Пару картошин вылетели из земли вслед за корнями стебля. Остальное мы выкопали вручную.

Наворуем картошки и пойдём домой. Завернёмся в пледы. Запрёмся в башне.

— Ты ногтями-то не копай — камень возьми, — Эд вручил мне подходящий булыжник.

— Спасибо.

Я поддела ком земли.

— Вот тебе новый проект, Эдмунд: победи смерть.

— Смерть?

— Ага. И никогда не умирай, ладно?

Он мягко усмехнулся.

— Не думаю, что хоть кому-то в этом мире стоит жить вечно, — он потрепал меня по голове. — Копай. А то сейчас совсем простынем.

Свет заходящего солнца резал глаза.

— Очнулся? — над Джастином нависла женщина преклонного возраста.

— Где я?

— Деревня Выхухоль называется. Тебя в лесу нашли. Тебя и зверя твоего. Где ты мутунта такого достал, что он без зарядки и без мага светлого жив до сих пор был?

— Дракон что ли? Она… ну да, она мутант. Это… очень долгая история, — из-за головной боли казалось, что только Джей говорит нормально — остальные же тараторят втрое быстрее нормального.

— Молока с мёдом тебе сейчас налью. Ты мне тут лежишь, в себя не приходишь, знаю только, поворачиваю тебя с боку на бок, да отварами пою. Один вот подобрала — очнулся.

— Спасибо.

— Твоё спасибо мне… как мёртвому припарка. Лучше скажи, кто тебя так проклял и делать с тобой что?

— Проклял? Никто меня не проклинал?

— Руку ты свою видал?

Джастин попытался опустить взгляд, он всё плыло. К счастью, старуха объяснила.

— Чёрная вся, судороги идут, кольцо не снять — с кожей срастается. Полосы какие-то по всему телу идут. Уж думали руку-то отрубить тебе — всяка лучше, чем совсем окочуриться — но не рубится — коркой какой-то обросла.

— Нормально я отдохнуть прилёг… давно я тут?

— Да неделю почти.

— Неделю? Чёрт!

Это ж что получается, он до Трое-Города доберётся только неделю спустя… Да Луна с ним и разговаривать не захочет. И рука ещё эта! Что он скажет? Приехал только когда помощь понадобилась? Да, ну, лучше сдохнуть, чем поджав хвост, к девушке за помощью бежать, когда именно то, чем её обидел, тебя и убивает.

Что сказать: «Прости, я уже понял, что бы не прав». Но это сработало бы спустя день, ну, может, два, но неделя! Неделя!

Нет, не поедет к ней.

Не в таком позоре его воспитывали.

Лучше уж сдохнуть, но назад не сдавать — аристократический род о гордости помнить должен, а не сдаваться, когда припекло.

И потом…

Стыдно.

— Просто отпустите меня. Лечение оплачу. Жижи мне с собой дайте, той, которой отпаивали и отпустите.

Отстроенная из грубо отполированного серого камня церквушка на окраине деревни сильно уступала по красоте привычным для Джастина храмам, но сейчас он не хотел видеть что-то знакомое в религиозном образе.

За тяжёлыми дверями безвкусной серой постройки, украшенной лишь башенкой с колоколами под треугольной деревянной крышей, его встретил томный запах свечей, пыли и чего-то отвратительно бытого — не то пота, не то бродяг, не то грязи.

Полумрак после уличной тьмы показался ярким.

В середине помещения стоял каменный Создатель на постаменте, украшенном портретами семи Светлых — главных героев, известных в истории различными достижениями.

Статуя, пряча лицо в каменном капюшоне, держала на повёрнутых вверх ладонях чёрный и белый шары — символы добра и зла во вселенной.

Во всей церквушке, помимо напевающего себе под нос служителя, можно было заметить лишь трёх человек. Как правило, во время одиночных молитв те, кто каялся, садились под тёмной, правой ладонью Создателя, а те, кто просил о чём-то, под светлой. Все сидели под светлой.

Джастин опустился на скамью тьмы. Каменная ладонь невысокой статуи оказалась примерно в метре над его головой.

Древние очень мудро поступили, выбрав для облика Создателя мантию с капюшоном. Существо без пола и возраста, фигуры и лица. Он не смотрел ни прямо, ни в сторону — у статуи и глаз не было, но каждый входящий в храм чувствовал её взгляд.

Джастин не сводил глаз в головы Создателя. По идее он смотрел сейчас на висок неодушевлённой статуи, но изваяние осуждало его, глядя вбок сквозь капюшон.

