Пойду-ка и я домой.

Запоздало вспомнилось, что руку после поцелуя стоило хотя бы обтереть о подол платья, а в идеале и помыть.

Взгляд зацепился за фонтан.

— М… Нет.

Вода в фонтане грязная — в ней руки не вымыть.

И потом, вот сколько раз в жизни мне руки целовали? Раза два, не считая сегодняшний. Увы, этот жест вежливости в наше время не в ходу. А вот аристократы пользуются.

А то, что Джастин…. он не настолько мне противен, чтоб мыться в первой попавшейся луже — подожду чистую. Побуду сегодня принцессой, которой целуют руки.

О, создатель, как я всё это ненавижу. Зачем проводить очередной совет⁈ Общий сбор всех учителей в большой аудитории, чтоб ректор вещал о том, что нам надо сделать в следующем месяце? А можно мы просто не будем делать ничего? Дети нам за отсутствие внеурочной активности ещё и спасибо скажут.

Нет, блин, нельзя. Мы же солидное учебное заведение. Мы должны следить, чтоб дети развивались многогранно, разносторонне и… сверх меры, как по мне.

Нет, я нормально отношусь к своему работодателю — он не плохой как человек и дело своё знает, да и на зарплату лично я жить в состоянии, но из-за него я опять потрачу лишних три часа утром, в течение которых могла поспать, на какой-то бред.

Вот зачем так делать? В девять собрание, в одиннадцать нас отпустят, а кружок для желающих у меня в двенадцать. Мне чем час заниматься? Скорее всего пойду сидеть в кабинете. Просто так, вместо сна! И зачем, спрашивается?

В метре от меня на той же скамейке Джастин. Записывал очередной идиотский план ректора, необходимый к выполнению. Закончив, принялся жевать перо.

Я отвернула взгляд к окну. Зима. Снежинки за окном. Пойти бы туда.

Скучно. На меня у ректора планов не должно быть — он об этом мне ещё вчера за обедом сказал — так уж вышло, что мы оказались в столовой в одно время. И, тем не менее, я должна тут присутствовать!

Раздался щелчок и кашель.

Все оглянулись на Джастина. Он сгрыз перо. Совсем сгрыз. Оно лопнуло в двух местах, а чернила с его конца измазали хозяину обе руки.

Почувствовав на себе взгляды, Джастин смутился, но отложив мусор, задал вопрос:

— Я могу занять у кого-нибудь перо?

Все отвели взгляды. Абсолютно все. Ректор так и вовсе продолжил вещать.

Джастин озирался. С надеждой, но не удивлённо. Неужели уже каждый в академии знает за ним привычку жевать письменные принадлежности?

— У людей будет больше желания помочь тебе, если ты перестанешь есть их вещи, — я подвинула своё запасное.

Он с сомнением посмотрел на перо.

Отвернувшись к окну, я моментально переключила внимание на толстого танцующего на заснеженном подоконнике воробья. Жалко его, но помочь нечем.

— Что с тобой?

Оглянувшись, заметила в глазах Джастина недоумение.

— Что со мной?

— Да вот и я не пойму. Ты ведь понимаешь, что я сгрызу это перо?

— Удачи.

Не желая больше смотреть в окно, посмотрела на ректора.

Перо это я всё равно собиралась выкинуть — в него начинает ломаться кончик от долгого использования. Писать им уже трудновато, не оставляя клякс, а просто выкинуть жалко. А Джастин — замечательная альтернатива.

А не помочь ему просто из вредности как-то настроения нет. Я уже вчера над ним поиздевалась, когда в беседе с ректором убедила его дать этому засранцу пару дополнительных поручений.

Да и вообще…

— Достало всё это.

— Что именно? — Джастин выглядел на удивление заинтересованным.

— Всё понемногу. Разве тебе не скучно? Лично мне до ужаса.

Ничего не ответил. С задумчивым видом уставился на ректора.

— У тебя карандаш есть?

— Нет, — Луна даже не оглянулась.

Джастин выбрал из стопки бумаг, взятых на собрание для записей, чистый листок и нарисовал на нём полосу ниже середины — горизонт. В верхнем углу нарисовал дугу и короткие палочки — солнце.

