Сейчас повзрослевший на годик нарядный и улыбающийся сынишка не спускает с меня глаз: внимательно следит, фиксирует всё-всё и в точности запоминает, отмечает каждое мое движение и контролирует целомудренное поведение своих помалкивающих и заметно нервничающих родителей — любимой «ма» и случайно появившегося хмурого отца.

— Тебе удобно, сладкий? — повернувшись к мальчику, через спинку своего кресла Юля интересуется у сосредоточенного «князька».

— Да, — Игорь мостится на своем детском месте, которое я утром установил на заднем сидении в салоне, перенеся его из машины Смирнова. — Я узе пливык. Оно такое зе, как у дедуски. Мяхко оцень!

— Хорошо, — она протягивает руку и поправляет ремешки, которыми перетянуто крест-накрест и через подмышки щупленькое тельце. — Мы готовы, Святослав, — обращается ко мне в то время, как я не могу убраться взглядом с вытянутого по горизонтали зеркала, в котором, поблескивая и сверкая, отражаются мудрые глазенки моего мальчишки. — Можно ехать, — будто заикается, — С-с-с-в-я-т-т-т-о…

«Свят — и хватит, милая!» — прикрыв глаза, в башке себе транслирую, кручу простую просьбу, которую она как будто бы не в состоянии реализовать.

— Свят?

— Сейчас-сейчас. Дай мне одну минуту. Пожалуйста, Юла…

Сын бродит по аллеям парка, напичканного просторными вольерами и открытыми пространствами для безобидных маленьких детенышей диковинных зверей. Пройдя по узеньким ступеням специальной лесенки, и перегнувшись через деревянные перила, протягивает ручку, чтобы прикоснуться кончиками пальцев к маленькому пятачку любопытного дикого поросенка, который почуяв что-то вкусненькое подставляется под ласку и просит сына о почесушках на щеках, выклянчивая щелбанчики по растопыренным ушам.

— Он добрый мальчик, — констатирую очевидный факт, ловлю раскачивающуюся женскую руку и подтягиваю оглядывающуюся Юлу к себе. — Ты как?

— А? — изображает тугоухую или немую.

— Как ты?

— Все хорошо, — отходит от меня.

— Смешной юный натуралист, да?

— Да.

— Что с тобой? — настойчиво подтаскиваю ее к себе.

— Ничего, — озирается, словно кого-то нежданно-негаданно здесь увидела. — Не напирай, пожалуйста. Где эти твари, ради которых мы сюда приехали? Они страшные и дикие? Что они из себя представляют? Я картинки посмотрела, но что-то мне подсказывает, что они не так прекрасны, как профессиональными фотографами для собственного портфолио изображены.

— Я не знаю, — пожимаю плечами. — Мы разве торопимся…

«Жена?» — обращение предусмотрительно проговариваю про себя.

— Нет, не торопимся. Просто…

— У меня выходной.

Вернее, я попросил у старшего Смирнова заслуженный за сверхурочную работу оплачиваемый свободный день.

— Угу, — сопит, понурив голову.

— Что не так, Юла?

— Все хорошо.

— Плохо себя чувствуешь?

— Нет, — быстро отвечает.

— Ты бледная и нервная. Боишься, что пидор обо всем узнает?

— Со мной все нормально, Святослав. Не трогай Костю, пожалуйста.

— Он ведь знает, где ты и с кем?

— Смотри туда, — сползая с нехорошей темы, кивает на спину ребенка, который целует мокрый нос детеныша свиньи. — Он точно отсюда кого-нибудь домой утащит. Хоть поросенка, хоть тигренка. Об одном прошу — только не змею или какого-нибудь таракана. Когда будем возвращаться, я настоятельно рекомендую проверить салон на предмет безбилетного пассажира.

— Зайца будем искать? — улыбнувшись, предполагаю в шутку.

— Это будет очень безобидный вариант. Зря смеешься, между прочим.

— Скунс запахом заявит о себе, Юла. Его мы точно не пропустим, а с остальными придется, видимо, смириться. Подумаешь!

Пусть лучше так, чем пистолеты, ножи и копья, а также топоры, мечи, щиты и арбалеты.

— Ма! — Игорь резко поворачивается. — Смотли! — глядя на нас, тычет пальчиком в раздувающиеся ноздри хрюшки, которая от удовольствия и оказанного ей внимания как будто улыбается, выставляя зубы и язык на обозрение всем, кто собрался возле подобия сельского загона в центре навороченного зоосада. — Мы с ним подлузылись. Он мой длуг.

