Ювелирный.

А может быть всё-таки… да?

Марина

Я даже не могла представить какими тяжёлыми окажутся мои последние дни в самарском филиале.

Понедельник, после ссоры с Яриком прошёл, как в бреду — я что-то делала, решала какие-то вопросы, даже подключилась онлайн на одну встречу по столичному филиалу, но мысленно всё время прокручивала в голове наш разговор с Мереминским. Лизка была права, надо было признаваться во всём раньше. Потому что выходило так, что я и как друг, и как девушка поступила с Яриком ужасно.

Вечерний, не менее тяжёлый разговор с Улькой и её слёзы по поводу моего отъезда, добили меня окончательно. Я даже не стала вечером разговаривать по телефону с Лисом. Просто пришла домой, упала на кровать и тут же вырубилась, моля небеса о том, чтобы хотя бы во сне я могла забыться.

Вторник с самых первых минут обрушился на меня каким-то мрачным гнетущим ощущением, которое только подкреплялось погодой на улице — серым свинцовым небом, порывистым ветром и мелким моросящим дождем. В офис я ехала, как на казнь. Потому что не представляла, как я посмотрюемув глаза. К счастью, работу никто не отменял. Уже традиционный водоворот дел закружил меня с такой скоростью, что опомнилась только к обеду. С Яриком мы увиделись лишь на одном совещании, но так и не сказали друг другу ни слова. Но я постоянно ощущала на себе его обжигающий, тяжёлый взгляд.

— Ты меня теперь ненавидишь? — тихо спросила я, подходя к нему после собрания. Ещё не все коллеги покинули конференц-зал и бросали на нас любопытные взгляды, надеясь на очередной акт драмы. Но мне было плевать. Если хотят хлеба и зрелищ, пускай смотрят!

Ярик удивлённо посмотрел на меня. Его синие глаза едва заметно вспыхнули, а потом снова потемнели до цвета морских глубин.

— Нет, Мариш, — покачал он головой, касаясь моей щеки и аккуратно заправляя за ухо непослушную прядку волос. Сердце болезненно сжимается внутри, рвано отстукивая в такт каждому его прикосновению. — Как я могу тебя ненавидеть?

— Но тогда… почему…, - пытаюсь подобрать слова, чтобы выразить своё недоумение.

Признаться честно, я ждала от него гневных сообщений или звонков. Или что Ярик приедет ко мне выяснить между нами всё до конца. Ждала, что он будет уговаривать меня остаться. Хоть я и говорила Лизке, что не хочу и боюсь этого, но в глубине души я действительно этого хотела.

Но всё что я получила — это гнетущее молчание и пронзительные взгляды, которые рвали мне на части душу.

— Если кого я и должен ненавидеть, то только себя, — тихо говорит Мереминский, на мгновение задержав свою ладонь на моей щеке, ласково проводя кончиками пальцев.

Пульс ускоряется до предела, дыхание перехватывает. Мне кажется, что реальность уплывает от меня всё дальше и дальше и остаётся только этот сапфирово синий взгляд, который заполнял собой всё пространство вокруг. Я чувствовала, что это был особенный момент, когда мы полностью настроены друг на друга и можем наконец озвучить вслух главное — то, о чём уже привыкли молчать столько лет…

— О Марин, ты ещё здесь! Мне срочно нужны данные аудита по Хабаровску, — послышался в дверях голос Вермара.

— С-сейчас, Борис Яковлевич, — чуть запинаясь говорю я, отстраняясь от Ярика.

С болью в сердце осознаю, что волшебство момента рассыпалось на сотню осколков. Мереминскому нужно было выезжать на пресс-конференцию, у меня был очередной созвон с Москвой по передаче дел. Время стремительно утекало сквозь пальцы, а мы так и не сказали друг другу самого главного…

Всю среду Ярик провёл в разъездах. А я весь рабочий день не сводила взгляда с двери, ожидая его прихода. И каждый раз с замиранием сердца прислушивалась — не раздаются ли знакомые шаги рядом с приёмной. Весь день я мечтала, что Ярик распахнёт дверь и завалится ко мне с очередной своей дурацкой шуточкой, от которой я не смогу удержаться от смеха. Что он улыбнется мне своей фирменной улыбкой, от которой у меня радостно забьётся сердце и… да, собственно, я была бы рада даже такой малости. Всё лучше, чем это бессмысленное, гнетущее молчание.

