И все это время в воздухе плясали десять тысяч нот «Тим-тиририма». Я выбрал момент между двумя аккордами и небрежно почесался за ухом.

Я так вошел в роль, что меня и впрямь потянуло зевать. На этот раз я зевнул от души, так что сидящие в первом ряду без труда могли бы пересчитать все мои зубы, потом потряс головой, словно желая пробудиться, и промокнул рукавом слезящиеся глаза.

А «Тим-тиририм», не останавливаясь, струился дальше. Головоломная гармония и контрапункт то сплетались воедино, то рассыпались вновь множеством нитей. И все это звучало безупречно, ровно и легко. Я играл как дышал. И когда под конец десятки запутанных прядей мелодии сплелись воедино, я не стал акцентировать финал. Просто доиграл и слегка протер глаза. Никакого крещендо. Никаких поклонов. Ничего. Я рассеянно хрустнул костяшками пальцев и наклонился, чтобы убрать лютню в футляр.

На этот раз сначала раздался смех. Смеялись все те же люди, что и прежде, они гоготали и колотили по столам вдвое громче прежнего. Это были свои. Музыканты. Я убрал с лица скучающую мину и понимающе улыбнулся им.

Аплодисменты зазвучали несколько мгновений спустя, но хлопки были разрозненные и неуверенные. Еще до того, как в заведении снова вспыхнул свет, они угасли, сменившись гулом споров по всему залу.

Когда я спускался со сцены, навстречу мне бросилась Мари. Лицо ее лучилось смехом. Она пожала мне руку, похлопала меня по спине. И она была только первой из многих. Все они были музыканты. Пока я окончательно не утонул в толпе, Мари взяла меня под руку и отвела к моему столику.

— Господи помилуй, малый! — воскликнул Манет. — Да ты тут вроде короля!

— Э, обычно его приветствуют куда более бурно! — возразил Вилем. — Как правило, ему аплодируют до тех пор, пока он не сядет за стол. И прекрасные девы строят ему глазки и усыпают его путь цветами.

Сим с любопытством огляделся по сторонам.

— На этот раз реакция была какая-то… — он замялся, подбирая слово, — какая-то неоднозначная. Почему бы это?

— Потому что наш юный шестиструнник так востер, что, того гляди, сам порежется, — сказал Станчион, подходя к нашему столику.

— А, вы тоже это заметили? — сухо сказал Манет.

— Брось, — возразила Мари, — это было блестяще!

Станчион вздохнул и покачал головой.

— Лично я, — с нажимом заметил Вилем, — хотел бы знать, о чем речь.

— Квоут взял самую простую песенку на свете и сыграл ее так, словно прял золото из простой кудели, — объяснила Мари. — А потом взял по-настоящему серьезную пьесу, такую, которую могут сыграть разве что несколько человек во всем зале, и сделал вид, будто она такая простая, что ее мог бы сыграть ребенок на жестяной дудочке.

— Это было очень остроумно, не отрицаю, — сказал Станчион. — Проблема в том, как именно он это сделал. Все, кто кинулся аплодировать после первой песни, почувствовали, что их одурачили. Разыграли.

— Так ведь так оно и было! — возразила Мари. — Артист вертит аудиторией как хочет. В этом вся соль шутки.

— Людям не нравится чувствовать себя дураками, — ответил Станчион. — На самом деле их это злит. Никто не любит, когда с ним играют шутки.

— Ну, вообще-то он сыграл шутку не с ними, а с лютней, — ухмыляясь, вмешался Симмон.

Все разом уставились на него, и его улыбка несколько поувяла.

— Ну как же? Он ведь действительно сыграл шутку, буквально сыграл. На лютне…

Он потупился, лицо у него вытянулось и залилось краской.

— Извините…

Мари непринужденно рассмеялась.

— Короче, вся штука в том, что тут две разные аудитории, — медленно и задумчиво произнес Манет. — Те, кто достаточно разбирается в музыке, чтобы оценить шутку, и те, кому шутку надо объяснять.

Мари торжествующе взмахнула рукой в сторону Манета.

— Именно! — сказала она Станчиону. — Если ты явился сюда и не способен понять эту шутку без посторонней помощи, ты заслуживаешь того, чтобы тебе натянули нос!

— Ага, только большинство тех, кто не понял, знатные люди, — заметил Станчион, — а у нашего умника до сих пор нет покровителя.

