Хронист заколебался.
— У меня здесь все есть. — Коут обвел широким жестом полки за стойкой. — Старое вино, мягкое и легкое? Медовуха? Темный эль? Сладкий фруктовый ликер? Слива, вишня, зеленое яблоко, ежевика? — Он поочередно указывал на бутылки, называя их. — Давайте же, наверняка вы чего-нибудь хотите!
Широкая улыбка у него выходила слишком зубастой для дружелюбного трактирщика. А глаза становились все холоднее, жестче и злее.
Хронист опустил взгляд.
— Я подумал, что…
— Ах, ты поду-у-мал, — язвительно протянул Коут, уже не стараясь улыбаться. — Я очень в этом сомневаюсь. Иначе ты бы подумал, — будто выплюнул он, — в какое опасное положение меня ставишь, приходя сюда.
Хронист покраснел.
— Я слышал, что Квоут ничего не боялся, — запальчиво возразил он.
Трактирщик пожал плечами:
— Ничего не боятся только священники да дурачки, а я всегда был с Богом не в лучших отношениях.
Хронист нахмурился, уловив насмешку.
— Послушайте, — заговорил он увещевательным тоном. — Я был чрезвычайно осторожен. Никто, кроме Скарпи, не знал, что я приеду. Я ни с кем о вас не говорил. Я даже не ожидал вас здесь найти.
— Вообрази, как ты меня успокоил, — саркастически ввернул Коут.
Хронист заметно пал духом:
— Я первым признаю, что мой приход сюда был ошибкой… — Он сделал паузу, давая Коуту возможность возразить, но тот не стал спорить.
Хронист тяжело вздохнул и продолжил:
— Но что сделано, то сделано. Неужели вы даже не захотите…
Коут покачал головой:
— Это было слишком давно…
— Даже двух лет не прошло, — запротестовал Хронист.
— …и я не тот, кем был тогда, — продолжил Коут без паузы.
— А кем же вы были тогда?
— Квоутом, — коротко сказал он, отказываясь от всяких дальнейших объяснений. — Теперь я Коут и забочусь о своем трактире. Это значит, что пиво стоит три шима, а отдельная комната — медяк. — Он снова начал яростно полировать стойку. — Как ты сказал, «что сделано, то сделано». А сказки сами о себе позаботятся.
— Но…
Коут посмотрел на него, и на секунду Хронист увидел под злостью, горящей в его глазах, боль — свежую и кровоточащую, словно рана, слишком глубокая для исцеления. Затем Коут отвел глаза, и осталась одна только злость.
— Что ты вообще можешь предложить мне более ценного, чем воспоминания?
— Все считают вас мертвым.
— Ты не понял, что ли? — Коут покачал головой, не зная, сердиться ему или смеяться. — В этом все и дело. Никто не ищет тебя, когда ты мертв. Старые враги не пытаются свести счеты. А люди не приходят, требуя сказок и историй, — едко закончил он.
Хронист не желал сдаваться:
— Некоторые говорят, что вы миф.
— Я миф, — легко согласился Коут, театрально разводя руками. — Такой особый род мифа — который сам себя создает. Лучшие враки, что обо мне ходят, сочинил лично я.
— Говорят, вы никогда не существовали, — мягко поправил его Хронист.
Коут равнодушно пожал плечами, но его улыбка едва заметно поблекла.
Почувствовав слабину, Хронист продолжил:
— Некоторые истории рисуют вас просто рыжим убийцей.
— Ну так я и он тоже. — Коут отвернулся, чтобы протереть полку за стойкой. Он снова пожал плечами, но уже не так непринужденно, как раньше. — Я убивал людей и существ, которые были больше чем люди. Каждый из них это заслужил.
Хронист медленно покачал головой:
— Истории говорят об «убийце», а не о «герое». Квоут Неведомый и Квоут Убийца Короля — два очень разных человека.
Коут перестал тереть стойку, отвернулся и кивнул, не поднимая глаз.
— Кое-кто даже говорит о новом чандриане. Очередной ужас в ночи. Его волосы красны, как кровь, которую он проливает.
— Кому надо, знают правду, — сказал Коут, словно пытаясь убедить себя, но его голос прозвучал слабо и безнадежно, без всякой уверенности.
