— Он же нас спас, Сет! — заорала она. — Ты, тупой дерьмоед, спас он нас, понял?! А вы все где были, черт вас возьми? Почему вы не попытались нас выручить?
Сет отступил от меня. На его лице боролись гнев и стыд. Гнев взял верх.
— Мы попытались! — рявкнул он. — Под Билом убили коня, ему раздавило ногу. Джима пырнули ножом в руку, старый Каппер до сих пор в себя не пришел, так его отколошматили. Они нас едва не убили!
Я снова огляделся по сторонам и увидел гнев на лицах мужчин. Теперь я видел его подлинную причину. Бессилие, которое они ощущали, не в силах защитить свой городок от бесчинств фальшивой труппы. Они не смогли отстоять дочерей своих друзей и соседей, и им было стыдно.
— Плохо, значит, пытались! — с жаром бросила Крин. Глаза у нее горели. — А вот он сумел нас спасти, потому что он настоящий мужчина! Не то что вы, которые бросили нас умирать!
Молодой человек слева от меня, крестьянин лет семнадцати, не сдержал гнева.
— Ничего бы этого не случилось, кабы ты не бегала за ними, как эдемская шлюха!
Я сломал ему руку прежде, чем сообразил, что делаю. Он с воплем рухнул на землю.
Я взял его за шкирку и поставил на ноги.
— Как твое имя? — рявкнул я ему в лицо.
— Рука, рука! — заохал он. Глаза у него начали закатываться.
Я тряханул его, как тряпичную куклу.
— Имя!
— Джейсон! — выпалил он. — Матерь Божия, рука…
Я взял его свободной рукой за подбородок и развернул его лицом в сторону Крин и Эл.
— Джейсон, — тихо прошипел я ему на ухо, — я хочу, чтобы ты посмотрел на этих девушек. Посмотрел и подумал о том, в каком аду они жили все эти дни, связанные по рукам и ногам в фургоне. Я хочу, чтобы ты спросил себя, что хуже: оказаться со сломанной рукой или чтобы тебя похитили чужаки, которые насилуют тебя по четыре раза за ночь?
Потом я развернул его лицом к себе и заговорил так тихо, что это был даже и не шепот:
— А когда ты об этом подумаешь, помолись, чтобы Бог тебе простил то, что ты сейчас сказал. И если ты будешь молиться искренне, Тейлу сделает так, чтобы твоя рука зажила и вновь стала цела и невредима.
Глаза у него были испуганные, на мокром месте.
— И после этого, если ты только позволишь себе подумать недоброе про любую из них, рука твоя заболит, как будто в кость ткнули каленым железом. А если ты скажешь недоброе слово, у тебя начнется лихорадка и костная гниль, и руку придется отрезать, чтобы спасти тебе жизнь.
Я усилил хватку, видя, как глаза у него расширились.
— А если ты что-нибудь сделаешь кому-то из них, об этом узнаю я. И я вернусь сюда, и убью тебя, и повешу твой труп на дереве.
Теперь по щекам у него катились слезы, хотя от чего именно — от стыда, от страха или от боли, — сказать трудно.
— А теперь поди и извинись перед ней за свои слова.
Я отпустил его, убедившись, что он твердо стоит на ногах, и указал ему в сторону Крин и Эл. Женщины окружили девушек, как будто защитным коконом.
Парень осторожно держался за сломанную руку.
— Я был не прав, что сказал это, Элли, — всхлипнул он. Он выглядел куда более несчастным и полным раскаяния, чем, я предполагал, можно быть даже со сломанной рукой. — Это какой-то демон говорил через меня. Но я правда с ума сходил, клянусь! Все мы тут с ума сходили от беспокойства. И мы правда пытались вас выручить, но их там было много, они напали на нас на дороге, и нам пришлось тащить домой Била, а то бы он помер из-за ноги.
Имя парнишки вдруг показалось мне знакомым. Джейсон? Уж не сломал ли я руку жениху Эл? Виноватым я себя при этом отчего-то не чувствовал. На самом деле для него так лучше.
Оглядевшись по сторонам, я увидел, как гнев с лиц исчезает, как будто я только что одним махом смел все запасы гнева, что были в городе. Вместо этого они смотрели на Джейсона в некотором смущении, как будто парнишка извинялся за них за всех.
