— Да! — взяв его за руку, отвернулась и прикрыла глаза запястьем другой руки, изображая актрис трагических постановок. — Судьба влечёт меня в неведомые дали! На лето я вынуждена отправиться в Трое-Город, в один из филиалов больниц моего отчима, чтобы там работать с юными артефакторами над новым проектом. А осенью, возможно, я не вернусь — меня бесит эта работа, но Вас я буду помнить вечно!

— Ты уезжаешь? — Джастин внезапно стал серьёзен и совершенно не рад.

— Ну да, — я отпустила его руку и заговорила нормальны тоном. — А ты не знал? Я ведь изначально пришла сюда за детёнышами-артефакторами. Да, я уеду.

— И не вернёшься?

— Не знаю, — отвела взгляд, почёсывая затылок. Зачем он концентрируется на этой теме? — Не уверенна, что это моя работа.

— А по-моему ты прекрасно справляешься. Тебя в академии любят.

— Да, но… мне, пожалуй, не хватает разработки новых артефактов. Постройка того, что уже известно со студентами — это рутина. Умиротворяющая, весёлая, но рутина. Ведение языка и литературы — и того хуже. Мне нравится эта работа, но нужно с чем-то её совмещать и я пока не понимаю как. Думаю, это не моё.

— А я думаю, ты убегаешь от первых трудностей!

Чего он так завёлся? Нервный какой-то.

— Мне тоже не всё в этой работе нравится, но я же всё ещё тут. Это не рутина, это стабильность. Детей учить всегда нужно будет — эта работа никуда не денется. И потом, у тебя никто не отнимает возможность заниматься разработками. Ты можешь отказаться от языка и литературы, но сделать пару дополнительных кружков по артифакторике. Вплоть до того, что на некоторых вы со студентами будете новое разрабатывать.

Я скептически сощурилась:

— Сомневаюсь, насколько это осуществимо.

— Не сомневаться надо, а решать возникшую проблему. Или что, должен прийти твой профессор и за тебя найти решение?

Я прикусила губу. В этом была неопровержимая логика.

Мы отвернулись друг от друга, глядя вперёд на озеро, местами покрытое тонкой ледяной коркой.

Джей барабанил пальцами по коленкам.

Я ковыряла ногти. Надо бы их хоть лаком покрасить — что-то отслаиваются в последнее время.

— Ты прав, пожалуй. Никто кроме меня всё равно не знает, чего я хочу.

По снегу, тёмному от скопившейся за зиму грязи, прыгали синицы. В наступившей тишине ничего не могло их спугнуть.

Одна подбежала к нам. Надеялась, что мы дадим ей что-нибудь вкусное.

Джастин вдруг тихо засмеялся:

— А я говорил, что в отличие от тебя, меня детство научило решать проблемы.

Я усмехнулась вслед за ним:

— Ладно, убедил. Из братьев и сестёр примерно того же возраста можно извлечь пользу.

Поправив шарф, Джастин встал и подал мне руку:

— Мы засиделись. Пора идти домой — вот-вот стемнеет.

Я поднялась на ноги:

— Тебе от парка в какую сторону?

— От ворот вправо. В квартал резиденций.

— Мне налево — я, пожалуй, сегодня к маме.

— Проводить?

— Да не, не надо. Тебе потом парк обходить долго будет. Тут две минуты идти — не заблужусь.

— Как скажешь. А вдруг кто-то захочет такую булочку обидеть? — он резко остановился и дёрнул за верёвочки у меня на шапке, натягивая её мне до носа.

Длинный вязаный колпак, загнутый назад, с помпоном на конце, болтающимся на уровне лопаток и весящими «ушками» можно было натянуть и ниже — длины и ширины ему хватило бы чтоб спрятать всю голову, но Джей не стал так усердствовать.

Не спеша, открыть лицо, повернулась к спутнику. Не видя его, я слышала сдавленное хихиканье.

— Кажется, булочку уже обижают.

— Так всё-таки проводить? — взяв за помпон, потянул шапку вверх.

Увидев его довольную физиономию убедилась — ничего зловредного в ней не читалось.

Мы пошли дальше.

— Если хочешь — пойдём, но зайти не предложу.

— Пф! Тоже мне, удивила.

Пятую минуту глядя на себя в зеркало и натирая зубы уже переставшей пенится пастой, Джастин не понимал, что за мерзкое ощущение его преследует. Почему он не ел на ужине? Почему до сих пор не голоден, если так поступил? Почему ему тошно от привкуса пасты, хотя обычно он ему по душе?

