Шехин села. Дышала она ровно, хотя ее кожа была влажной от пота.

— Говорил ли тебе Темпи о девяноста девяти рассказах? — спросила она без всякого вступления. — Об Аэте, о том, откуда взялись адемы?

Я покачал головой.

— Это хорошо, — сказала Шехин. — Ему неуместно рассказывать такие вещи, и он не сумел бы сделать это как следует.

Она взглянула на Вашет.

— Как продвигается язык?

— Для языка — довольно быстро, — ответила та. Однако…

— Хорошо, — сказала Шехин, перейдя на четкий атуранский с легким акцентом. — Тогда я расскажу об этом так, чтобы меньше приходилось останавливаться и оставить меньше места недопониманию.

Я изо всех сил постарался правильно сделать жест "почтительная благодарность".

— Это случилось много-много лет назад, — торжественно начала Шехин. — До того, как появилась эта школа. До того, как возник путь меч-дерева. До того, как адемы впервые услышали о летани. Это история о том, как все это возникло.

В первой школе адемов учили не мечу. Как это ни удивительно, основал ее мужчина по имени Аэте, который стремился в совершенстве овладеть луком и стрелами.

Шехин прервала свою повесть и пустилась в объяснения:

— Тебе следует знать, что в те времена луком пользовались очень многие. Искусство стрельбы из лука ценилось высоко. Мы были пастухами, и нас часто донимали недруги, и лук был лучшим способом себя защитить, какой мы знали.

Она откинулась на спинку стула и продолжала:

— Аэте не собирался создавать школу. В те времена не было школ. Он просто стремился улучшить свое мастерство. Он направил на это всю свою волю и в конце концов научился сбивать яблоко с дерева на расстоянии тридцати метров. Он принялся упражняться еще и научился гасить стрелой горящую свечу. Вскоре единственной мишенью, которая была ему не по силам, сделался кусок шелка, свободно развевающийся на ветру. Аэте упорствовал до тех пор, пока не научился предугадывать любой порыв ветра, и, овладев этим умением, он отныне бил без промаха.

Слухи о его даровании расходились все дальше, и к нему стали приходить люди. Среди них была молодая женщина по имени Рете. Поначалу Аэте сомневался, хватит ли ей сил натягивать лук. Однако вскоре она уже считалась лучшей его ученицей.

Как я уже сказала, это было много лет назад и за много километров отсюда. В те дни у адемов не было руководящей нами летани, и оттого времена были грубые и кровавые. В те дни нередко случалось, что адемы убивали адемов из гордости, или в ссоре, или затем, чтобы показать свое мастерство.

Поскольку Аэте был величайшим из лучников, многие бросали ему вызов. Но трудно ли попасть в человека тому, кто способен прострелить шелковый платок, реющий на ветру? Аэте убивал их легко, как колосья скашивал. На поединок он брал с собой только одну стрелу и говорил, что если ему не хватит одной стрелы, то и поделом ему, пусть убивают.

Аэте мужал, и слава его росла. Он пустил корни и основал первую из адемских школ. Шли годы, он воспитал немало адемов, смертоносных, как кинжалы. Сделалось известно, что, если дать ученикам Аэте три стрелы и три монеты, трое твоих худших врагов никогда более тебя не потревожат.

И вот школа стала богата, знаменита и горда. И Аэте тоже.

И тут-то к нему явилась Рете. Рете, лучшая его ученица. Рете, что стояла ближе всего к его уху и к его сердцу.

Рете заговорила с Аэте, и они не сошлись во мнениях. Потом они заспорили. Потом принялись кричать так громко, что вся школа слышала это сквозь толстые каменные стены.

И под конец Рете вызвала Аэте на поединок. Аэте согласился, и всем стало известно, что отныне победитель останется главой школы.

Поскольку вызванным был Аэте, он первым выбирал себе место. Он решил встать посреди рощи молодых раскачивающихся деревьев, которые прикрывали его как бы движущимся щитом. В другое время он не стал бы прибегать к подобным предосторожностям, однако Рете была лучшей его ученицей и ветер читать умела не хуже его. Он взял с собой свой роговой лук и одну-единственную острую стрелу.