Тут я увидел крупного, пышущего здоровьем мужчину, который бежал по улице вместе с еще десятком местных. По выражению его лица я угадал, что это был отец Эл, мэр городка. Он протолкался через толпу женщин, подхватил дочку на руки и закружил.
В городках вроде этого бывает два вида мэров. Один — это лысеющие упитанные дядьки в годах, которые умеют наживать деньгу и ломают руки, когда случается что-то непредвиденное. Второй — это высокие, широкоплечие мужчины, чьи семьи мало-помалу разбогатели в результате того, что они пахали как проклятые на протяжении двадцати поколений. Отец Эл был как раз этого сорта.
Он подошел ко мне, одной рукой обнимая дочурку за плечи.
— Я так понимаю, это вас надо благодарить за то, что вы вернули наших девочек?
Он потянулся пожать мне руку, и я увидел, что предплечье у него перевязано. Однако рукопожатие у него было крепкое, несмотря на рану. Он улыбнулся самой открытой улыбкой, какую я видел с тех пор, как расстался с Симмоном в Университете.
— Как ваша рука? — спросил я, не сознавая, как это прозвучит. Его улыбка слегка поувяла, и я поспешно добавил: — Я немного учился на лекаря. И знаю, что такие раны могут быть весьма коварными, когда их лечат не дома.
"И когда живешь в деревне, где ртуть считают за лекарство", — подумал я про себя.
Он снова расплылся в улыбке и пошевелил пальцами.
— Двигается плоховато, а так ничего. В мясо попало, и то слегка. Они нас врасплох застали. Я одного было ухватил, а он меня ткнул и удрал. Как же вам-то удалось отбить девочек у этих безбожных ублюдков руэ?
— Это не были эдема руэ, — сказал я. Голос мой звучал более напряженно, чем мне хотелось бы. — Это даже не были настоящие актеры.
Его лицо снова начало вытягиваться.
— Вы что имеете в виду?
— Это не были эдема руэ. Мы не делаем того, что сделали они.
— Послушайте, — напрямик сказал мэр, понемногу начиная злиться, — уж мне ли не знать, что они делают, а чего не делают! Они сюда явились этакими милыми и славными, поиграли, попели, заработали пару пенни. А потом принялись куролесить. А когда мы велели им убираться, они забрали мою дочку!
Произнося последние слова, он только что пламенем не пыхал.
— Мы? — слабо переспросил кто-то у меня за спиной. — Джим, он сказал "мы"!
Сет вылез из-за спины мэра и, насупившись, снова уставился на меня.
— Говорил я вам, что он выглядит как они! — торжествующе провозгласил он. — Уж я-то их знаю! Их всегда по глазам видно.
— А ну, постой, — медленно произнес мэр, словно не веря своим ушам. — Так ты, говоришь, из этих?
Лицо его сделалось угрожающим.
Прежде чем я успел объясниться, Эл повисла на его здоровой руке.
— Ой, папочка, не зли его! — поспешно сказала она, словно пытаясь его оттащить подальше от меня. — Не говори ничего такого, что бы его рассердило! Он не с ними. Он меня назад привез, он меня спас!
Мэр, похоже, слегка смягчился, однако от его радушия не осталось и следа.
— А ну, объясни! — угрюмо сказал он.
Я вздохнул про себя, осознав, какую кашу я заварил.
— Это были не актеры и уж точно не эдема руэ. Это были разбойники, они убили моих родичей и украли их фургоны. Они только притворялись актерами.
— Зачем кому-то притворяться эдема руэ? — спросил мэр, как будто сама эта мысль не укладывалась у него в голове.
— Да затем, чтобы делать то, что сделали они! — бросил я. — Вы пустили их к себе в город, а они злоупотребили вашим доверием! Эдема руэ никогда бы так не поступили.
— Ты не ответил на мой вопрос, — сказал он. — Как ты отбил девочек?
— Я с ними разобрался, — коротко ответил я.
— Он их убил, — сказала Крин достаточно громко, чтобы слышали все. — Он убил их всех.
Я чувствовал, что все смотрят на меня. Половина из них думала: "Всех? Он убил семерых мужиков?" Вторая половина думала: "С ними было две женщины, он убил и их тоже?"
— Ну ладно…
Мэр долго смотрел на меня сверху вниз.
— Хорошо, — промолвил он, как будто только что принял решение. — Это хорошо. Это сделало мир лучше.