Хронист деликатно усмехнулся:
— Разумеется. Пока. Но вы как никто другой должны понимать, насколько тонка грань между правдой и ложью в красивой обертке. Между реальной историей и байкой для развлечения. — Хронист выдержал паузу, чтобы слова оставили след в голове собеседника. — И вы знаете, что побеждает со временем.
Коут продолжал смотреть в стену, положив руки на полку и склонив голову, будто придавленный огромной тяжестью. Он не отвечал.
Хронист, чуя победу, шагнул вперед:
— Люди говорят о какой-то женщине…
— Что они знают? — Голос Коута звучал жутко, как пила, проходящая сквозь кость. — Что они могут знать о случившемся? — Он говорил очень тихо, и Хронисту пришлось затаить дыхание, чтобы расслышать.
— Говорят, она… — Слова застряли во внезапно пересохшем горле Хрониста: в комнате повисла неестественная тишина.
Коут по-прежнему стоял спиной, неподвижно, стиснув зубы в пугающем молчании. Его правая рука, запутавшаяся в белой салфетке, медленно сжималась в кулак.
В двух десятках сантиметров от него лопнула бутылка. В воздухе разлился запах земляники и звон стекла. Маленький звук среди огромной тишины, но его оказалось достаточно, чтобы разбить молчание на множество мелких острых осколков. По спине Хрониста, вдруг осознавшего, какую опасную игру он затеял, пробежал холодок.
«Так вот в чем разница: рассказывать легенду или находиться в ней, — подумал он. — В страхе».
Коут резко обернулся.
— Что любой из них может знать о ней? — тихо спросил он.
У Хрониста перехватило дыхание: трактирщицкая безмятежность треснула, как разбитая маска. Затравленный, полубезумный взгляд Коута блуждал между этим миром и иным, полным воспоминаний.
Хронист припомнил подробности услышанной как-то истории, одной из многих. В ней говорилось о том, как Квоут ушел искать свою любовь. Ему удалось обмануть демона и получить ее, но, когда она уже была в его объятиях, Квоуту пришлось сражаться с ангелом, чтобы ее удержать.
«Я верю, — внезапно понял Хронист. — Если раньше это была только сказка, то теперь я могу в нее поверить. Это лицо человека, убившего ангела».
— Что любой из них может знать обо мне? — произнес Коут с холодной яростью в голосе. — Что они вообще могут знать об этом?
Он сделал короткий гневный жест, словно вбирающий в себя все вокруг: разбитую бутылку, стойку, весь мир.
Хронист сглотнул, чтобы смягчить пересохшее горло:
— Только то, что им рассказали.
«Та, та, та-та» — капли ликера из разбитой бутылки дробно заплясали по полу.
— Ха-а-а, — выдохнул Коут. «Та-та, та, та». — Умно. Ты хочешь использовать мой лучший трюк против меня: отдать в заложники мою историю.
— Я хочу рассказать правду.
— Ничто, кроме правды, не может меня сломать. Есть ли что-нибудь немилосерднее правды? — Его лицо скривилось в горькой насмешливой улыбке.
Какое-то время тишину нарушал только стук капель по полу.
Наконец Коут вышел в дверь за стойкой. Хронист остался стоять посреди пустой комнаты, гадая, отвергли его предложение или нет.
Через несколько минут Коут вернулся с ведром мыльной воды. Не глядя в сторону писца, он начал аккуратно, методично перемывать бутылки. Коут брал их по одной, протирал донышки от земляничного вина и выставлял на стойку — между собой и Хронистом, словно они могли защитить его.
— Значит, ты отправился за мифом, а нашел человека, — произнес он ровным тоном, не поднимая глаз. — Слушал легенды и истории, а теперь хочешь знать всю правду.
Просияв от облегчения, Хронист положил свой пенал на стол, удивляясь легкой дрожи в руках.
— Мы пронюхали о тебе некоторое время назад. Дошел слух. На самом деле я и не предполагал… — Хронист запнулся, внезапно смутившись. — Я думал, вы сильно старше.
— Так и есть, — сказал Коут. Хронист обескураженно открыл рот, но трактирщик тут же продолжил: — Что привело тебя в этот никчемный уголок мира?
— Встреча с графом Бейди-Брютским, — ответил Хронист, приосаниваясь. — Через три дня, в Трейе.
Трактирщик отвлекся от протирания.
— Ты собираешься добраться до графского замка за четыре дня? — спросил он.
