— Пф. Не, он раз приехал осенью с малыми, так больше и не лез. Что ему, заняться больше нечем? Где он, кстати?

— Приедет дня через два, привезёт студентов. Я, пока их не будет, успею всё подготовить. Так что давай не будем медлить, я уже очень хочу увидеть мастерские и жилые комнаты.

— Пошли. Тут поселишься или в башне?

— В башне.

Башня и остатки крепостных стен на холме, на окраине города, возведённого в низине.

Старое каменное строение с размытыми очертаниями выглядело печально и жутко. Бойницы были заделаны стеклом, стены оплетали лозы винограда, крупные ягоды в сегодняшней непогоде казались чёрными. Возле двери, покачивался грязно-жёлтый шнур, уходящий сквозь отверстие внутрь дома.

Этот шнур вёл к большому старинному колоколу, оставшемуся с тех времён, как башню использовали по назначению.

Я огляделась по сторонам, будто собиралась сделать что-то незаконное, и радостно, со всех сил, дёрнула верёвку.

Под громкий до звона в ушах гул, стая птиц сорвалась с крыши, испуганно каркая и чирикая.

Настоящий дверной колокольчик человека, игнорирующего человеческие традиции — так не принято, но кому не плевать?

Я приложила руку к камню, зачарованному на защиту дома и распознающему только прикосновения и голоса членов семьи:

— Нет ничего вкуснее жареной картошки.

Услышав пароль, дверь едва заметно блеснула голубым. Теперь можно было отомкнуть её ключом. Замок за зиму заржавел и поддавался с трудом.

Всё в помещении пропахло лекарствами — Эд много лет работал в Трое-Городе аптекарем. Весь его дом — кладовая сушёных трав и книг, наполняющих воздух библиотечной пылью.

Помещение было круглым, на пять этажей.

На первом расположился камин, пару шкафов со склянками, столы, стулья и тумбы. Вдобавок, меду двумя шкафами, поставленными под лестницей боком, была натянута плотная тканевая занавеска, за которой я жила почти год, учась у Эда магии. Там стояла моя кровать, и валялись вещи.

Второй, третий и четвёртый этажи — полукруглые дощатые перегородки на противоположной от двери стороне башни — вмещали всякого рода ящики, бочки и шкафы. В паре мест висели гамаки с разнообразным хламом.

На втором этаже спали и играли Морган, Мартин и Мэйсон. Их кровати появились сравнительно недавно — в тот момент, как они доросли до того, чтоб ездить сюда на лето.

На пятом можно было различить кровать, пару шкафов, стол, стул и кучу подвешенных к потолку бумаг.

Ко всему этому прилагалась ещё занавеска, но сейчас она была открыта. В момент моего обучения её тут не было — Эд спокойно жил, не изолируясь от окружающих, но вот с появлением сначала жены, а потом и излишне любопытных детей, остро встал вопрос некоторой… приватности.

Ещё тут прежде не было огненных артефактов-светильников. После давнего несчастного случая с семьёй, Эдмунд их ненавидит.

Пока мог призывать энергию, освещал весь дом без артефактов. После выгорания источника пришлось-таки купить несколько. Сейчас он снова почти перестал их использовать.

И, конечно, стоило вспомнить своеобразие этого пола…

Он был выложен древними камнями, утеплён досками и засыпан слоем земли. В паре сантиметров над ней была уложена стальная решётка с мелкими, но частыми отверстиями. Это было сделано, чтоб облегчить прорастание крапивы, помогавшей Эду в быту и при том не пачкать ноги при ходьбе.

Для того же и к лестнице были привязаны горшочки с землёй. Раньше. Теперь их тут не было.

В противоположной от входа стороне была сделана дверь во внутренний двор, где и по сей день располагался сад. Теперь, правда, там, помимо лекарственных трав, расположились мамины клумбы. Это не стало таким уж прискорбным изменением — Эд и мама теперь вместе занимались разведением растений. Как здесь, так и дома, в горшках на балконе. Совместные увлечения это всегда хорошо.

