Я кивнул.

Манет уклончиво хмыкнул, озираясь по сторонам и глядя на разодетых дворян, собравшихся на балконе.

— Ну что ж, — сказал он, — век живи — век учись.

«Эолиан» только начинал наполняться, так что мы проводили время, играя в уголки. Игра шла по маленькой, по драбу за сдачу, по два за подставу, но при моем тощем кошельке любые ставки были высоки. По счастью, Манет играл с точностью часового механизма: никаких потерянных взяток, никаких безумных заявок, никаких ходов наудачу.

Симмон угощал всех первым, Манет — вторым. К тому времени, как огни в «Эолиане» начали тускнеть, мы с Манетом обошли их на десять сдач, в основном благодаря тому, что Симмон имел склонность зарываться и перезаказывать. Я с мрачным удовлетворением опустил в карман лишнюю медную йоту. «Один и четыре».

На сцену поднялся немолодой мужчина. Станчион коротко представил его, и он заиграл на мандолине немыслимо прелестную версию «Поздних дней Таэтне». Пальцы у него были легкие и проворные и уверенно бегали по струнам. Но голос…

С возрастом многое портится. Костенеют руки и спины. Тускнеет взгляд. Грубеет кожа, и красота увядает. Единственное исключение — это голос. Если о нем заботиться должным образом, по прошествии лет и при постоянной практике голос становится только слаще. Его голос был как сладкое медовое вино. Он закончил песню под громкие аплодисменты. Секунду спустя снова вспыхнул свет, и зал наполнился гулом бесед.

— Между выступлениями делаются перерывы, — объяснил я Манету, — чтобы люди могли поговорить, побродить по залу, выпить. Но если ты вздумаешь болтать во время чьего-то выступления, тебя не спасет даже сам Тейлу со всеми своими ангелами.

Манет обиженно фыркнул.

— Не беспокойся, я вас не опозорю! Что ж ты думаешь, я совсем уж варвар?

— Да нет, я просто предупреждаю, — сказал я. — Ты вот предупреждал меня о том, что опасно делать в артефактной. А я тебя предупреждаю о том, что опасно делать здесь.

— А у него лютня другая, — заметил Вилем. — Поменьше твоей и звучит иначе.

Я сдержал улыбку и решил не заострять на этом внимание.

— Такая разновидность лютни называется мандолиной, — объяснил я.

— Ну а ты, ты ведь будешь играть? — спросил Симмон, ерзая на стуле, точно нетерпеливый щенок. — Сыграй ту песенку, что ты сочинил про Амброза, а?

Он замурлыкал мелодию, потом принялся напевать:

Манет фыркнул в кружку. Даже Вилем улыбнулся.

— Нет уж, — твердо ответил я. — С Амброзом покончено. С моей точки зрения, мы полностью квиты.

— Ну да, конечно! — с непроницаемым видом сказал Вилем.

— Нет, серьезно, — возразил я. — Мне с этого никакой пользы. Эта наша грызня только сердит магистров, и все.

— «Сердит» — это мягко сказано, — сухо заметил Манет. — Я бы выразился точнее.

— А по-моему, ты ему задолжал! — сказал Сим, гневно сверкая глазами. — И к тому же вряд ли тебя обвинят в «поведении, не подобающем члену арканума» только за то, что ты споешь какую-то песенку!

— Нет, конечно, — сказал Манет. — Просто повысят ему плату, и дело с концом.

— Как? — воскликнул Симмон. — Но они же не могут этого сделать! Плата ведь назначается по результатам экзаменационного собеседования!

Манет гулко фыркнул в кружку.

— Собеседование — всего лишь часть игры. Из тебя выдоят лишку, если ты можешь себе это позволить. И если ты доставляешь им лишние хлопоты — тоже.

Он серьезно взглянул на меня.

— И тебе на этот раз влетит сразу с двух сторон. Сколько раз ты побывал на рогах за последнюю четверть?

— Дважды, — признался я. — Но во второй раз я на самом деле был ни в чем не виноват!

— Ну да, конечно! — Манет посмотрел на меня в упор. — Именно поэтому тебя связали и высекли? Потому что ты был ни в чем не виноват?

Я неловко поерзал на стуле, чувствуя, как тянут полузажившие шрамы вдоль спины.

— Ну, почти не виноват, — поправился я.

