Хронист издал сдавленный визг и отпрянул, будто его огрели раскаленной кочергой. Он взмахнул сломанным мечом, отбросив руку незнакомца прочь и вонзив меч глубоко в ее плоть. Лицо солдата не выказало ни боли, ни страха, ни какого-либо другого знака, что он ощутил эту рану.
Все еще держа отломанный конец меча в окровавленной руке, наемник сделал шаг к Хронисту.
И тут между ними оказался Баст: он толкнул солдата плечом и сбил его с такой силой, что тело человека в щепки разнесло тяжелый табурет, прежде чем врезаться в стойку. Быстрый, как вспышка молнии, Баст схватил голову наемника обеими руками и ударил ее об угол стойки. Растянув губы в дикой гримасе, Баст впечатывал голову незнакомца в дерево: раз, другой…
Действия Баста словно всех пробудили: в комнате поднялся хаос. Старый Коб оттолкнулся от стойки, опрокинув табурет, и побежал к стене. Грейм что-то закричал о констебле. Джейк попытался броситься к двери, запнулся об упавший табурет Коба и неуклюже рухнул на пол. Ученик кузнеца, нашаривая свой железный прут, уронил его на пол, и тот по широкой дуге укатился под стол.
Баст издал испуганный вопль и отлетел через всю комнату, приземлившись на один из прочных деревянных столов. Стол сломался под его весом, и он распростерся среди обломков, обмякнув, как тряпичная кукла. Наемник встал, по левой половине его лица струилась кровь. Его это, казалось, ничуть не заботило: он снова повернулся к Хронисту, все так же сжимая конец сломанного меча в кровоточащей руке.
За его спиной Шеп схватил нож, лежавший рядом с недоеденной головкой сыра. Это был просто кухонный нож с лезвием длиной в ладонь. Угрюмый фермер шагнул за спину солдату и сильно ударил, целиком погрузив короткое лезвие в тело — туда, где плечо соединяется с шеей.
Вместо того чтобы упасть, наемник развернулся и мазнул Шепа по лицу зазубренным краем меча. Брызнула кровь, и Шеп вскинул руки к лицу. Затем быстрым судорожным рывком солдат перевернул кусок металла и вонзил его в грудь фермеру. Шеп отшатнулся к стойке, а потом повалился на пол, обломанный конец меча остался торчать у него между ребер.
Наемник закинул руку за спину и с любопытством ощупал рукоятку ножа, торчащую из собственной шеи. На его лице было написано скорее замешательство, чем гнев. Он потянул за рукоять и, когда она не поддалась, издал еще один дикий птичий клекот.
Поскольку фермер теперь лежал на полу, хватая ртом воздух и истекая кровью, взгляд наемника снова начал блуждать, словно он забыл, что делает. Его глаза медленно озирали комнату, неторопливо переходя с поломанных столов к очагу из черного камня и огромным дубовым бочками. Наконец взгляд солдата остановился на рыжеволосом человеке за стойкой. Квоут не побледнел и не отпрянул, когда внимание наемника сосредоточилось на нем. Их глаза встретились.
Сосредоточившись на Квоуте, взгляд наемника снова стал острым. Широкая невеселая улыбка появилась снова — жуткая из-за крови, текущей по лицу.
— Те айтхийн Сеатхалои? — требовательно спросил он. — Те Рхин-таэ?
Почти небрежным движением Квоут схватил с полки темную бутыль и швырнул ее через стойку. Она ударила солдата по губам и разбилась. Воздух наполнился резким запахом бузины. Настойка залила все еще ухмыляющееся лицо и плечи человека.
Квоут обмакнул палец в жидкость, разбрызганную по стойке, потом что-то прошептал, и его лоб наморщился от сосредоточения. Он пристально смотрел на окровавленного человека, стоящего по другую сторону стойки.
Ничего не произошло.
Наемник потянулся через стойку и поймал Квоута за рукав. Трактирщик просто стоял, и в этот момент на лице его не было ни страха, ни гнева, ни удивления. Он только казался усталым, оцепенелым и удрученным.
Солдат не успел схватить Квоута за руку: в спину ему врезался Баст, и он пошатнулся. Басту удалось одной рукой схватить наемника за шею, а второй он вцепился ему в лицо. Солдат выпустил рукав Квоута и схватился обеими руками за обвивающую его шею руку Баста, пытаясь вывернуться. Когда руки незнакомца коснулись Баста, лицо ученика трактирщика превратилось в напряженную маску боли. Оскалив зубы, он бешено царапал глаза наемника свободной рукой.