Когда я впервые пришла сюда, шёл дождь. Эд как раз готовил рагу. В тёплых вязаных носках дурацкого красно-розового цвета.

Я прошлась по всем этажам, открывая окна. Распахнула обе двери. Пусть хоть немного протянет — этим воздухом уже дышать невозможно.

Стоит прибраться здесь завтра. Сегодня уже не успею — весь день разгребала дела в больнице.

Составляла списки, что докупить, чем обеспечить детей и производство.

Первое время мы будем работать не столько над технологией, сколько изучать подопытных пациентов. С ними я тоже уже пообщалась сегодня.

Потом начнём потихоньку собирать опытные образцы.

Официальная демонстрация разработки запланирована для конференции от Королевского Научного, чтоб взорвать ею как можно больше умных профессорских голов. Полтора месяца у нас ещё есть.

Нет, чуть подмести тут нужно. Собрать немножко пыль по углам — как-то же я должна пережить эту ночь и не задохнуться.

Начну с верхних этажей.

Я точно не знала, как называется круговой балкон на верху башни, с которого бойцы патрулируют окрестности, но этот факт не мешал мне пользоваться им. Обернуться в плед и сесть смотреть на звёзды с чашкой куриного бульона.

Странный выбор напитка? Ничуть. Это вкус прошлого.

Может, со стороны это могло бы прозвучать странно и глупо, но… месяцы, проведённые в Трое-Городе были одними из самых спокойных в моей жизни.

Да, я боялась магии из-за смерти отца, но должна была учиться, но…

Тут было тихо.

Тут не было людей, с которыми я была знакома.

Не было вечно обеспокоенно мамы.

Не было доставучих соседей и сверстников.

Не было работы.

Не было обязательств.

Не было суеты.

Не было тех, перед кем я в чём-то виновата.

Как бы там ни было, я всё же косвенно виновата в том, что случилось с Джастином и Эдмундом. А в те месяцы этого ещё не произошло. Были только я и Эд, возившийся с моими проблемами.

Кажется, так же мало переживала я только в детстве. Пока папа был жив.

После его смерти… всё как-то внезапно пошло под откос.

Может, это и есть взросление? Когда весь твой мир начинает рушиться? Уходят из жизни те, кого ты не думал терять — близкие, друзья, родственники, соседи и бездомные животные, которых видишь, идя в школу.

Когда ты маленький, ты этого не замечешь, но потом… вдруг что-то происходит и вдруг начинаешь видеть конкретные болезни конкретных людей вместо «бабушка плохо себя чувствует сегодня». А потом их уход…

Может, мы взрослеем постепенно и незаметно, но всего одна травма — может, даже не такая уж и страшная, сама по себе — которую мы детьми и не запомнили бы, но которая пришлась на момент взросления — вдруг открывает нам галаза.

И бабушка уже не просто «Плохо себя чувствует», а «постепенно умирает».

И особенно остро теперь ощущается даже нарушение порядка столовых приборов в старом доме. Ведь это не посуду, а твоё счастливое прошлое вдруг перекладывают и меняют.

Но перед этим нужно лишь увидеть свою травму.

Разрыв источника и смерть отца. Вот где моя травма.

Каким-то образом, в те дни, когда я была здесь, В Трое-Городе, одна, под звёздами, пока Эдмунд в башне варил суп на курином бульоне с рисом и кукурузой… она будто и не происходила.

Вернее… когда он варил тот самый суп, я как раз страдала из-за этой травмы, но… в остальное время это место — когда занят своими делами, пока Эд работает наверху или фальшиво напевает, готовя ужин — как будто новая жизнь.

Новая жизнь, где до травмы взросления ещё жить и жить.

Хорошо, что я здесь.

Именно здесь я и хотела бы сейчас находиться.

Вдали от города. Вдали от Джастина. Вдали от семьи. Вдали от работы.

Вдали от всего, что через призму взросления и травмы рушит детский мир.

Трое-Город тоже, увы, меняется.

Больница его оживила. Теперь тут больше шума.

Умерло много стариков, которых я помнила в четырнадцать-пятнадцать лет… животные, вещи, здания, растения, цвета и запахи…