Манет пожал плечами, отметая мое возражение в сторону.

— Дело даже не в том, виноват ты или нет. Дерево не виновато в том, что случилась гроза, но каждый дурак знает, куда ударит молния.

Вилем серьезно кивнул.

— Ну да, как у нас говорят: самый длинный гвоздь забьют первым.

Он нахмурился.

— На сиару это звучит лучше…

Сим явно встревожился.

— Но все равно же львиная доля назначенной платы зависит от результатов экзамена?

Судя по его тону, Сим даже не задумывался о том, что в уравнение может входить личная неприязнь или политика.

— По большей части — да, — признал Манет. — Однако же каждый из магистров сам решает, какие вопросы задать, и результат зависит от каждого из них.

Он принялся загибать пальцы.

— Хемме тебя не любит, а когда речь идет о неприязни, он может унести вдвое больше собственного веса. Лоррену ты сам не угодил, и так оно с тех пор и идет. Ты вечно во что-то влипаешь. В конце прошлой четверти ты пропустил почти целый оборот занятий. Причем не предупредил заранее и не объяснился потом.

Он многозначительно взглянул на меня.

Я потупился, четко сознавая, что в числе пропущенных занятий была моя учеба в артефактной под руководством Манета.

После паузы Манет пожал плечами и продолжал:

— А главное, на этот раз тебя будут экзаменовать как ре'лара. Чем выше ранг, тем выше плата. Собственно, поэтому я до сих пор и хожу в э'лирах.

Он пристально взглянул на меня.

— Хочешь, угадаю? Тебе очень повезет, если тебе назначат меньше десяти талантов.

— Десять талантов! — Сим втянул воздух сквозь зубы и сочувственно покачал головой. — Хорошо еще, что у тебя есть куча денег!

— Увы, совсем не куча, — вздохнул я.

— Ну как же? — удивился Сим. — После того как Амброз разбил твою лютню, магистры оштрафовали его почти на двадцать талантов. Куда же ты девал такие деньги?

Я посмотрел вниз и ласково дотронулся ногой до футляра с лютней.

— На новую лютню? — в ужасе переспросил Сим. — Целых двадцать талантов? Да ты знаешь, что можно купить на двадцать талантов?

— Лютню? — предположил Вилем.

— Я даже не думал, что инструмент может стоить таких денег! — признался Симмон.

— Еще и не таких денег, — сказал Манет. — Инструменты ведь все равно что лошади.

На этом месте в разговоре произошла заминка. Вилем с Симом непонимающе уставились на Манета.

Я расхохотался.

— Да, это удачное сравнение!

Манет кивнул с умным видом.

— Понимаете, лошади бывают разные. Можно купить заезженную старую клячу меньше, чем за талант. А можно — вольдера с красивым ходом за сорок.

— Ну да, как же! — хмыкнул Вил. — Чистокровный вольдер дороже стоит!

Манет улыбнулся.

— Вот именно. Сколько бы денег ни стоила самая дорогая лошадь, какую вы знаете, ровно столько же может стоить хорошая арфа или скрипка.

Симмон, похоже, был ошеломлен.

— Но мой отец как-то раз уплатил за кепсанского рысака двести пятьдесят чистыми!

Я повернулся и указал пальцем.

— Видишь вон того блондина? Так его мандолина стоит вдвое дороже.

— Но-о… — протянул Симмон. — Но у лошадей же родословная! От нее можно получить жеребенка и продать его…

— У этой мандолины тоже родословная, — возразил я. — Она работы самого Антрессора. На ней играют уже сто пятьдесят лет.

Я смотрел, как Сим переваривает информацию, обводя взглядом все инструменты в зале.

— И все равно, — сказал Сим, — двадцать талантов…

Он покачал головой.

— Ну что тебе стоило подождать до экзаменов? А потом уж ты мог бы потратить на лютню то, что останется!

— Мне нужна была лютня, чтобы играть у Анкера, — объяснил я. — У меня там комната и бесплатный стол. Если не играть, негде будет жить.

Это была правда, но не вся правда. Конечно, если бы я объяснил, в чем дело, Анкер сделал бы мне поблажку. Но если бы я стал ждать, мне бы почти два оборота пришлось прожить без лютни. Все равно что без ноги или без зуба. Все равно что прожить два оборота с зашитым ртом. Это было немыслимо.