— Повторяю: тебе лучше обратиться к Вермару. А мне… Мне надо работать!
Резко поднимаюсь с места и, громко цокая каблуками, отхожу к шкафу. Делаю вид, будто мне срочно понадобилось провести ревизию папок с документами. Но Мереминского не проведешь. Не спеша подходит ко мне и встаёт рядом. С лёгкой усмешкой наблюдает, как я, нахмурив лоб, ищу «ту самую папку».
— Ты так и не съела шоколад, — говорит Ярик, заметив, что его утренний подарок так и остался нетронутым.
— Если ты очень голодный — можешь забрать его себе! Только дай мне уже нормально проработать!
— Ты когда злишься, у тебя в глазах зажигаются искорки. Такие яркие-яркие, как золотые рыбки, которые плещутся в пруду. И это очень красиво…
Что за… Что он несёт?! Какие ещё рыбки? Мереминский решил переквалифицироваться в поэты? Или это один из его типичных подкатов?.. Не успеваю задать ни одного из этих вопросов, потому что его рука неожиданно ложится на мое плечо.
— И вот это тоже, но в офисе, я думаю, лучше поправить…
Оказывается, моя тонкая шифоновая блузка чуть сползла вниз и оголила одно плечо, что, конечно же, не ускользнуло от внимания Мереминского. Ярик аккуратно подцепляет пальцами светлую ткань и возвращает её на место. А я… я опять забываю, как дышать, плавясь от его прикосновений.
— Я сама в состоянии поправить свою одежду! — пытаюсь возмутиться, отступая назад к своему столу. Нужно во что бы то ни стало вырваться из-под влияния его чар. Иначе… Иначе я опять наделаю глупостей! Вот прямо здесь в приёмной генерального директора!
А я ведь только почувствовала, что обретаю контроль над своей жизнью!
— Да никто же не спорит…
— И руки свои тут распускать не надо! — злобно шиплю я, стараясь не смотреть в этот искрящийся весельем синий омут. А вместе с тем и полностью дезориентирую себя в пространстве. Пятясь, делаю ещё один стремительный шаг, и в следующее мгновение налетаю на собственный стол. Высокие каблуки и сила гравитации работают против меня, поэтому я, неловко взмахнув руками, начинаю падать назад.
Но не на стол, а в заботливо подставленные ладони Мереминского, который успел подскочить ко мне и предотвратить моё падение.
— А если вот так, то можно? — расплывается в хитрой улыбке Ярик, прижимая меня к себе.
Глава 22
Его губы совсем близко.
Непозволительно близко.
Замираю, стараясь усмирить свой до неприличия громкий стук сердца. Одно неосторожное движение и столкновения не избежать. Под «столкновением», я конечно же подразумеваю наш поцелуй. Одна часть меня отчаянно вопит внутри: «да-да-а!» и требует немедленного продолжения. Вторая часть в ужасе хватается за голову, просит остановиться и подумать о последствиях.
Это всё очень интересно, но… Зачем тебе это нужно, Марин? На завтра назначен созвон с московским эйчаром. И если всё пройдет гладко, то через две-три недели тебя уже не будет в Самаре. А Мереминский останется здесь. Найдет себе очередную «Лану» или даже десяток таких «Лан» и будет жить дальше, как ни в чём не бывало.
С усилием отвожу своё лицо подальше от его губ и тихим срывающимся голосом прошу:
— Отпусти меня.
— Не-а. И не подумаю.
— Яр, это не смешно! — уже начинаю закипать, но по-прежнему смотрю в сторону, избегая его взгляда.
— А я и не смеюсь, — отзывается Мереминский, но я всё равно отчётливо слышу в его голосе нотки веселья. — Как я могу тебя отпустить, если ты на ногах еле держишься? Ты сегодня вообще что-нибудь ела?
— Я просто запнулась! И вообще, с каких это пор тебя интересует мой рацион?!
— С тех самых, когда мы перестали ходить вместе обедать, — неожиданно серьёзно отвечает Ярик. — Я теперь вообще не знаю, успеваешь ты что-то поесть со своей работой… Марин, дай тебе волю, ты можешь сутками не вставать из-за стола, пока свой план пятилетки не выполнишь. Или план по захвату мира, ну или над чем ты там обычно корпишь до самого вечера…
Это что ещё за внезапный приступ заботы? Нет, Мереминский и раньше отчитывал меня, когда я забывала обедать. Но точно делал это в менее интимной обстановке: без сомкнутых рук на моей талии и тёплых горячих губ, которые слегка касались сейчас моего виска.
