— О, да! Много соуса, — я расплылась в широченно улыбке. В соусе всё просто плавало.

— Не удивительно. Ты же просила побольше, — Джастин почему-то улыбался, глядя на меня.

— Обычно «побольше» понимают более скромно — а тут, вон какая щедрость.

В основании лепёшка уже начинала расползаться. Необходимо было ускориться.

Я набросилась на еду, время от времени отпивая соус из дыры, возникшей в основании. Руки быстро измазались.

— Там есть помидоры? — вдруг поинтересовался Джей.

— А что, хочешь куснуть?

— Если они там есть, то нет, — голодным, но настороженным взглядом изучал «срез» протянутой ему незнакомой еды.

Я вытянула замеченный кусочек его нелюбимого овоща и сообщила:

— Теперь нет, — подставляя ближе, предложила. — Кусь?

Осторожно взял свёрток лепёшки, расходящееся на влажные комки. И укусил.

Сдавленная челюстями лепёшка вынудила начинку уплотниться в нижней части. Дно свёртка не выдержало.

Я вытянула руки, ловя падающий салат, но, несмотря на мои старания, на чёрных брюках появились белые пятна соуса в зелёную крапинку пряных трав.

Я ещё никогда не видела чтоб у человека с миндалевидными глазами они так быстро и так сильно круглели, как у Джастина в момент осознания произошедшего.

Он положил мне в руки остаток лепёшки с начинкой, почти не жуя, проглотил еду и нервно осмотрелся. Бросился к воде. Бормоча что-то, местами явно напоминающее лёгкие ругательства, принялся зачерпывать ледяную воду руками.

— Может не стоит застирывать брюки на улице в такую погоду? Лучше уж пятно, чем простуда, — предложила я.

— Я не могу идти домой в таком виде!

— Пф! А то что? Мама в угол поставит? — селя рядом, всё ещё держа салат в руках. С них на землю потихоньку капал соус. — Это просто смешно.

— Смешно? — поднял на меня осуждающий взгляд, пытаясь без дополнительных пояснений объяснить мою неправоту.

— Да. Есть такое чувство «смешно». Это когда человек говорит «Ха-ха» или «Хи-хи», а в некоторых случаях «Хе-хе».

— А вот и «не хе-хе», — обиженно вернулся к мытью ноги. — Знаешь, в моей семье как-то не принято ходить по улице в неопрятном виде.

— Джей, не пугай меня. Я уже поняла, что высшее общество это секта, но неужели тебя в двадцать семь лет родители будут ругать за обычное пятно? Это даже отстирывается не трудно.

— Меня последний раз ругали лет семь назад.

— Тогда в чём вообще проблема? Я тебе говорю, нельзя ходить в марте в мокрой одежде.

Подождав несколько секунд, поедая кучку салата с лепёшкой из рук, ответа не получила, зато брюки были уже практически чистыми и насквозь мокрыми.

— Впрочем, это твоё право — делай, что хочешь.

— Я ничего не хочу. Просто не привык ходит в грязной одежде, — он очень старался отжать мокрую ткань, прямо на ноге. Не очень получалось.

— Промокни носовым платком.

— Не, — покачал головой, продолжая мучиться. — Он шёлковый — его не для того носят.

— Ну, так носи с собой два. Один для пафоса, один для реальных нужд, — я перекинула весь салат и лаваш в одну руку, ополоснула свободную в воде и, достав собственный платок, протянула Джею. — На. Чистый. Вырезан из рулона дешёвой ткани, много лет валявшегося в куче хламья. Пережил тысячу стирок, пятен, литры соплей, слёз, слюней и крови и стойко перенесёт ещё столько же, как и положено нормальному носовому платку.

В ответ на свою полупассивную агрессию получила взгляд типа «меня достали твои лекции». Тем не менее, ни спорить, ни ворчать Джастин не стал. Взял платок.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Промокнул брюки. Пятно всё равно осталось, но его уже гораздо труднее было заметить. А вот тёмное пятно сырости было очень хорошо видно.

— Всё равно видно! Это всё твой салат.

— Да, я знаю, что это мой салат. Который ты не умеешь правильно есть. Расслабься, никто тебя не убьёт за пятно. Как говорили мои братья, когда их начал ругать совершенно незнакомый дед на улице: «старпёр бормочет — песок с него в носу щекочет».