Чёрт! Даже если мы так и не отважимся раскрыть друг другу душу, то можно хотя бы мои последние дни в филиале провести так, как раньше? Легко, весело, беззаботно, наслаждаясь каждым моментом проведённым вместе?

Лис чувствовал мою напряжённость, но стоически терпел все мои перепады настроения и старался меня отвлечь всеми возможными способами. И иногда у него это даже получалось — пускай на какие-то мгновения, но я всё-таки отвлекалась и забывала обо всём в его нежных объятиях. Мы сидели на пляже и разговаривали — о будущем, о Москве, гуляли по набережной и пили кофе, катались по ночному городу. В такие моменты становилось капельку легче. Хотя я всё равно боролась с собой, чтобы в очередной раз не взять в руки телефон и проверить — а вдруг всё-таки Мереминский напишет или позвонит…

Возможность поговорить представилась лишь в четверг после работы. Ярик догнал меня уже на выходе из офисного центра. День был невероятно загруженный — несколько встреч, передача дел новому ассистенту Корсакова. А также я понемногу начала вникать в подготовку к внеплановому аудиту в столичном филиале. Сашка не шутил, когда говорил, что я могу перетряхнуть до основания весь московский офис. И времени на раскачку у меня не было — уже в понедельник в качестве руководителя филиала мне предстояло решать несколько важных вопросов.

— Иногда мне кажется, что Корсаков специально подкидывает нам лишней работы, — пробурчал Ярик, перехватывая меня за руку и заставляя притормозить. — Ни секунды на отдых.

— У него нет другого выхода, — вздохнула я. — Ты же знаешь, что он хочет по максимуму навести порядок перед открытием «Корсара»…

— Ты теперь не ночуешь дома? — резко перевёл тему Мереминский, впиваясь в меня своим пронзительно-синим взглядом.

Сердце замирает, а потом резко ухает вниз. Значит, он всё-таки приходил! Приходил!

— Ночую, — отвечаю я пересохшими от волнения губами, опуская детали, что мы вчера допоздна катались с Лисом. И что я всё-таки настояла на том, чтобы ночевать у себя, хотя Меланчук остался не в восторге от этой идеи. — Просто я вчера вернулась поздно. Ты… ты приходил?

— Приходил. Хотел тебе сказать, что ты была права, Мариш.

— Права?..

— Да, я чёртов эгоист, который думает только о себе, — пояснил Ярик, одаривая меня печальной улыбкой, от которой моё сердце болезненно отзывается в груди. — Но я не хочу, чтобы ты уезжала.

— Какое трогательное и милое прощание, — язвительно протянул Елисей, заводя мотор.

Мои щёки ещё сильнее вспыхивают от его слов. А тело до сих пор хранит тепло от объятий Ярика, его аромат…

Я не нашлась, что сказать в ответ на признание Мереминского, просто порывисто обняла его, стараясь сдержать рвущиеся наружу слёзы.

— Не хочу, Мариш, — тихо прошептал он, прижимая меня к груди. Нежно перебирает пальцами мои светлые пряди, касаясь губами виска. — Не хочу…

— Марин, ты уже закончила? — раздался совсем рядом громкий и очень недовольный голос Лиса, в котором я отчётливо услышала стальные нотки.

Резко отскакиваю от Ярика и ту же встречаюсь с потемневшим от гнева взглядом Елисея, который незаметно подъехал прямо ко входу офисного центра и стал свидетелем нашего прощания.

— Мне… мне пора, — хрипло говорю я, пятясь назад.

— Ты уверена, что хочешь уехать с ним? — спрашивает Мереминский, сканируя меня внимательным взглядом.

Не успеваю ничего ответить. Потому что Меланчук стремительными шагами подходит к нам. Резко притягивает меня к себе и впивается в мои губы наглым, захватническим поцелуем. Демонстративно, напоказ, будто бы заявляя свои права.

— Привет-привет, — обманчиво игриво говорит он, наконец отрываясь от моих губ. — Скучала?

Почему-то я слышу в его словах неприкрытый сарказм. А от его хищного оскала, который он пытался замаскировать под ослепительно яркую улыбку, у меня невольно начинают дрожать колени.