Мир рушится.

Но я рада быть здесь.

Слом этой маленькой реальности, спрятанной от проблем мира для меня ужасно болезненный, но всё же, в этой башне, под давление времени и обстоятельств, пока ощущается стабильность этого города…

Это моя крепость. Горящая огнём перемен, но всё же крепость.

Больно и грустно. Но это последний оплот надежды. Островок прошлого.

Не хочу быть взрослой. Не хочу решать взрослые проблемы. Не хочу разочаровываться в людях и плакать из-за того, что в них открылось новые черты.

Хочу жить в маленьком статичном мире. Там, где всё хорошо. Там, где родители всесильны, всегда живы, здоровы, всегда идеальны и правы абсолютно во всём, где обиды и ссоры с ровесниками — это минутная причины похныкать, где худшая проблема — ограничение по количеству съеденных за день конфет, необходимость есть суп и рано ложиться спать.

Хочу в свой маленький безопасный мир.

Туда, где только куриный бульон, плед и звёзды. В мир, который ограничен высокой башней в тихом городке, где нет никого. Только стрекот сверчков и редкое мерцание светлячков.

Ну и комары… куда ж без них? Даже они сейчас заставляли лишь улыбаться. Маленькая проблема, чтоб идеальный мир не стал приторным. Мне даже не хотелось колдовать от них щит, хоть я и могла.

Провести бы так вечность…

— Дождь будет, — констатировал Эдмунд.

Я отвлеклась от приготовления супа на завтра, чтоб выглянуть в распахнутую входную дверь, перед которой ошивался отчим.

Он приехал только этим утром, но успел изучить всё, связанное с мастерской, пообщался с пациентами, устроил по рабочим и спальным местам полтора десятка моих студентов, проверил дела больницы и заодно. Прочёл остаток книги, начатой в пути.

И при этом он не устал.

— Почему готовишь ты? — вздохнул Эд, отворачиваясь от двери. — Мне скучно. Оставила бы мне.

— Ты чистил картошку, резал мясо и готовил салат. Я сделала меньше тебя — слежу, чтоб не пригорело. Отдохни лучше с дороги.

— Да я всю дорогу отдыхал. Доставал детей расспросами про актуальные магические проблемы. Ну там, болезни, артефакты, которых не хватает…

— И что?

— Составил целый список проектов, которыми займусь дальше.

— Что-то голос у тебя уж больно не радостный.

— Нормальный голос. Просто ничего сверхинтересного я пока не придумал. Бизнес ещё один открыть что ли? Например, подразделение по медицинским артефактам. Тебя возьму в компаньоны. Хочешь?

— Ну, можно. Только мне двух работ много будет.

— Ясно…

Я помешала суп, обдумывая свою карьеру. Хочу ли я возвращаться в академию? Почему нет? Но только на артефакторский кружок.

Хотя… Джастин. Надо ли оно мне? Могу ведь просто уволиться и найти место получше.

Хм… в таком случае я могла бы присоединиться к бизнесу отчима. Только, скорее всего, с разноплановыми артефактами, а не только с медицинскими. Ну, там… бытовые попробую разрабатывать.

Надо будет поплотнее изучить другие типы магии или найти компаньонов, но в целом…

Что я точно поняла, поработав учителем, что нуждаюсь в хотя бы минимальной свободе от начальства. Увы, либо ты начальник и свободен, но за всё в ответе, либо подчинённый и заперт в рамках. Мне, очевидно, нужно быть средненьким руководителем — общий курс указывают авантюристы-начальники, но какие-то свои идеи реализовывать можно, а ответственность беру только за свою сферу.

Я искоса глянула на отчима. Везёт ему. С самого детства знал, чем хочет заниматься.

— Знаешь, Эд… такого отца как ты… кхм! В общем, мальчишкам не позавидуешь.

— Не понял, — мои слова явно задели Эда.

— Ты только не пойми меня неправильно — ты классный, но, представляешь, какого пацанам будет, когда они вырастут? Придут они учиться в академию, а над ними такая тень стоит. Папа печати с источников научился снимать. Папа научил мир разломы в резервуарах сшивать. Папа заставил людей с разрушенными искрами колдовать. А у них… два по математике, допустим.

Я улыбнулась, глядя на озадаченного отчима.

