Я попытался извлечь преимущество из его замешательства и зажечь его свечу. Я вбросил себя в это и почувствовал, как холод потек к правому плечу от ладони, державшей свечу. Ничего не произошло. Свеча Фентона оставалась холодной.
Я сложил руку чашечкой над фитилем своей свечи, блокируя ему линию взгляда. Это был жалкий трюк и почти бесполезный против опытного симпатиста, но моей единственной надеждой было как-нибудь отвлечь его.
— Эй, Фен, — сказал я. — Ты уже слышал анекдот про лудильщика, тейлинца, фермерскую дочку и маслобойку?
Фентон не ответил. Его бледное лицо застыло в яростном сосредоточении.
Я отбросил идею отвлечь как бесполезную. Фентон был слишком умен, чтобы сбить его с толку таким образом. Кроме того, я обнаружил, что мне трудно сохранять нужную концентрацию, чтобы защищать свою свечу. Я глубже ушел в «каменное сердце» и забыл весь мир, кроме двух свечей, соломы и кусочка фитиля.
Через минуту я весь покрылся липким холодным потом. Меня била дрожь. Фентон увидел это и улыбнулся бескровными губами. Я удвоил усилия, но его свеча игнорировала все мои попытки зажечь ее.
Пять минут прошли — весь класс молчал, как каменный. Большинство дуэлей продолжались не дольше минуты-двух: один быстро доказывал, что умнее или обладает более сильной волей. Теперь похолодели обе мои руки. Я увидел, как на шее Фентона судорожно задергался мускул — так лошадь дергает боком, пытаясь стряхнуть кусачую муху. Его поза стала напряженной — он подавлял дрожь. Фитиль моей свечи начал дымиться.
Я атаковал, чувствуя, что мое дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы, а губы растянулись в зверином оскале. Фентон словно не заметил, его глаза остекленели и взгляд рассредоточился. Я снова вздрогнул, так сильно, что почти пропустил дрожь в его руке. Затем Фентон начал медленно клониться вперед. Его веки опустились. Я стиснул зубы и был вознагражден тонкой струйкой дыма от фитиля его свечи.
Двигаясь словно деревянная кукла, Фентон повернулся посмотреть, но, вместо того чтобы усилить защиту, сделал медленный отстраняющий жест и уронил голову на сгиб руки.
Он не поднял головы, когда свеча у его локтя судорожно загорелась. По залу пронеслись короткие аплодисменты, смешанные с возгласами недоверия.
Кто-то хлопнул меня по спине:
— Ты глянь, спалился.
— Нет, — тупо сказал я и бросился вокруг стола. Непослушными пальцами я разжал руку Фентона, сжимавшую фитиль, и увидел на нем кровь. — Магистр Дал, — сказал я так быстро, как только мог, — он переохладился.
Слова заставили меня обратить внимание, насколько холодны мои собственные губы.
Но Дал уже был здесь, с одеялом, чтобы завернуть Фентона.
— Ты, — указал он на одного из студентов. — Приведи кого-нибудь из медики. Живо! — Студент убежал. — Глупо. — Магистр Дал пробормотал заклинание тепла и оглядел меня. — Тебе лучше походить. Ты выглядишь не сильно лучше него.
Больше в этот день дуэлей не было. Остальной класс смотрел, как Фентон медленно оживает под заботами Элксы Дала. К тому времени, как из медики пришел старший эл'те, Фентон уже согрелся достаточно, чтобы начать бешено дрожать. Через четверть часа теплых обертываний и целительной симпатии Фентон смог выпить горячего, хотя его руки все еще тряслись.
К тому времени, как неразбериха закончилась, был уже почти третий колокол. Магистру Далу удалось усадить всех студентов и заставить их замолчать, чтобы сказать несколько слов.
— То, что мы видели сегодня, — превосходный пример заклинательского озноба. Тело — штука тонкая, и быстро потерянные несколько градусов тепла могут вывести из строя всю систему. Легкие последствия озноба вот такие: охлаждение. Но более тяжелый случай может привести к шоку и переохлаждению. — Дал оглядел класс. — Может кто-нибудь сказать, в чем заключалась ошибка Фентона? — Все замолкли, затем поднялась рука. — Да, Браэ?
— Он использовал кровь. Когда тепло уходит из крови, тело охлаждается целиком. Это не всегда дает преимущество, поскольку конечности могут выдержать более резкую потерю температуры, чем внутренние органы.