На секунду усомнился, стоит ли продолжать разговор. В конце концов, касаются ли его скука и равнодушное настроение Луны? Абсолютно нет. Но доставляют ли они беспокойство? Несомненно. Почему? Хороший вопрос. Быть может потому, что это просто странно. Сколько они были знакомы, отношения не складывались — издеваться друг над другом стало их обыкновенным общением — почему она помогает-то? Особенно учитывая, что уже пару месяцев, ни при каких обстоятельствах, не подпускает его к своей канцелярии.

Ладно, в конце концов, поддерживать коллег в плохом настроении — нормально. Мало ли что у неё случилось.

Тяжело вздохнув, придвинулся к девушке:

— Ты умеешь рисовать людей?

— Ну… относительно.

Парень ткнул пальцем в центр листка:

— Нарисуй тут рыцаря.

Странность просьбы заставила её колебаться.

— Нарисовать?..

— Рыцаря, — не поднимая глаз, рисовал рядом с указанным местом человечка с непропорциональным телом. Главное, не смотреть ей в глаза и выглядеть уверенным — если уж сам чувствует себя идиотом, то пусть хоть она этого не заметит.

Взяв карандаш Луна принялась рисовать. Голова, туловище, ноги… когда взялась за руки, услышала возражение:

— Не-не-не. Одну руку ему опусти. Он в ней голову будет держать.

— Что держать?

— Голову.

— Это, прости, чью?

— Её, — своему человечку он пририсовал юбку. — Это девушка и она превращается в лича. Думаешь, почему она такая неровная и без головы?

— Думала, что ты рисовать не умеешь.

— Ты ошибалась. Это девушка-лич и она побеждена рыцарем, — к руке мужчины без старания пририсовал голову, удерживаемую за длинные волосы.

— А почему тогда она стоит, а не валяется как труп.

— Ты знаешь, что если курице отрубить голову, она ещё несколько секунд будет бегать?

— Слышала, но не проверяла. Сравнение не буду даже комментировать, — заметила, рисуя вокруг пары цветочки. — Впрочем, помня про какие книги из детства ты говорил… я не удивлена.

— Цветочки? Тут должны валяться трупы.

— Это не просто цветочки. Это цветочки-мутанты, — посмеиваясь, пририсовала в серединки клыкастые улыбки и большие милые глазки. — Девочка-лич была светлым магом и превратила их в плотоядных мутантов.

— Тогда сделай им на листьях когти, это будут лапки, чтоб хватать жертв.

Негромкие смешки стали привлекать внимание ближайших коллег.

— Нарисуем труп, который едят цветочки? — предложила Луна.

— Пусть два цветка тянут его в разные стороны.

На листе появился горизонтальный человечек со следами зубов на туловище и конечностях. Цветы держали его за конечности, растягивая в разные стороны.

— Небо какое-то пустое. Нужно птичек нарисовать.

— Для начала ядовитые облака, — парень потёр измазанным в чернилах пальцем несколько мест.

— Если они ядовитые, то это нужно показать, — рисуя капельки дождя и лужи, добавляла к ним пар и пузыри. — Вот теперь это ядовитые облака.

— А птицам нарисуем зубы.

— Точно! Это будут драконы.

— И они будут сражаться.

С двух сторон царапая лист перьями, Джастин и Луна наносили на него двух собака-подобных рептилий с кривыми лапами и штриховкой вместо теней.

— Вообще, драконы красивые. Не то, что наши, — заметил Джастин. — У меня, кстати, предки были драконьими всадниками. Но, правда, очень давно.

— Естественно, что давно. Последние драконы вымерли больше тысячи лет назад.

— Да. Но среди предков последний известный всадник жил ещё раньше: почти две назад.

— «Последний»? У вас их было много? Насколько я знаю, приручение драконов требовало особого таланта.

— Ну да. По официальным данным, всадниками становились люди с объёмом Астерата.

Луна задумчиво вырисовывала глаз дракона.

— Погоди… это болезнь, при которой магический источник слишком большого размера. У тебя ведь был этот синдром до выгорания источника?

— Именно. Драконов подчиняли люди, способные чувствовать мир на том же уровне, что и драконы, которые в свою очередь были особенно чувствительны к магии.