Юноша опустил голову и, не зная, с чего начать, прошептал, севшим от боли голосом:

— Я редко к тебе прихожу. Как-то… случая не представляется. В прошлый раз, кажется, просил вернуть мне источник одиннадцать лет назад. Потом только для приличия и на праздники приходил. Ну, там… похороны, венчания…

Ответа не последовало.

— Говорят, встречая людей после смерти, ты прощаешь всех, чьим поступкам есть достойные причины, есть искреннее раскаянье и если добрые дела превосходят дурные.

С надеждой посмотрел на камень. Глупо было ждать от него ответа, но Джастин верил, что получит знак, если будет не прав.

— Ты знаешь, я украл амулет. Но ты ведь должен понять меня?.. Я… сожалею. Помоги мне всё исправить, я не знаю, что делать.

Молчание.

— Я не то чтобы сделал в жизни много хорошего: у меня не самая ярка жизнь и большими делами не отмечена — не представилось как-то случая проявить лучшее. Скорей даже наоборот, я всем только мешаю. Дома и на работе… и Луне…

В груди снова усилилась боль. Джастин закашлялся, хватая воротник.

— Я не прошу тебя вылечить меня по мановению — боюсь, тут мне поможет только профессор. Ему, кстати, я тоже мешаю. Дай мне смысл. Указание. Назначение?.. Если я и тебе мешаю… то испытание. Шанс сделать что-то хорошее. Я не поеду к Луне и профессору — я не смогу посмотреть им в глаза. Не хочу во Тьму. Если заберёшь меня, забери в Свет.

Джастин закашлялся опять. В глазах у него на секунду потемнело.

Пожилой служитель, занимавшийся до того какими-то своими делами, внезапно и бесшумно оказался рядом с кружкой воды.

— Болеть не дело, — подал Джастину.

— Спасибо, — юноша сделал глоток. Горлу стало легче.

— О здоровье в Свете просят, — заметил служитель. Глаза у него были ярко-голубыми. Это было заметно даже в оранжевых лучах свечного пламени.

— Я здесь не за здоровьем.

— А, понятно, — улыбнулся, будто уносясь мыслями куда-то далеко. — Душу покаяние лечит. А путь она с прошлых жизней знает.

— Вспомнить бы ещё эти прошлые жизни.

Джастин отдал стакан и поплёлся к выходу. Служитель, сам того не желая, спугнул желание посидеть в церкви.

Вышел на улицу. Снова во мрак.

Нужно возвращаться в столицу. Самочувствие становится только хуже — либо упадёт где-то в лесу и помрёт тихо, либо придумает что-то на месте. Может, хоть на родном крыльце помрёт, а не в чужом лесу.

Едва переставляя ноги, Джастин чувствовал, как они подгибаются. В глазах двоилось. Был бы рядом кто-то, кто мог бы отвести его или отнести.

Зрение пропало на несколько секунд. Чувствуя, что теряет равновесие, Джастин выставил в сторону руку. Ладонь упёрлась во что-то прохладное. Падение удалось остановить.

Мир прояснился. Под рукой была морда. Драконья морда.

— Силена? Что ты здесь… Мне казалось, я велел тебе ждать у леса. А впрочем, ты ведь создана кольцом… оно призвало тебя?

Как и каменная статуя, дракон ничего не ответил.

Большой, почти четыре метра в длину, и завораживающе красивый. Вымерший вид.

Она снова выросла.

— Ты исчезнешь вместе со мной?

Она лизнула руку хозяина, печально урча.

— Ты можешь себе это представить? — усмехнулся Джастин. — Мой предок был драконий всадник. Высший аристократ, достижений валом, воин, учёный, полководец… а мы с тобой умрём под забором, всеми забытые.

В огромных зрачках дракона отражалось лицо Джастина. Волосы спадали грязными прядями — всё остальное скрывалось во мраке, становясь почти неразличимым.

— Душу покаяние лечит… Эй, слушай! — Джастин вдруг засмеялся, забыв о боли и резво вскочил на шею драконихе. — Там же больница у них в Трое-Городе! Там врачи должны быть! Я с ними поговорю — они мне кольцо снимут и помогут не сдохнуть, а потом Луне отдадут! И вроде раскаялся, и говорить с ними не придётся! Вперёд! Полетели! А если уж помрём на каком-то этапе — так тому и быть — мы хоть попытаемся!