Почти у самой площади я увидел последнее, что мне было нужно.

— Эй, дядя! — сказал я старику с бакенбардами, который сидел, прислоняясь к стене. — Одолжи-ка мне твою шляпу. Получишь полпенни!

Старик стащил с себя замызганный головной убор и посмотрел на него. Голова у него была совершенно лысая и очень бледная. Он слегка щурился на заходящее солнце.

— Шляпу-то? — хрипло переспросил он. — Давай целый пенни, и забирай ее совсем, я тебя еще и благословлю в придачу.

Он с надеждой ухмыльнулся, протягивая тощую трясущуюся руку.

Я дал ему пенни.

— Не подержишь секундочку?

Я протянул ему конверт и обеими руками нахлобучил на себя старую бесформенную шляпу, натянув ее до самых ушей, и посмотрелся в ближайшую витрину, чтобы убедиться, что моих рыжих волос совсем не видно.

— Тебе идет, — заметил старик, отхаркиваясь. Я забрал у него письмо и осмотрел грязные отпечатки пальцев, которые он на нем оставил.

Отсюда до Гуртовщиков была пара шагов. Я слегка ссутулился и сощурил глаза, пробираясь сквозь густую толпу. Через пару минут до меня долетел характерный южновинтийский выговор, и я подошел к компании людей, загружавших в фургон джутовые мешки.

— Эгей! — сказал я с тем же выговором. — Вы, мужики, не в Имре, часом, путь держите?

Один из них забросил свой мешок в фургон и подошел ко мне, отряхивая руки.

— Через Имре тоже поедем, — сказал он. — А тебя что, подвезти?

Я потряс головой и достал из мешка конверт.

— У меня тут письмо в те края. Я хотел было сам его отвезти, да мой корабль уходит завтра. Я его у моряка купил в Ганнери, за целый четвербит, — сказал я. — Сам он взял его у какой-то блаародной девицы за один бит, — я подмигнул. — Я так понимаю, ей очень уж не терпелось доставить его тому парню.

— Четвербит заплатил? — переспросил дядька, заранее качая головой. — Эх ты, олух! Кто ж такие деньги за письмо платит?

— Э-э! — сказал я, вскинув палец. — А ты видал, кому письмо-та?

Я показал ему конверт.

Он прищурился.

— Джакису? — медленно прочитал он, потом его лицо озарилось пониманием. — Это небось барона Джакиса сынок?

Я самодовольно кивнул.

— Старшенький! Такой богатей, как он, за письмецо от своей милой любые деньги отдаст! Никак не меньше нобля.

Он разглядывал письмо.

— Может, и так, — осторожно сказал он. — Но ты гляди. Тут ничего не написано, кроме как "Университет". Я там уже бывал. Университет-то немаленький!

— Ну, уж небось сынок барона Джакиса не в соломенной хижине живет! — сердито возразил я. — Спроси у кого-нибудь, где самый роскошный постоялый двор, там его и ищи.

Дядька кивнул про себя, машинально потянувшись за кошельком.

— Ну, может, я и соглашусь сделать тебе одолжение, — нехотя сказал он. — Но больше четвербита не дам! Дело и без того рискованное.

— Совесть-та поимей! — взмолился я. — Я ж его за тыщу километров пер! А останусь всего-навсего при своих?

— Ну ладно, — сказал он, доставая из кошелька монеты. — Так и быть, три бита дам.

— За пол кругля отдам! — буркнул я.

— Отдашь и за три бита, — сказал он, протягивая чумазую руку.

Я протянул ему письмо.

— Не забудь ему сказать, что оно от благородной дамы! — напомнил я и повернулся, чтобы уйти. — Богатый хрен. Сдери с него, сколько сумеешь, вот что я тебе скажу!

Я удалился с площади, расправил плечи и сдернул с головы шляпу. Достал из мешка свой шаэд и набросил его на плечи. Я принялся насвистывать и, проходя мимо старого бродяги, вернул ему его шляпу и три бита в придачу.

Когда я впервые услышал истории, которые рассказывали обо мне в Университете, я предполагал, что долго они не просуществуют. Я думал, что они как вспыхнули, так и угаснут, подобно пламени, исчерпавшему запас топлива.

Но вышло не так. Легенды о том, как Квоут спасал девиц и крутил любовь с Фелуриан, переплетались и смешивались с обрывками правды и дурацкими слухами, которые я сам же распускал, чтобы придать себе весу. Топлива было в избытке, так что истории бушевали и распространялись, как пожар в подлеске в ветреную погоду.

