— Он выиграл схватку, — сказал я. — Но завтра у него будут впечатляющие синяки. К тому же он как-то опрометчиво размахивал мечом.

Вашет развернулась ко мне.

— Так кто же победил?

Я немного поразмыслил и решил:

— Никто.

Она кивнула. Торжественное одобрение. Этот жест меня очень порадовал: ведь все, кто сидел напротив, могли это видеть.

И вот, наконец, в круг вышла сама Шехин. Она сняла свою кривую желтую шапку, и ее седеющие волосы развевались на ветру. Увидев ее среди других адемов, я осознал, какая же она маленькая. Она держалась так уверенно, что мне казалось, будто она выше ростом, а на самом деле она едва доходила до плеча некоторым из адемов, что были повыше.

Она держала в руках прямой деревянный меч. Без особых украшений, однако у него имелось подобие клинка и рукояти. Многие другие тренировочные мечи, которые я видел, представляли собой всего лишь отшлифованные палки. Ее белая рубаха и штаны были туго притянуты к телу тонкими белыми веревками.

Вместе с Шехин в круг вступила женщина намного моложе ее. Она была примерно на дюйм ниже Шехин. К тому же она была более хрупкого сложения. Из-за маленького личика и узких плеч она казалась почти девочкой. Однако высокая грудь и полные бедра, проступавшие под обтягивающей одеждой наемника, говорили о том, что она отнюдь не ребенок.

Ее деревянный меч тоже был резным. Он был слегка изогнут, в отличие от большинства остальных, виденных мною. Ее светлые волосы были заплетены в длинную тонкую косу, доходившую до самой поясницы.

Обе женщины вскинули мечи и принялись кружить друг напротив друга.

Младшая была восхитительна. Она нанесла удар столь стремительно, что я еле уловил глазом движение руки, а клинка и подавно не увидел. Но Шехин небрежно отвела удар "поземкой" и отступила на полшага. Прежде чем Шехин успела ответить собственной атакой, молодая метнулась прочь, взмахнув длинной косой.

— Кто это? — спросил я.

— Пенте! — восхищенно ответила Вашет. — Вот бешеная, а? Прямо как одна из древних!

Пенте вновь сошлась с Шехин, сделала ложный выпад и ринулась вперед, припав к земле — низко, немыслимо низко. Оставшуюся сзади ногу она вынесла в сторону, чтобы удержать равновесие, даже не касаясь ею земли. Правая рука устремилась вперед, колено опорной ноги согнулось так, что ее тело очутилось ниже уровня моей головы, хотя я сидел на земле, скрестив ноги.

И все это сложное движение Пенте совершила стремительней, чем вы бы щелкнули пальцами. Острие ее меча проскользнуло под блоком Шехин и устремилось к ее колену.

— Что это? — спросил я вполголоса, даже не рассчитывая на ответ. — Ты мне такого никогда не показывала!

Но это я сказал просто от удивления. Мое тело и за сотню лет такому бы не выучилось.

Однако Шехин каким-то чудом уклонилась от атаки. Нет, она не отскочила, не увернулась. Она была стремительна, но не в этом суть того, как она двигалась. Ее движения были плавными и безупречными. К тому времени, как меч Пенте устремился к ее колену, она уже готова была уклониться. Острие меча Пенте остановилось, должно быть, в нескольких сантиметрах от ее колена. И все-таки оно ее не коснулось. Шехин сдвинулась ровно настолько, насколько это было необходимо, и не более того.

На этот раз Шехин сумела перейти в наступление: она шагнула вперед и нанесла удар "воробей бьет коршуна". Пенте откатилась вбок, на миг коснулась травы и тут же оттолкнулась от земли — точнее, подбросила себя вверх, коснувшись земли одной только левой ладонью. Ее тело взвилось стальной пружиной, выгнулось дугой, ее меч дважды устремился вперед, вынудив Шехин отступить.

Пенте была полна страсти и ярости. Шехин была спокойна и уравновешенна. Пенте была буря. Шехин — скала. Пенте была тигрицей, а Шехин — птицей. Пенте плясала и бешено металась из стороны в сторону. Шехин развернулась и сделала всего один безупречный шаг.

Пенте рубила, вилась, вертелась и наносила один удар за другим, один за другим…

И вдруг они замерли. Острие деревянного меча Пенте упиралось в белую рубаху Шехин.