Джастин хрюкнул, безуспешно стараясь сдержать смех. Быстро сделал серьёзное лицо.

— Старость уважать их не научили?

— Научили. Но если старость ругает чужих детей без повода — это не обязательно. Тем более, что в лицо они ему этого не говорили. Между собой смеялись, когда маме новости рассказывали.

— А потом говоришь, что у меня странная семья.

— Ну, знаешь… у меня они по-хорошему повёрнутые — с ними и поговорить можно и за помощью прийти. А про твоих я пока вообще хорошего не слышала. Только про няню немного.

— Просто я не рассказываю. Как-то к слову не приходится.

— М-да? Можешь сейчас рассказать хоть что-то хорошее о них?

— Ну… — он задумался, почёсывая лоб. — Мы с братьями и сёстрами… очень хорошо друг друга знаем. У нас много вещей было общих — мы научились выстраивать границы и отстаивать их и добиваться своего любой ценой.

— Любой ценой? Ты же имеешь в виду, что иногда это означало не личные границы, а травлю младших и борьбу шантажом, клеветой и угрозами? — предположение основывалось на опыте моих знакомых и поведении братьев.

— Бывало, но потом, когда мы подросли…

— А родители?

— А что родители? Не могли же они уследить за всеми. Иногда вмешивались.

— Иногда. Джей, ещё никто не пытался преподнести мне что-то настолько ужасное, как позитив.

— Ну, хорошо. Под строгими запретами мы объединялись в попытках их обойти. Это сплочает. Ещё сестрой мы часто были в команде для захвата ресурсов в борьбе со старшими. Однажды мы с ней организовали целую операцию по воровству печенья с кухни и подбросу улик брату, который украл у неё заначку из конфет.

— Я даже не знаю, смеяться тут или плакать, — его искренняя улыбка одновременно нравилась и вселяла ужас.

— Да брось, — отмахнулся Джастин. — Тебе этого не понять — ты была единственным ребёнком в семье. Думаю, это ужасно скучно, когда родители целый день только и делают, что бегают вокруг тебя. У тебя не было своего компаньона для преступлений, не было персональных врагов, которые тем не менее всегда будут защищать тебя перед чужаками, не было войны за территорию и ресурсы. Ты всему этому не обучена.

— У меня всего было достаточно, чтобы не сражаться за удовлетворения естественных для ребёнка нужд.

— Да. Братья и сёстры это неоднозначное явление. Они злые, вредные, они доносчики и подлецы, но и я не лучше. И мы все друг друга любим. Это… крысиная стая, которая грызёт сама себя, но чужаков разрывает на части ещё быстрее.

Подумав секунду, с улыбкой пожал плечами:

— Знаешь, может я иногда и хотел бы, чтоб мои родители завели меньше детей, но не хотел бы избавиться ни от одного из тех, с кем рос. Как бы там ни было, эти восемь богомерзких тварей — мои братья и сёстры.

Я отвернулась посмотреть на воду.

— Эм… это… интересное мнение. Я подумаю над этим на досуге, но полагаю, мне действительно этого не понять.

— Я с этого и начал, — засмеялся Джей и потянулся к салату в моей руке. — Дай-ка это сюда. Я не распробовал.

Оторвал кусок лепёшки и переложил на него немного начинки. Отправил в рот.

Задумчиво жуя, смотрела на воду. Я доедала остатки.

— На удивление неплохо.

— Уже жалеешь, что не взял себе? — я ополоснула руки от соуса и вернулась на скамейку.

— Нет, но в следующий раз я рассмотрю возможность съесть такое. Ты утром в воскресенье, кстати, свободна?

— Не хочешь находиться в резиденции, пока готовятся торжество?

— Нет, мадам, что Вы? — с карикатурно вежливым лицом, подсел ко мне. — Вырываю из графика самые ценные минуты, дабы провести их в Вашей компании.

— Ах, как это трогательно, — я изобразила произношение с придыханием, изящно прижимая руку к сердцу. — Конечно же для Вас я брошу все свои планы и составлю Вам компанию в любой день.

— Полагаю, это «Да»?

Я пожала плечами, как бы в безразличии:

— А почему бы и нет? Я пока никуда не собираюсь.

— А когда соберёшься, то бросишь меня? — на лице изобразил драму.