— Я вижу, сладкий. Осторожнее, пожалуйста, и нежнее, — говорит ему, а после обращается ко мне. — Он все еще с трудом контролирует силу. Хватается, как в последний раз.

— А когда мы посмотлим таланозала? — пищит сынок. — Я узе готов.

— Что это такое? — хихикнув, задаю Юле вопрос. — К чему он там готов?

— Не знаю, — передергивает плечами. — Это ты нас сюда привез и обещал в подарок динозавра. Скажи, что это шутка.

— Кажется, мы попали, — не пугаю, но предупреждаю. — Игрушка ждет его дома, Юля. Он не крупный, если что, и даже очень симпатичный.

У него такой же грустный взгляд, как и у пидора, но об этом я, пожалуй, умолчу. В конце концов, потом увидит и сравнит, найдя с несчастным тысячу и одно существенное совпадение и не только, между прочим, по глазам.

— Определенно, — шутливо соглашается со мной.

— Идем? — шагаю нехотя вперед.

— Угу.

Похоже, нас ожидает встреча с диковинкой природы, ради которой весь поход сюда и затевался. Игорь спрыгивает с наблюдательного пункта и, подскакивая жестким мячиком, катится по дорожкам перед нами. Он без конца оглядывается, проверяя и редактируя проложенный курс, изображая мелкий навигатор, который ориентируется с большим трудом на таинственном маршруте.

— Ай-ай! Сладкий, упадешь! — суфлирует Юля за каждым разом, когда сын встречается виском с какой-нибудь преградой. — Господи! Он сейчас носом землю пропашет. Да что такое, в самом деле? Иди сюда, сынок.

— А? — он как это ни странно останавливается перед нужной «клеткой».

— Готова? — заметив диковинного квартиранта, предусмотрительно торможу Юлу.

— Пришли? — она присматривается к тому, кто лениво передвигается по огромному огороженному пространству. — Бог ты мой! Он действительно железный? Чешуйки, как кольчуга.

Нет! Вернее, я не думаю! Смешно признаться, но я не подготовился к визиту и ко встрече с подобием бронтозавра, поэтому ни хрена не знаю о том, из чего он состоит.

Сын звонко вскрикивает, когда в его бедро впечатывается неуклюжее черно-белое создание, издалека похожее на игрушечный покряхтывающий от некачественного керосина самолет. Корявая походка, невысокий рост, острый клюв и мясистые лапки с когтями, которыми существо цепляется за выпучивающиеся камешки покрытия парковых дорожек — особые приметы нарушителя спокойствия, от встречи с кем у сына, похоже, сердце предусмотрительно убегает, утыкаясь в пятки, и через раз гоняет кровь.

— Ты кто? — визжит сынок. — Мамоцька! А-а-а-а, стласно. А-а-а, — он чешет к нам, смешно расставив ручки.

Чего он испугался? Это же молодой пингвин! Похоже, Сергей об этом чуде не соврал, когда внучка о таком предупреждал.

Я отпускаю Юлю и, присев, подхватываю на руки перепуганного мальчишку. Подкидываю на себе и поворачиваюсь спиной к тому, кто ковыляет следом.

— Папа! — пищит, выкручиваясь. — Я боюсь. Сто это такое?

— Это маленькая птичка, — обхватив его головку, надавливаю на затылок, принуждая спрятать на моем плече лицо. — Не бойся. Тихо-тихо…

Неуютно! Ведь я стою спиной к угрозе. По ощущениям ловлю нехилый по масштабам долбаный приход. Я чувствую, как мое лицо влажнеет, обильно покрываясь капельками пота, как липнет к телу теплая рубашка, как обжигает кожу, как снимает слой за слоем страх. Страх… Страх, периодически накатывающий от нехороших воспоминаний и предчувствий, с которыми я никак к мировому соглашению не приду.

— Уйди! — приказывает, сидя на руках, мальчишка. — Уходи, кому сказал, — отмахивается от пингвина, который путается у меня в ногах. — Он мне не нлавится. Мама! Мамоцька!

Где она? Куда исчезла? Почему не откликается и не помогает сыну? Сбежала, испугавшись птицы, которая даже не летает, а просит чуточку внимания, тыкаясь клювом в тельца мелких ротозеев, у которых из карманов аппетитно пахнет шоколадными конфетами и раскрошенным печеньем.