Потом выбрала себе место Рете. Она взошла на вершину высокого холма, так что ее было отчетливо видно на фоне чистого неба. Она не взяла ни лука, ни стрелы. Взойдя на вершину, она спокойно села на землю. Это, пожалуй, было самым странным, ибо все знали, что Аэте иногда стрелял противнику в ногу вместо того, чтобы его убить.

Увидел Аэте, как поступила его ученица, и исполнился гнева. Взял Аэте свою единственную стрелу и наложил ее на лук. Натянул Аэте тетиву до самого уха. Эту тетиву сделала для него Рете, она сплела ее из собственных волос, длинных и прочных.

Шехин посмотрела мне в глаза.

— Исполненный гнева, выпустил Аэте свою стрелу. И поразила она Рете, точно молния. Вот сюда.

Она указала двумя пальцами на внутренний изгиб своей левой груди.

— Рете осталась сидеть. Стрела торчала у нее из груди. Вытянула Рете из-под рубашки длинную ленту белого шелка. Вырвала она из оперения стрелы белое перо, омочила его в своей крови и написала четыре строки.

Потом подняла Рете руку с лентой и принялась ждать. Ветер налетел с одной стороны, потом с другой. Рете отпустила ленту, и шелк поплыл по воздуху, поднимаясь и опускаясь в потоках ветра. Лента, извиваясь, проплыла между деревьями и сама собой крепко прижалась к груди Аэте.

На ней было написано:

Я услышал какой-то слабый звук, обернулся и увидел, что Вашет тихо плачет. Голова ее была опущена, и слезы катились по лицу и падали на рубашку, оставляя на ней темно-красные пятна.

Шехин продолжала:

— Только прочтя эти строки, постиг Аэте великую мудрость, которой владела его ученица. Устремился он к Рете, чтобы исцелить ее раны, однако наконечник стрелы засел слишком близко к сердцу и вынуть его было нельзя.

Рете прожила всего три дня. Убитый горем Аэте ухаживал за нею. Он передал ей власть над школой и ловил каждое ее слово, а наконечник стрелы тем временем продвигался все ближе к сердцу.

За эти три дня Рете продиктовала девяносто девять рассказов, и Аэте все их записал. Эти рассказы положили начало нашему пониманию летани. Они суть корень всего Адемре.

Вечером третьего дня Рете завершила диктовать девяносто девятую историю Аэте, который теперь считал себя учеником своей ученицы. Когда Аэте кончил писать, Рете сказала ему: "Есть еще один рассказ, последний, важнее всех прочих, но его я поведаю, когда проснусь".

Тут Рете закрыла глаза и уснула. И умерла во сне.

После этого Аэте прожил еще сорок лет, и говорят, что он никого более не убивал. В последующие годы он не раз говаривал: "Я победил в том единственном поединке, который проиграл".

Он по-прежнему руководил школой и воспитывал из своих учеников мастеров стрельбы из лука. Но теперь он учил их быть мудрыми. Он рассказывал им девяносто девять рассказов, и так летани впервые стала известна всему Адемре. И так мы и стали тем, что мы есть.

Последовала длительная пауза.

— Благодарю тебя, Шехин, — я снова старательно изобразил жест "почтительная благодарность". — Я бы очень хотел услышать эти девяносто девять историй.

— Это не для варваров, — сказала она. Моя просьба, похоже, ее не задела: она ответила жестом средним между "укоризной" и "сожалением". И сменила тему: — Как продвигается твой кетан?

— Я стремлюсь к совершенствованию, Шехин.

Она обернулась к Вашет.

— В самом деле?

— Стремится-то он стремится… — сказала Вашет. Ее глаза все еще были красны от слез. Кривая усмешка. — Впрочем, и улучшения тоже наблюдаются.

Шехин кивнула. Сдержанное одобрение.

— Некоторые из нас будут сражаться завтра. Возможно, стоит привести его посмотреть…

Вашет сделала изящное движение, которое заставило меня осознать, как мало я еще знаю о тонкостях языка жестов: любезная благодарность и покорное согласие.