В детстве зубки у Эда были мельче и сидели свободнее. Об этом свидетельствовали немногочисленные сохранившиеся портреты и старший сын. Кстати, о нём…

— У Моргана шатается нижний резец.

Можно было догадаться, что через три-четыре года, когда вырастет большая часть зубов, а молочные сменятся, у него будет абсолютно такая же улыбка как у Эдмунда.

— Ну и ладно, — пожал плечами Эдмунд и подставил мне локоть. Мы под руку направились в кухню. — Можно было бы и раньше. У меня зубы начали уже в пять меняться.

— Везёт. У меня в почти в девять. Но зато сменились буквально за пару лет.

— Хм… в пять у меня, в восемь у тебя… в семь у Моргана. Не говори больше, что он полностью в меня.

Спустившись на первый этаж, сели за стол.

Практически холодный суп встретил нас ядрёным запахом напоминающем о кислом кефире.

— Пахнет… многообещающе, — пробормотал Эд без энтузиазма и попробовал.

Скривился он знатно. Брови поползли на лоб, пока глаза всё сильнее сощуривались.

Проглотив суп, подпёр нос кулаком и посмотрел на меня. Был понят без дополнительных комментариев.

— Красноречиво, Эд. Настолько плохо?

— Понимаешь, Циф… — взял за руку, будто собирался сообщить смертельный диагноз, но заговорил посмеиваясь. — Запатентуй этот рецепт и продай тюремным столовым. Ты войдёшь в историю, как человек сокративший количество преступников втрое и уничтоживший рецидивизм как явление.

— Какой ты тактичный, Эдмунд, — его тщетные попытки не захохотать в процессе описания страшного варева, рассмешили и меня.

Мне не нужно было говорить что-то с серьёзным лицом, поэтому я позволила себе засмеяться. Эд присоединился, но, продолжая гладить меня по руке, уточнил:

— Ты очень расстроишься, если я не буду это есть?

— Дома больше ничего нет. Даже хлеба, чтоб сделать бутерброд. Если что-то себе найдёшь — ешь, но учти, что если и мальчикам не понравится, они тоже захотят.

— А зелье куда денешь?

— Никуда. Мне всё нравится.

Эдмунд отправился рыться в шкафах.

С шумом и болтовнёй в дом ввалились мальчишки и, одарив нас дружным приветствием, скрылись в ванной.

Тем временем, из пригодного к употреблению в сыром виде супруг обнаружил только миску со сливами. Такая альтернатива его не устроила.

— М-да… а знаешь, Циф, ты, кажется, недавно говорила, что я преступник. Суп для перевоспитания мне вполне подойдёт.

Я засмеялась, а он вернулся за стол и вновь взялся за ложку.

Чуть не выбив и без того открытую дверь близнецы влетели в кухню. Они молниеносно оказались за столом, и схватились за приборы. Первые несколько ложек ушли за милую душу, но стоило обрадоваться, что у меня есть союзники, дети умерили темп.

— Не вкусно?

Неопределённое пожимание плечами стало мне ответом. Они продолжали есть, но уже не так быстро.

Степенный на фоне младших Морган, наконец, дошёл до нас. Правда, почему-то с промокшим животом рубашки. Потом буду выяснять, что он пытался застирать, пусть сначала поест. Главное, чтоб не среагировал, как Эдмунд.

Едва отправил бульон в рот, Морган выплюнул его обратно в ложку.

— То, что выплюнул — доедай сам, — сообщил Эд. — Остальное можешь оставить. Но имей ввиду, кроме слив и этого супа в доме еды нет.

Молча подумав, Морган выпил содержимое ложки и зачерпнул ещё.

За столом стало тихо. Мартин и Мэйсон если и без восторга, и без отторжения. Проголодавшийся на прогулке Морган и неплотно позавтракавший Эдмунд в силу отсутствия альтернативы откровенно страдали. И только мне было вкусно.

— Если не хотите — не мучайтесь, — наконец сдалась я. — Раз уж кому-то скучно, — внимательно поглядела на Эда. — А остальные ничем сегодня не заняты, пойдём все вместе на рынок. Купим продуктов и заодно поедим в уличных палатках. Выбирайте, куда пойдём.

— Мам, папа умирает, — сын подёргал подол моего платья.