На дальнем конце стойки ученик кузнеца наконец вытащил свой железный прут из-под стола и встал во весь рост. Он оглядел упавшие стулья, распростертые тела на полу и, взревев, занес железный прут высоко над плечом.
Глаза Баста, все еще прижатого к наемнику, расширились от внезапной паники: он увидел приближающегося ученика кузнеца. Баст выпустил солдата и отскочил прочь, запутавшись ногами в обломках табурета. Падая назад, он бешено рванулся прочь от них обоих.
Наемник повернулся и посмотрел на высокого парня с занесенным прутом, потом, улыбнувшись, вытянул вперед окровавленную руку. Движение было грациозным, почти ленивым.
Ученик кузнеца отбросил руку прочь. Железный прут ударил в наемника, и улыбка того погасла. Он схватился за свою руку, шипя и плюясь, как разъяренный кот.
Мальчик снова замахнулся железным прутом и ударил солдата прямо по ребрам. Сила удара отбросила наемника от стойки, и он упал на четвереньки, визжа, как резаный ягненок.
Ученик кузнеца перехватил прут обеими руками и ударил наемника поперек спины, будто рубил дрова. Послышался хруст ломающихся костей. Железный прут чуть зазвенел, как далекий, приглушенный туманом колокол.
Даже со сломанной спиной окровавленный человек пытался ползти к двери трактира. Теперь его лицо побледнело, рот перекосился в унылом вое, подобном стону ветра в зимних ветвях. Ученик кузнеца бил снова и снова, запросто замахиваясь тяжеленной железной палкой, словно ивовым прутиком. Он оставил глубокую борозду в деревянном полу, потом сломал наемнику ногу, руку и снова ребра. Тот продолжал ползти к двери, визжа и стеная, как животное.
Наконец мальчик попал по голове, и солдат обмяк. Наступила секунда полной тишины, потом наемник издал влажный кашляющий звук и выблевал отвратительную жидкость, густую как деготь и черную как чернила.
Наконец мальчик перестал колошматить недвижный труп, но, даже остановившись, он держал прут занесенным над плечом, тяжело дыша и дико озираясь. Пока он медленно приходил в себя и восстанавливал дыхание, с другой стороны комнаты донесся еле слышный шепоток молитвы — там у черного камня очага скорчился Старый Коб.
Скоро даже молитвы прекратились, и в трактире «Путеводный камень» снова воцарилась тишина.
На следующие несколько часов «Путеводный камень» стал центром городского внимания. Общий зал был набит битком, полон шепота, вопросительного бормотания и надрывных рыданий. Те, кто отличался меньшим любопытством или большим чувством приличия, стояли снаружи, заглядывая внутрь через широкие окна и сплетничая о том, что видят.
Пока еще не сложилось версий — только перекатывающаяся мешанина предположений. Мертвец был бандитом, пришедшим ограбить трактир. Он пришел, желая отомстить Хронисту, который обесчестил его сестру в Аббатсфорде. Это выживший из ума охотник. Нет, старый знакомый трактирщика, он пришел стребовать долг. Да это бывший солдат, сбрендивший во время сражений с мятежниками в Резавеке.
Джейк и Картер все упирали на улыбку наемника, и хотя зависимость от деннера была в основном бедой больших городов, народ слышал о сладкоедах и здесь. Трехпалый Том знал про такие вещи, потому что служил в солдатах при старом короле почти тридцать лет назад. Он объяснил, что, съев четыре зернышка смолы деннера, человек может перенести ампутацию ноги без всякой боли. После восьми зернышек он сам себе перепилит кость. После двенадцати — еще и побежит потом, хохоча и распевая «Лудильщика да дубильщика».
Тело Шепа было накрыто одеялом, и над ним молился священник. Позже тело осмотрел констебль, но он явно не знал, что искать, и осматривал только потому, что чувствовал себя обязанным это сделать.
Где-то через час толпа начала рассасываться. Братья Шепа явились с повозкой, чтобы забрать его, и их угрюмый вид и гневные глаза отпугнули большую часть оставшихся зрителей, слоняющихся вокруг.