— Как?! — удивилась Мари. — Трепе ведь всем про тебя уши прожужжал еще несколько месяцев назад. Как же тебя до сих пор никто не пригрел?

— Это из-за Амброза Джакиса, — объяснил я.

Судя по всему, это имя было ей незнакомо.

— Это музыкант?

— Баронский сынок, — пояснил Вилем.

Она озадаченно нахмурилась.

— И чем же он может помешать тебе найти покровителя?

— Тем, что у него прорва свободного времени и денег вдвое больше, чем у самого Господа Бога, — сухо ответил я.

— Его папаша — один из самых влиятельных людей во всем Винтасе, — пояснил Манет и обернулся к Симмону. — Который он в очереди престолонаследования, шестнадцатый?

— Тринадцатый, — угрюмо поправил Симмон. — Семья Сурфен в полном составе погибла в море два месяца тому назад. Амброз, не затыкаясь, твердит о том, что его отец всего в двенадцати шагах от трона.

Манет снова обернулся к Мари.

— Короче, у этого баронского сынка уйма возможностей, и он не стесняется ими пользоваться.

— Ну, справедливости ради следует заметить, что наш юный Квоут тоже не самый милый и уживчивый человек во всем Содружестве, — сказал Станчион. Он прочистил горло. — Собственно, сегодняшнее представление это наглядно продемонстрировало.

— Терпеть не могу, когда меня называют «юным Квоутом»! — буркнул я на ухо Симу. Он сочувственно взглянул на меня.

— А я все равно считаю, что это было блестяще! — Мари обернулась к Станчиону. — Самое оригинальное, что мы слышали здесь за последний месяц, и ты это прекрасно знаешь!

Я коснулся руки Мари.

— Да нет, он прав, — сказал я. — Это было глупо.

Я неуверенно пожал плечами.

— Или, по крайней мере, было бы глупо, если бы у меня оставалась хоть малейшая надежда найти себе покровителя.

Я посмотрел Станчиону в глаза.

— Но я на это уже не надеюсь. Оба мы знаем, что этот колодец отравлен Амброзом.

— Ну, рано или поздно вода очистится, — возразил Станчион.

Я снова пожал плечами.

— Ну, ладно, тогда скажем так: я предпочитаю играть песни, которые забавляют моих друзей, чем заискивать перед людьми, которые недолюбливают меня понаслышке.

Станчион хотел было что-то сказать, потом с шумом выпустил воздух.

— И то верно, — сказал он, слегка улыбнувшись.

Наступила короткая пауза. Манет многозначительно кашлянул и обвел глазами стол.

Я понял намек и представил собравшихся друг другу.

— Станчион, с моими друзьями Вилом и Симом ты уже знаком. А это Манет, мой соученик и временами наставник в Университете. Все, кто не знаком, — это Станчион: хозяин, владелец и распорядитель «Эолиана».

— Рад знакомству, — сказал Станчион, вежливо кивнул, потом озабоченно окинул взглядом зал. — Кстати, раз уж я здесь хозяин, пора мне браться за дело.

Перед тем как уйти, он хлопнул меня по спине.

— Поглядим, может, мне заодно удастся потушить парочку пожаров!

Я с благодарностью улыбнулся ему, потом сделал торжественный жест.

— Прошу любить и жаловать, это — Мари. Лучшая скрипачка в «Эолиане». Впрочем, это вы только что слышали своими ушами. И самая красивая женщина на тысячу километров в округе, но это вы можете видеть своими глазами. И самая умная к тому же, но это вы можете…

Она шутливо шлепнула меня по затылку.

— Будь я хоть вполовину так умна, как ты говоришь, ни за что бы не стала тебя защищать, — сказала она. — Неужто бедняга Трепе до сих пор за тебя хлопочет?

Я кивнул.

— А я ему говорил, что дело пропащее!

— Еще бы, если ты и дальше намерен показывать нос всем и каждому! Клянусь, я никогда еще не встречала человека, настолько лишенного такта и обходительности. Если бы не твое природное обаяние, тебя давно бы уже прирезали где-нибудь в переулке.

— Да ладно тебе! — буркнул я.

Мари обернулась к моим друзьям за столом.

— Рада знакомству!

Вил кивнул, Сим расплылся в улыбке. Манет же изящно поднялся на ноги и протянул руку. Мари ответила на рукопожатие, и Манет сердечно пожал ее ладонь, стиснув ее обеими руками.