Эдмунд снял кольцо. Пёс распался чёрным дымом. По мере того, как облако рассеивалось, оно обретало белый цвет — цвет энергии из которой состояло.

— Не говори маме, что я сегодня же вышел к Фамильяру без защиты, — попросил отчим.

— Не говорить маме, что ты пытался самоубиться? Ладно.

Эдмунд с нежной улыбкой щёлкнул меня по носу.

— Давай вот как сделаем. Я пойду в администрацию, оформлю повреждение пола и продление аренды лаборатории.

Эд обвёл взглядом помещение и остановил взгляд на распахнутом окне.

— Мы не закрыли окно, пока проводили эксперимент?

— Похоже на то.

— Тогда и нарушение техники безопасности оформлю. Мало ли, как там магический фон перекорёжило… Замнём этот момент с администрацией.

— Пф… «Замнём свои нарушения», — я усмехнулась. — Ты вроде не аристократ, Эдмунд, откуда у тебя эти замашки?

— Я богат — этого достаточно, — засмеялся вслед за мной.

Что правда, то правда, доходы у известного профессора, параллельно занимающихся бизнесом — далеко не больная тема.

— Ладно, я иду в администрацию, а ты прибери тут немного и запри кабинет. Вернусь — пойдём домой.

— Всё, — в состоянии душевного подъёма Эдмунд положил ключи на стол секретарю перед выходом из здания Королевского Научного Общества. — Оформляй, что мы ушли.

— Ой, как здорово, одних вас жду, — девушка радостно заполнила соответствующую графу в журнале посещений.

— Между прочим, мы о ночных исследованиях с тобой советовались, ты была не против.

— Всё равно домой уйти приятно.

— Согласен. У тебя что-нибудь сладкое есть?

— Да, конечно, угощайтесь, — она полезла в ящик стола и вытащила миску печенья.

Захламлять рабочее место ей запрещалось, поэтому еду приходилось прятать. Но Эдмунд — человек, однажды заметивший за ней эту «скверную» привычку — уже несколько месяцев покрывал её перед начальством за взятку в виде солёных печенюшек с перцем.

— О, спасибо, — Эд зачерпнул пригоршню. Сегодня он набрал сладких для меня. — Солнышко. Не подержишь?

Я забрала у отчима печенье.

Он вынул из букета одну розу и вручил девушке.

— Ой, спасибо, — последовало радостное хлопанье длинными речницами, склеенными тушью.

Вот чего не понимаю, так это причин, по которым к светлым волосам девушка подобрала самый тёмный из всех оттенков туши, представленных в косметических лавках.

Эдмунд улыбнулся, забрал у меня сумку и направился к выходу.

— Пойдём, солнышко.

Я последовала за ним.

— До свидания! — полетело нам в след.

— Всего хорошего, — бросил Эд.

Мы вышли на воздух.

В части города, где преимущественно обитала элита столичного общества, рядами стояли большие двухэтажные дома и средних размеров трёхэтажные.

От пёстрой растительности на клумбах и балконах тянулся сладкий аромат. С востока города, где располагался порт, запах шёл солёный — запах моря. А от таверны неподалёку веяло чем-то мясным.

Эд с букетом и сумкой на плече, запрокинул голову, вдыхая ночной воздух.

— Знаешь, солнышко…

Я несколько секунд ждала продолжения фразы, не начиная движения в сторону дома, но Эдмунд молчал. Пришлось поторопить его:

— Что? Я слушаю.

— Я вдруг подумал… А ты хотела бы быть богатой и знаменитой?

— Кто ж этого не хочет? — вопрос отчима застал меня врасплох.

— А если бы тебе пришлось ради этого потерять что-то, чем ты дорожишь. Без возможности изменит решение в будущем.

Я прищурилась, глядя на Эдмунда. Тёмно-серые, как мокрая брусчатка, радужки в темноте почти сливались со зрачками, отчего на призрачно-белом лице было видно лишь два чёрных круга, полосы бровей, а также теневые пятна под ними и носом.

— Ну… я хожу на работу, Эдмунд. Так что в принципе я обмениваю своё бесценное время на то, что меня достало. И вряд ли что-то в ближайшем времени изменится, — пожала плечами я. — А почему ты спрашиваешь? У тебя какие-то проблемы?