Солена уволится. Она просто возьмёт, заберёт детей из своего кружка и уедет. Уедет в этот свой Трое-Город. И не вернётся в сентябре. Какого чёрта это вообще так его беспокоит?

Джастин убрал изо рта щётку, с ужасом глядя на своё отражение. В голове проскочила спонтанная мысль.

Собственные растерянные глаза его напугали.

Нет, нет, нет! Это его не беспокоит! Он не расстроен от её грядущего отъезда — это что-то другое. Нет! Его не пугает такое предположение — оно слишком глупое!

Этот испуганный взгляд, сопровождавший шальное предположение — не более чем случайность — он просто устал и засыпает на ходу — вот мимика и вышла такой странной. Он не заинтересован в том, чтобы Луна осталась.

Луна… Да он с нетерпением ждёт конца года, когда она заберёт своих детёнышей-артефакторов и свалит в своё Королевское Научное.

Зачем ему такое общение?

Зачем?

Совершенно оно ему не нужно, просто…

…хочется…

…ведь оно ему…

…нравится.

Да не, бред какой-то! Что ему там может нравиться? Ну, да, надо признать, Луна милая. Красивая. Они нашли общий юмор. Но нельзя отрицать, что она его иногда подкалывает. Его это подбешивает.

Но… приятно подбешивает. Если бы Луна была идеальной, с ней было бы скучно, а так…

Ой, да велика ли потеря, если она уедет⁈ Не так уж много Джастин с ней и общался. Будет как и раньше общаться с сестрой. У той тоже недостатков гора. И все бесят. Правда, не все приятно… даже скорее, все не приятно… но это уже другой вопрос.

Ополоснул щётку, рот, лицо. Вышел из ванной комнаты.

Вспомнил, что не вытерся, не желая возвращаться, стёр с лица воду рукавом пижамы и завалился в постель.

Маленькая по меркам резиденции спальня. Стена заставлена шкафами, где вещи расставлены педантично — за этим следит горничная. На столе тоже всё убрано, только в ящиках хлам и бардак, но там никто не видит. Кровать большая, мягкая, с балдахином, прямо напротив двери. Зачем-то стоит ширма для переодевания — можно подумать, кто-то к Джастину вообще заходит — но того требует приличие. Своя ванная комната — крохотная. Гардеробной вовсе нет.

А с другой стороны, зачем излишества? Зачем что-то ещё? Всё есть. Джастин даже не живёт здесь постоянно. Он проводит лето в имении, а это далеко от столицы, а большую часть учебного года ночует в академии.

Ему не нравится в резиденции — угнетает его этот пустой купол над кроватью, угнетает аккуратность в интерьере, угнетает окружение, где необходимо быть правильным.

В обществе Луны он облился соусом и не был осуждён.

И, между прочим, о соусе. Салат в лепёшке — это странное блюдо. Дёшево, возможно из плохих продуктов, просто и ярко.

Выбравшись из кровати, задумчиво побрёл куда-то.

Сообразил, что забыл надеть хотя бы халат уже на кухне. Причем не в столовой, а на кухне! Именно там, где прислуга готовит.

Осознался стоя босяком на холодном каменной полу, в пижаме в помещении с низким потолком и кучей непонятных предметов и шкафов. Под артефактом-светильником, источающем мерцающий рыжий свет.

Вообще-то Джстин не умел готовить. Его этому никогда не учили, но примерное понимание процесса он всё же имел: всё, что нельзя есть сырым надо пожарить или сварить, а всё, что можно — не обязательно. Ножом режут, на сковороде жарят, в кастрюле варят. Варят в воде.

Заглядывая в шкафы и холодильные сундуки, нашёл хлеб.

Как готовить лепёшки Джастин не знал, поэтому отрезал от буханки пару ломтиков.

Как готовить соус — тоже. Достал яичный соус с вмешанной в него мелкой стружкой твёрдого сыра. Намазал на хлеб.

В холодильном сундуке нашёлся кусочек курицы. Сырой. Большой и каплевидный. Филе. С какими-то белыми комочками по краям — жиром или кусочками кожи, возможно — Джастин не имел ни малейшего представления о том, что это. Но курицу он опознал, а значит ещё не потерян для мира кулинарных достижений.