— Зачем тогда вообще используют кровь?
— Она быстрее отдает тепло, чем плоть.
— Сколько можно было вытянуть без последствий? — Дал оглядел класс.
— Два градуса? — предположил кто-то.
— Полтора, — поправил Дал и написал на доске несколько уравнений, чтобы показать, сколько тепла это даст. — При имевших место симптомах сколько, вы считаете, он на самом деле взял?
Наступила пауза. Наконец Совой сказал:
— Восемь или девять.
— Очень хорошо, — ворчливо сказал Дал. — Приятно, что хоть кто-то из вас иногда читает. — Его лицо посуровело. — Симпатия не для слабых разумом, но также и не для чересчур самоуверенных. Если бы нас не было здесь, чтобы оказать помощь Фентону, он бы тихо заснул и умер. — Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до студентов. — Лучше, если вы честно осознаете свой предел, чем переоцените свои способности и потеряете контроль.
Пробил третий колокол, и зал наполнился внезапным шумом, поскольку студенты поднялись и стали собираться. Магистр Дал возвысил голос, чтобы я его услышал:
— Э'лир Квоут, можете задержаться на минутку?
Я поморщился. Совой, шедший за мной, хлопнул меня по плечу и пробормотал:
— Удача.
Я не понял, говорит он о моей победе или желает ее.
После того как все ушли, Дал повернулся ко мне, положив тряпку, которой стирал с доски.
— Ну, какие получились ставки? — непринужденно спросил он.
Я не удивился, что он знает о пари.
— Одиннадцать к одному, — признался я.
Я выиграл двадцать две йоты, чуть больше двух талантов. Наличие этих денег в кармане согревало меня.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Как ты себя чувствуешь? В конце ты и сам немного побледнел.
— Меня слегка колотит, — соврал я.
На самом деле в суматохе после обморока Фентона я выскользнул в коридор и провел там несколько тяжелых минут. Дрожь, близкая к судорогам, едва позволяла стоять. По счастью, никто не видел меня таким — трясущимся, с челюстями, стиснутыми так крепко, что я опасался за свои зубы.
Но никто меня не нашел. Моя репутация осталась невредимой.
Дал бросил взгляд, сказавший мне, что он, скорее всего, знает правду.
— Иди, — махнул он на одну из жаровен. — Немного тепла тебе не повредит.
Я не спорил. Протянув руки к огню, я почувствовал, что слегка расслабился. Внезапно я понял, насколько устал. Мои глаза зудели и горели от недостатка сна. Тело было тяжелым, словно в кости залили свинец.
Неохотно вздохнув, я убрал руки от жаровни и открыл глаза. Дал пристально смотрел мне в лицо.
— Мне надо идти, — сказал я с легким сожалением в голосе. — Спасибо за ваш огонь.
— Мы оба симпатисты, — сказал Дал, дружески помахав мне, когда я собрал вещи и направился к двери. — Добро пожаловать к моему огню в любое время.
Позже вечером, в гнездах, Вил открыл дверь на мой стук.
— Будь я проклят, — сказал он. — Два раза в один день. Чему обязан такой честью?
— Думаю, ты знаешь, — буркнул я и протиснулся в похожую на камеру комнатку. Прислонив футляр с лютней к стене, я упал на стул. — Килвин запретил мне работать в мастерской.
Вилем сел на кровать.
— Почему это?
Я прищурился:
— Полагаю, потому что вы с Симмоном заглянули к нему и попросили об этом.
Он секунду смотрел на меня, затем пожал плечами.
— Ты догадался быстрее, чем я думал. — Он потер щеку. — Но особенно огорченным не выглядишь.
Я был в ярости. Как только удача повернулась ко мне лицом, меня вынудили оставить единственную платную работу из-за благонамеренного вмешательства моих друзей. Но вместо того чтобы разбушеваться и сорвать на них злость, я пошел на крышу главного и поиграл, чтобы остудить голову.
Музыка успокоила меня — как всегда. И пока я играл, обдумал все еще раз. Мое ученичество у Манета продвигалось хорошо, но там было слишком много чего учить: как обжигать сушильные печи, как тянуть проволоку для получения нужной фактуры, какие сплавы применять для наилучшего эффекта. Я не надеялся продраться через все это так же, как выучил руны. В мастерской Килвина я не мог заработать столько, чтобы отдать долг Деви в конце месяца, не говоря уже о деньгах на оплату обучения.