!
Он рассмеялся, словно я славно подшутил над всем миром, и тут же изобразил ногами чечетку.
Симмон, переставший плакать и уже плывущий к блаженному опьянению, засмеялся вместе с графом. Вилем, казалось, не зная, чего ожидать от этого человека, серьезно наблюдал за ним.
— Ты как-нибудь должен сыграть у меня дома, — сказал Трепе и быстро поднял руку. — Мы не будем говорить об этом сейчас — не стану отнимать ваш вечер. — Он улыбнулся. — Но прежде чем я уйду, я должен задать тебе один последний вопрос. Сколько лет провел Савиен у амир?
Мне не надо было раздумывать над этим.
— Шесть. Три года доказывал, что он достоин быть с ними, и три тренировался, учился.
— Шесть кажется тебе хорошим числом?
Я не понимал, к чему он ведет.
— Шесть — не совсем удачное число, — уклончиво ответил я. — Если бы я искал счастливое число, я бы увеличил до семи. — Я пожал плечами. — Или спустился до трех.
Трепе обдумал это, постукивая по подбородку.