Да что не так с сегодняшним днём?! Почему всё… по-другому! Точно мы резко переместились в параллельную реальность, в которой действовали иные правила и законы. И Ярик то и дело переступал границы нашей дружбы…
Так до конца, не придя в себя от удивления, медленно поворачиваюсь к Мереминскому, и тут же тону в его синем искрящемся омуте. Нет, нужно на законодательном уровне запретить мужикам иметь такие красивые глаза! Потому что невозможно сформулировать в голове ни одной более или менее связной мысли, когда на тебя так ласково смотрят!
— И кстати — пора бы пойти поесть.
— На обед ты в таком же положении планируешь идти? — выгибаю бровь, намекая на две наглые ладони, которые никак не желали покинуть пределы моей талии. — Или, может, на руках меня потащишь, чтобы я не свалилась по дороге в голодный обморок?
Боже, Марин, заткнись и не подкидывай ему гениальных идей! Вы с ним и так уже второй день являетесь главными поставщиками сплетен в офисе!
— Кстати, отличная идея! Так ты точно нигде не свалишься!
— Мереминский, тебе знакомо слово «сарказм»? — пытаюсь вырваться я из его рук.
— Нет, но мне знакомо слово «обед», — язвит Ярик, резко привлекая меня к себе. Снова так близко, что мы едва не касаемся губами.
Да какая муха его укусила?! Почему в последнее время он ведёт себя… Да я даже точного слова не могу подобрать как! Но при этом никак не могу избавиться от ощущения, что будто нам снова по пятнадцать. А Мереминский в своей привычной манере весельчака-балагура пытается завоевать внимание понравившейся ему девушки. Только в качестве понравившейся ему девушки в кое-то веки оказалась я!
Но нам уже давно не пятнадцать лет! И даже не двадцать, когда такое поведение ещё считается приемлемым.
А может всё это исключительно плод моей больной фантазии? Просто у Мереминского шуточки такие стали…на грани приличий. А я тут напридумывала себе непонятно что!
— Если ты сейчас меня не отпустишь, я…
— Марин-а-а, тут тебе букет от любимого доставили!
В приёмную, точно вихрь, врывается секретарь Корсакова — Леночка Плётнева, которая была ответственна за приём звонков, а также выполняла всякие мелкие поручения, на которые мне как личному ассистенту не хотелось тратить своё драгоценное время. Ленка, как обычно, заходит без стука (хотя я миллион раз просила её так не делать) и тут же в изумлении замирает, увидев нас с Мереминским, застывших у стола в очень интересном положении.
— От какого ещё любимого? — обманчиво спокойно интересуется Ярик. Но я отчётливо вижу, как его глаза начинают метать молнии.
Их даже не особо сообразительная Леночка с лёгкостью считывает, и потому сразу же выдает гениальное:
— Ой!
Вот уж действительно — ой!
И кстати, мне бы тоже очень хотелось знать, от какого такого «любимого» пришёл букет? Насколько известно, никаких любимых у меня официально нет. А тот человек, которому я уже давно отдала своё сердце, судя по всему, не о каком новом букете ни сном, ни духом!
М-да, очень интересный расклад! К которому, я чувствую, приложил свою «лапу» один светловолосый товарищ, решивший наконец сменить гнев на милость.
Плетнёва поспешно кладёт цветы на журнальный столик и, заливаясь краской, начинает пятиться к двери.
— Я, наверное, лучше пойду…
— Лен, я разве просила тебя разворачивать карточку?! — вспыхиваю от злости, наконец, найдя в себе силы отодвинуться от Мереминского.
— Так она всего лишь в один раз была сложена и… Случайно, в общем, открылась. Я не хотела смотреть, честно-честно, Марин! — зачастила рыжеволосая Плетнёва. — И вообще, я думала…
Бросает быстрый взгляд на Мереминского и тут же густо краснеет, так как умеют краснеть только от природы рыжие люди. А потом смущённо замолкает.