— Тебе не нравится твоя работа? — Эдмунд проигнорировал последний мой вопрос.

— Ну… не совсем, — я по опыту знала, если не вернуть тему в русло его проблем, Эд начнёт в срочном порядке решать мои. — Тебе перестало нравится заниматься научной деятельностью? Эд?

— Так, пошли. Нечего стоять посреди улицы, — Эд зашагал вперёд. По его тону мне стал казаться, что он жалеет о начале этого разговора. — И не переводи тему: тебе не нравится твоя работа?

— Я не уверена, — вздохнув, мысленно прокляла себя, что вообще заикнулась про работу. Ну, ничего, дома поговорю с мамой по поводу Эда. С ним в последнее время такое бывает — вдруг задумается и загрустит, но это всегда проходит.

— Если ты объяснишь, что не так, мы сможем это исправить.

— Я просто не уверена, что это моё, — я отправила за щёку печенюшку. — Понимаешь… расчёты и испытания… иногда мне кажется, что меня заперли в лаборатории с библиотекой. Это занимает много времени, а я вот вообще не трудоголлик. Да и математика мне тяжело даётся. Тебе это подходит, папе подходило… а вот насчёт себя я не уверена. Фантазии создавать артефакты хватает, но не усидчивости на расчёты.

Ещё одна печенька. Эдмунд тоже взял одну.

— Да и потом, я не могу полностью отделаться от мысли о папиной смерти. Да, прошло четырнадцать лет с его неудачного артефакта, я и колдовать научилась, и артефактами пользуюсь без страха, но окончательно меня не отпускает.

— Не удивительно, — пожал плечами Эд. Несомненно, думал о магических светильниках, которые искренне ненавидел после несчастного случая в подростковые годы.

— Это не отпускает, сколько бы времени ни прошло. И повторюсь — мне не хватает энтузиазма годами биться над одной разработкой! Временами это похоже на каторгу.

— Ага, — невнятно пробубнил Эдмунд и задумчиво потёр кончик длинного носа.

— Только не пойми неправильно. Я правда ценю, что ты меня сюда устроил. Благодаря твоему статусу «великого учёного» я вообще получаю с четырнадцати лет всё что хочу и даже больше. Ты меня учил. Ты меня в академию пристроил доучиваться, хотя студентов туда никогда не набирают дополнительно. Работой в твоей сети больниц обеспечил. Ещё и с возможностью выбрать любой филиал. И на эту работы ты меня протащил. И ремонт в папином доме на твои деньги сделан. Я всё это очень ценю, честно…

— Да расслабься, я верю, — отмахнулся Эдмунд. — Хочешь попробовать что-то новое?

— Не знаю. Мне вроде уже двадцать пять, а я до сих пор не понимаю, кто я и чего хочу.

Настала тишина. Эдмунд потёр нос, продумывая ответ. Я ела печенье.

— Ну… если ты не знаешь, могу предложить поработать на благо больниц.

— Каким образом?

— Видишь ли… я недавно ходил к одной высокопоставленной персоне по поводу моих разработок. У меня будет монопольное право на производство артефактов для коррекции выжженных искр. И мне потребуются талантливые молодые артефакторы, которые смогут начать производство опытных образцов и возглавить потом цеха по производству этих артефактов во всех филиалах моих больниц.

— Я буду одним из них?

— Не совсем. Я предлагаю тебе стать вербовщиком.

— Что прости? Вербовщиком?

— Ага. Найдёшь мне молодых талантливых студентов в магической академии. Готовых за хорошую зарплату жить в захолустье.

— Я пока вижу всего один вариант, как мне получить доступ к студентам, что б кого-то завербовать, и этот вариант предполагает преподавание.

— Да. Я хотел попросить справки о подходящих у мадам Лониан.

Я с ужасом вспомнила старуху, работающую деканом на факультете светлой магии. Он была старой ещё в те времена, когда Эдмунд учился в академии, и мой отчим был чуть ли не единственным учеником, сохранившим с ней тёплые отношения.

— Она всё ещё там работает?

— Да, работает. И уходить не собирается. Я хотел договориться с ней, но если хочешь, можем пристроить тебя вербовать детей.

— Это звучит как неплохая идея, — я пожала плечами.