Что ж… ожидаю увидеть, как любимый супруг демонстративно обмахивается тетрадкой с заметками и изображает готовность упасть в обморок от скуки и голода, ведь я — О, ужас! — уже полчаса таскаю их по рынку вместо того, что вести покупать обещанные вкусняшки. Честное слово, ему сорок пять, а он всё ещё ребёнок. Отчасти за это я его и люблю.

Я оторвала взгляд от торговки овощами, пытавшейся впарить мне помидоры, и поглядела в сторону.

— Господи, Эдмунд, — забыв о покупках, я поспешила к кирпичной стене, о которую опёрся бледно-зелёный Эд. — Ты выглядишь так, будто про смерть это не преувеличение!

— Да как тебе сказать, Цифи, — процедил он сквозь зубы, опираясь на подставленное мною плечо, неприлично выругался и через силу засмеялся. — Похорони меня в зелёных носках.

— Не шути так, — я погладила Эд по щеке.

— Да, ты права, они дырявые.

— Тебе нужно что-то? Воды? Лекарство? Скажи, что болит!

— Не знаю. Сердце, наверное. Не уверен, но в груди щемит.

Эд держал руки на уровне солнечного сплетения. Низковато для сердца. Хотя рука слабая, дрожит и медленно сползает вниз по животу, наверное, изначально лежала на груди.

— … и тошнит.

А вдруг сердечный приступ? Но у Эда же не было поблеем с сердцем! Со зрением — чуть-чуть, со спиной — да, колени на погоду иногда ноют, но сердце!.. но мало ли, с этим шутить опасно.

— Супчик от заключённых подействовал, — он очень старался улыбаться, но в данных обстоятельствах заразить оптимизмом не мог.

— Здесь есть врач⁈ — даже у меня зазвенело в ушах от собственного крика, чего уж говорить о вздрогнувших сыновьях и сморщившимся муже.

— Да, Цифи, я здесь, — пробормотал Эд. — Жаль кольцо с собой не взял.

Вокруг начали собираться люди, но никто не спешил на помощь. Надо что-то делать. Вопрос, что?

— Садись.

— Куда?

— Куда, куда⁈ На землю! Потом твои брюки отстираю. Сядь, я тебе за настойкой от сердца сбегаю.

— Не спеши, — Эд попытался мягко опуститься на землю, но почти моментально мешком шмякнулся на пятую точку. — От неправильного лечения только хуже будет.

— Эд, но нельзя же ждать бесконечно! — я тем не менее села рядом.

Эд опустил голову мне на плечо:

— Дай минутку. Это не приступ, мне станет легче… — он тяжело дышал, полу-лежал закрыв глаза, уткнувшись носом мне в ключицу.

— А что это тогда, Эд? Просто скажи, чем тебе помочь, раз это не приступ.

Какой-то мужчина чуть младше нас с Эдом отделился от толпы и присел рядом на корточки. Над его руками вспыхнул белый магический узор — целительское плетение для диагностики.

Рисунок растворился в теле Эда. На груди, просвечивая через рубашку, показались цветные пятна — проекции органов.

Эд секунду рассматривал себя, затем прикрыл глаза и пробормотал:

— Я же говорил. Морган, сходи за чем-нибудь попить.

Кивнув, Морган убежал.

Врач сосредоточенно разглядывал пятна света на теле Эда, усиливая свечение то на одном, то на другом.

— Ну… печень слабовата. Пьёте?

— Каждый день.

— Воду он пьёт каждый день, — фыркнула я. — Кстати, в достаточном количестве, питается почти всегда нормально, а алкоголь пьёт пару раз в неделю и только по бокалу. Ничего критичного. Проверьте сердце.

— Уже. Сердце в норме. Ну, ускоренный пульс. Но это вполне может быть стрессовое. Физически Ваш муж здоров. Может, это что-то с источником? Он маг?

— Да, но это исключено, у него выжжена искра.

— Говорите, как о покойнике. Причина смерти? Не установлена. Насильственная? Исключено, он был очень милым и замечательным, — Эд снял с шеи мои руки и сел. — Я ещё даже в сознании.

— Он так шутит, — объяснила я растерянному врачу. — Спасибо Вам.

— Да, — Эд протёр лицо ладонью. — Присоединяюсь к благодарностям. Мало ли я ошибался бы.

— Не за что.

— Пап! Я воду принёс, — Морган протиснулся между людьми с ведром. Старым подгнившим деревянным ведром. — Мне его какая-то бабушка одолжила у колодца.

Сын поставил воду перед Эдом. Тот зачерпнул воды рукой и выпил.