Честно говоря, я и не знал, смеяться мне или тревожиться. Когда я приходил в Имре, на меня указывали пальцем и шептались у меня за спиной. Моя известность распространилась настолько, что вскоре я уже не мог спокойно перейти реку, чтобы незаметно подслушать, что обо мне рассказывают.

До Тарбеана же было добрых шестьдесят километров.

Уйдя с площади Гуртовщиков, я вернулся в комнату, которую снял в одном из приличных районов Тарбеана. В этой части города ветер с океана уносил прочь вонь и пыль, воздух тут был чистый и пах морем. Я велел налить себе ванну и, в приступе транжирства, от которого у меня еще недавно голова пошла бы кругом, уплатил привратнику три пенни за то, чтобы он отнес мою одежду в ближайшую сильдийскую прачечную.

Потом, снова став чистым и душистым, я спустился вниз, в общий зал трактира.

Трактир я выбирал тщательно. Он был не то чтобы роскошным, но и не самым захудалым. Общий зал был уютным, с низким потолком. Трактир стоял на перекрестке двух самых наезженных дорог Тарбеана, и я видел, что сильдийские торговцы сидят здесь плечом к плечу с иллийскими моряками и винтийскими погонщиками. Это было идеальное место для историй.

Вскоре я уже притулился у края стойки, слушая историю о том, как я убил Черного Зверя из Требона. Я был ошеломлен. Я в самом деле убил драккуса, который сеял панику в Требоне, но год назад, когда Нина приехала меня разыскивать, она еще не знала моего имени. Моя растущая слава каким-то образом дошла и до Требона и вобрала в себя еще и эту историю.

Там, у стойки, я узнал много нового. Оказалось, что я владею кольцом из янтаря, подчиняющим демонов. Я могу пьянствовать всю ночь напролет, и ничего мне с этого не будет. Я открываю замки легким прикосновением руки и ношу плащ, сотканный из паутины и теней.

Кроме того, я впервые услышал, как меня именуют Квоутом Неведомым. И, судя по всему, это прозвище было не ново. Группка людей, которые слушали историю, только покивали, услышав это имя.

Я узнал, что Квоут Неведомый знает слово, способное останавливать стрелу в полете. И кровь у него из раны потечет, только если нож, которым его ранили, сделан из сырого незакаленного железа.

Молодой приказчик приближался к драматической развязке истории, и мне было по-настоящему любопытно, как же я сумею остановить зверя-демона, когда мое кольцо разбилось вдребезги, а плащ из теней почти сгорел. Но в тот момент, как я ворвался в требонскую церковь, взломав дверь волшебным словом и одним ударом ладони, дверь трактира распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Все вздрогнули.

В дверях стояла молодая пара. Женщина была молода и прекрасна, черноволосая и черноглазая. Мужчина был богато одет и бледен от ужаса.

— Не понимаю, в чем дело! — вскричал он, лихорадочно озираясь по сторонам. — Мы себе идем, и вдруг она начинает задыхаться!

Я очутился рядом с женщиной прежде, чем кто-либо еще из присутствующих успел подняться на ноги. Женщина рухнула на свободную лавку, ее спутник склонился над ней. Одной рукой она держалась за грудь, второй слабо отталкивала его. Мужчина не обращал на это внимания и все лез к ней вплотную, что-то тихо и настойчиво твердя. Женщина отодвигалась от него все дальше, пока не оказалась на самом краю лавки.

Я нелюбезно отпихнул его в сторону.

— По-моему, она хочет, чтобы вы отошли подальше.

— А вы кто такой? — осведомился он пронзительным голосом. — Лекарь, что ли? Кто это такой? Приведите лекаря, быстро!

Он попытался меня оттеснить.

— Эй, ты! — я указал на здоровенного моряка, сидевшего за столом. — Возьми этого человека и отведи вон туда!

Мой голос был резок, как удар хлыста, и моряк вскочил на ноги, ухватил молодого господина за шиворот и аккуратно отволок в сторону.

Я обернулся к женщине и посмотрел на ее идеально очерченные губки. Они были раскрыты, она изо всех сил пыталась вздохнуть, но у нее это не получалось. Глаза у нее были безумные и влажные от страха. Я подступил ближе и как можно ласковее заверил ее: