— Вы правильно поступили, что не стали говорить такого вслух, — сказал он. — Вы вступаете на опасную почву! Но говорите, я вас слушаю.
— Ваша светлость, я так понимаю, Трепе не упомянул в своем письме, что я не только музыкант, но еще и студент Университета.
Я не заметил в глазах маэра проблеска понимания.
— Университета? Какого? — переспросил он.
— Того самого Университета, ваша светлость, — ответил я. — Я — член арканума.
Алверон нахмурился.
— Вы чересчур молоды, чтобы это могло быть правдой! И отчего, собственно, Трепе об этом не упомянул?
— Вам же не был нужен арканист, ваша светлость. А тут, на востоке, люди питают определенное предубеждение к подобным занятиям.
Это был вежливый намек на то, что я думал на самом деле, что винтийцы суеверны до идиотизма.
Маэр медленно прикрыл глаза, лицо его сделалось жестким.
— Хорошо, — сказал он. — Сделайте же что-нибудь магическое, если вы тот, за кого себя выдаете.
— Я еще не арканист, я еще только учусь, ваша светлость. Но, если вам хочется увидеть пример использования магии…
Я окинул взглядом три лампы, висящие на стенах, смочил пальцы слюной, сосредоточился и затушил фитилек свечи, стоящей на столике у кровати.
В комнате сделалось темно, я услышал, как ахнул от неожиданности маэр. Я достал свое серебряное кольцо, и через некоторое время оно засветилось серебристо-голубым светом. Мои руки похолодели — у меня ведь не было других источников тепла, кроме моего собственного тела.
— Хорошо, меня это устраивает, — сказал маэр. Если он и был напуган, по голосу это не чувствовалось.
Я пересек комнату и отворил ставни на окнах. В комнату хлынул солнечный свет. До нас долетел аромат цветов селаса, донеслись птичьи трели.
— Я лично всегда находил, что свежий воздух целителен для любых невзгод, что терзают тело, хотя многие со мной не согласны, — улыбнулся я.
Он не улыбнулся в ответ.
— Да-да. Вы очень умны. Ступайте сюда, сядьте.
Я вернулся к кровати и сел на стул рядом с ней.
— А теперь объяснитесь.
— Я сказал Кавдикусу, что составляю собрание историй о знатных семействах, — начал я. — Это удобный предлог: это заодно объясняет, отчего я столько времени провожу в вашем обществе.
Лицо маэра осталось угрюмым. Я заметил, как боль затмила его взгляд, подобно облаку, набежавшему на солнце.
— Лишнее доказательство того, что вы искусный лжец, вряд ли поможет вам завоевать мое доверие.
Внутри у меня все похолодело. Я рассчитывал, что маэр охотнее выслушает мое разоблачение…
— И тем не менее, ваша светлость: ему я солгал, а вам говорю правду. Поскольку он счел меня всего лишь праздным молодым аристократом, он позволил мне присутствовать при том, как он готовил ваше лекарство.
Я протянул ему пузырек с янтарной жидкостью. Солнце радугой заиграло на стеклянных гранях.
Алверон остался неподвижен. Его взгляд, обычно ясный, туманился от боли и смятения.
— Я требую доказательств, а вы потчуете меня сказками! Кавдикус верно служил мне целых десять лет. И тем не менее я поразмыслю над тем, что вы сказали.
Судя по его тону, размышлять он собирался недолго и немилостиво. Он протянул руку за пузырьком.
Я ощутил, как во мне вспыхнул огонек гнева. Это помогло растопить ледяной страх, скрутивший меня изнутри.
— Ваша светлость желает доказательств?
— Я желаю выпить лекарство! — рявкнул он. — И уснуть, наконец. Будьте любезны…
— Ваша светлость, я могу…
— Да как вы смеете меня перебивать?! — гневно вскричал Алверон и попытался сесть в кровати. — Вы заходите чересчур далеко! Убирайтесь немедленно, и тогда я, возможно, еще подумаю о том, чтобы воспользоваться вашими услугами!
Его трясло от ярости, рука по-прежнему тянулась за пузырьком.
Повисла пауза. Я протянул ему пузырек, но, прежде чем он успел его схватить, я сказал:
— Вас недавно рвало. Чем-то молочно-белым.
Напряжение в спальне нарастало, но услышав то, что я сказал, маэр застыл.
— Вам кажется, что язык у вас опух и сделался тяжелым. Вы чувствуете сухость во рту и какой-то странный, резкий вкус. Вас тянет на сладкое, на сахар. Вы просыпаетесь по ночам и обнаруживаете, что не можете двигаться, не можете произнести ни звука. У вас бывают приступы слабости, вас мучают колики и приливы паники.
По мере того, как я говорил, рука маэра мало-помалу отодвигалась все дальше от пузырька. Лицо его уже не было яростным и гневным. Взгляд сделался растерянным, почти напуганным, но зато вновь стал ясным, как если бы страх пробудил некую внутреннюю осторожность.
— Это сказал вам Кавдикус, — предположил маэр, но голос его звучал неуверенно.
— Неужто Кавдикус стал бы обсуждать подробности вашей болезни с посторонним? — осведомился я. — Я опасаюсь за вашу жизнь, ваша светлость. И если мне придется нарушить приличия ради того, чтобы вас спасти, я это сделаю. Дайте мне две минуты на то, чтобы высказаться, и вы получите доказательства!
Алверон медленно кивнул.
— Я не стану утверждать, будто знаю, что именно входит в него, — я указал на пузырек. — Но основное, что вас отравляет, — это свинец. Это объясняет и слабость, и боль в мышцах и внутренностях. И рвоту, и паралич.
— Паралича у меня нет.
— Хм… — я окинул его критическим взглядом. — Это хорошо. Но тут ведь не только свинец. Я так понимаю, что там еще изрядная доза офалума, который сам по себе не яд.
— А что же это тогда?
— Ну, скорее лекарство, точнее, наркотик.
— Так что же это тогда? — бросил он. — Отрава или лекарство?
— Вы, ваша светлость, когда-нибудь принимали лауданум?
— Да, как-то раз, когда был моложе, чтобы уснуть со сломанной ногой.
— Так вот, офалум обладает похожим действием, но его обычно избегают применять, потому что он вызывает очень сильное привыкание.
Я помолчал.
— Его добывают из смолы деннера.
Услышав это, маэр побледнел, и глаза его сделались совершенно ясными. Про сладкоедов знали все.
— Я подозреваю, что он стал добавлять его, потому что вы нерегулярно принимали лекарство, — сказал я. — Офалум должен был заставить вас с нетерпением ждать новой дозы и в то же время облегчать ваши страдания. Это также объясняет, отчего вас тянет на сладкое, приступы потливости и странные сны, которые вам снятся. Что же он туда еще положил? — задумался я вслух. — Вероятно, шовный корень или маниум, чтобы вас пореже тошнило. Умно. Жестоко и умно.
— Не так уж умно, — маэр улыбнулся одними губами. — Он все же не сумел меня убить.
Я поколебался, но наконец решился сказать ему правду:
— Убить вас, ваша светлость, было бы несложно. Он мог бы без труда растворить в этом пузырьке, — я поднял пузырек повыше, — достаточно свинца, чтобы вас убить. А вот сделать так, чтобы вы заболели, не убив и не парализовав вас, — это действительно трудно.
— Но для чего? Зачем ему травить меня, если не затем, чтобы убить?
— Ну, эту загадку вашей светлости разрешить будет проще, чем мне. Вы лучше меня знаете, какие интриги тут могут быть замешаны.
— Но для чего ему вообще меня травить? — маэр был искренне озадачен. — Я щедро ему плачу. Он живет при дворе, в почете. Он может свободно заниматься своими проектами и путешествовать, когда захочет. Он прожил тут уже десять лет. С чего бы вдруг?
Он покачал головой.
— Говорю вам, это совершенно бессмысленно!
— Ради денег? — предположил я. — Говорят, всякий человек имеет свою цену.
Маэр все качал головой с недоумением, потом вдруг остановился и посмотрел на меня.
— Нет. Только что вспомнил. Я заболел задолго до того, как Кавдикус принялся меня пользовать.
Он умолк, задумался.
— Да, верно. Я обратился к нему, желая узнать, сможет ли он исцелить мою болезнь. А симптомы, о которых вы говорите, появились лишь через несколько месяцев после того, как он принялся меня лечить. Это не мог быть он.
— Ваша светлость, свинец в малых дозах действует медленно. Если он намеревался вас отравить, вряд ли он хотел бы, чтобы вас стошнило кровью через десять минут после того, как вы примете его снадобье.