Я ахнул, хотя и недостаточно громко, чтобы привлечь чье-то внимание. Только теперь я заметил, что сердце у меня отчаянно колотится. Я весь вспотел.

Шехин опустила меч, выразила раздражение, восхищение и еще какие-то жесты, которых я не узнал. Она едва заметно поморщилась и сильно потерла ребра, по которым пришелся удар Пенте. Так, как обычно трешь лодыжку, ударившись ею о стул.

Я в ужасе обернулся к Вашет.

— И что, она теперь новая глава школы? — спросил я.

Вашет озадаченно уставилась на меня.

Я указал в круг, где стояли и беседовали две женщины.

— Ну, эта Пенте. Она же одолела Шехин…

Некоторое время Вашет непонимающе глядела на меня, а потом расхохоталась, весело и заливисто.

— Шехин же старая! — сказала она. — Она уже бабушка! Конечно, нельзя рассчитывать, что она все время будет брать верх над такими проворными и юными, как Пенте, полными огня и свежего ветра!

— А-а… — протянул я. — Понятно. Я-то думал…

Вашет была достаточно любезна, чтобы не рассмеяться мне в лицо еще раз.

— Шехин глава школы не потому, что никто не может ее одолеть. Вот еще, дурацкая идея! Представляешь, какой хаос бы воцарился, если бы все то и дело менялось в зависимости от того, кому повезло в очередном поединке?

Она покачала головой.

— Шехин здесь главная потому, что она — великолепная наставница, и потому, что она обладает глубоким пониманием летани. Она главная потому, что хорошо разбирается в том, как устроен мир, и потому, что умеет справляться со сложными проблемами.

Она многозначительно ткнула меня в грудь двумя пальцами.

Потом махнула рукой.

— Нет, конечно, она еще и великолепный боец к тому же. Мы бы не приняли предводительницу, которая не умеет сражаться. В кетане Шехин не знает себе равных. Но предводитель — это не мускулы. Это разум.

Я поднял глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, что Шехин идет в нашу сторону. Одна из веревок, что стягивали ее рукав, развязалась во время поединка, и ткань полоскалась на ветру, точно распущенный парус. Она снова натянула свою желтую шапку и сделала нам обоим формальное приветствие.

Потом Шехин обернулась ко мне.

— Тогда, в самом конце, — спросила она, — почему я пропустила удар?

Любопытство.

Я принялся судорожно вспоминать последние мгновения поединка, пытаясь представить их мысленно.

Я попытался со всеми тонкостями, которым учила меня Вашет, изобразить жест "почтительная неуверенность".

— Ты чуть-чуть не так поставила ногу, — сказал я. — Левую пятку.

Шехин кивнула.

— Хорошо.

Она продемонстрировала удовлетворенное одобрение — достаточно широко, чтобы все, кто на нас смотрел, это заметили. И, разумеется, заметили все.

У меня голова пошла кругом от похвалы, но я сознавал, что на меня смотрят, и потому сохранял на лице подобающую бесстрастность, пока Шехин не удалилась вместе с Пенте.

Я наклонился к Вашет.

— Нравится мне эта ее шапочка! — сказал я.

Вашет покачала головой и вздохнула.

— Идем.

Она толкнула меня плечом в плечо и поднялась на ноги.

— Давай-ка уйдем отсюда, пока ты не испортил хорошее впечатление, которое произвел сегодня.

В тот вечер за ужином я сидел на своем обычном месте, на краю стола у стены, дальше всего от раздачи. Поскольку желающих садиться ближе трех метров от меня не находилось, не было смысла занимать место, где людям удобно сидеть.

Я все еще пребывал в хорошем настроении, поэтому даже не удивился, заметив краем глаза, как напротив усаживается кто-то в красном. Ага, снова Карсерет. Один или два раза в день она непременно подходила ко мне сказать пару ласковых. Что-то она припозднилась сегодня.

Но, подняв глаза, я изумился. Напротив сидела Вашет. Она кивнула, бесстрастно глядя в мое ошеломленное лицо. Потом я взял себя в руки, кивнул в ответ, и некоторое время мы ели в дружеском молчании. Поев, мы некоторое время приятно поболтали вполголоса о разных пустяках.