— С одной стороны круто — можно до гробовой доски папой хвастаться, но вот к собственным достижениям планочка будет будь здоров.

— Ну… пожалуй, — он сел за стол, где стояла корзинка с печеньем. Я приготовила его вчера вечером, целый день проведя в мастерской. Эд взял одно и задумчиво отгрыз фигурке лошади глазированную ногу.

— Даже мне уже как-то неловко становится. Учитывая то, что я даже не знаю, в какую сферу хотела бы себя применить.

— М-да… — протянул, отламывая кусочек печенья. Крошки и обломки глазури посыпались на стол. — Пойду я, выйду за укропом.

Несколько лет назад семена на окраине поля просыпал — теперь там всё в укропе.

На ходу продолжая грызть печенье, вышел из дома.

Я вышла из башни. Эдмунд сидел, скрестив ноги на траве перед полем, отдалённым от башни всего метров на пять. Смотря куда-то вдаль, драл листики картошки. На земле уже скопилась горсть рваной ботвы, а пальцы от сока и пыли имели грязно-зелёный цвет.

— Ты сидишь тут двадцать минут, — заметила я, опершись плечом о стен башни, заросшую виноградными лозами с незрелыми гроздьями.

Эд оглянулся и устало улыбнулся:

— Думал над тем, что ты сказала. Ну, про то, что я на вас тень отбрасываю.

— Ты же не обижаешься, правда? — я подошла ближе, виновато, почёсывая затылок.

— Нет, наоборот… я тут понял, что и сам на себя тень отбрасываю. Что бы я теперь не сделал — это будет детский лепет рядом с прошлым. Все будут говорить, что я размениваюсь на ерунду и вообще уже не то, что раньше. Так что… я вместе с вами буду ненавидеть крутого себя.

Оторвал от картофельного стебля чёрную ягодку. Ногтями разбирая её на мелкие кусочки, снова поглядел в пустоту, на надвигающиеся громадные тучи.

Они ползли по серому небу, не пропуская, казалось, ни одного солнечного луча. Дул холодный ветер, слышался стрекот насекомых, чувствующих надвигающуюся бурю.

— Мне так не хватало этого места.

— Ты провела здесь меньше года, — с мягкой улыбкой заметил Эдмунд.

Я улыбнулась в ответ, глядя в такое знакомое лицо.

Эдмунд. Мне не хватало такой его улыбки. Взгляда… в целом Эдмунда. Такого спокойного и любящего независимо от обстоятельств. Это странно, ведь он всегда был рядом, он почему-то только сейчас его присутствие помогало успокоиться.

Может… потому, что он и сам нервничал в последнее время. Из шаткого положения трудно успокаивать других. Сейчас же он выглядел почти расслабленным. Правда, слегка несчастным.

— Но мне тоже его не хватало. Представляешь, меня тут всё ещё зовут крапивником, а не профессором Рио. Правда, потом извиняются, но…

Он усмехнулся, глядя на поле.

— … А ведь раньше я очень ценил, когда кто-то мог вспомнить моё имя вместо клички. Мне так нравилось его слышать.

— Тогда, всё как будто было проще.

— Было. Отчасти. Мне кажется, иногда, я уже кто-то другой… не я. Аптека, пациенты, разработки, нелепая жилетка и старые сандалии. Прокатился по полу, вспахивая крапивой — и в жизни ничего больше не нужно. Такой… выброс эмоций… на весь год потом хватало. Когда колдовать только крапиву мог. А восхищение в глазах горожан!

Он будто видел картинки прошлого в картофельном поле и тёмных тучах.

— У прошлых нас не меньше насущных проблем, но легче груз опыта. Иронично, правда? Вчера нам не нахватает сегодняшней жизни — а сегодня вчерашней.

— Надежда на завтра всё равно остаётся.

— Не всегда, но тоже верно. В любом случае, сегодняшняя жизнь никогда не выглядит заманчиво на фоне других.

— Да… слишком она настоящая.

Я прикрыла глаза, подставляя лицо ветру. В абсолютной тишине слушать шум трав и насекомых, шорох и тихий треск листьев, которые продолжал рвать Эдмунд.

Сосредотачиваясь лишь на запахах и чувствах, ритме дыхания, не сразу заметила исчезновение этого шума.