— Мне необходимы в жизни два близких человека — Юла и Игорь. Для спокойствия и счастья этого вполне достаточно. Они моя семья…

— Звучит не очень, не находишь? Немного подловато. Ты, наверное, подлец, Святослав? — он поворачивается, обращаясь к моему высокомерно задранному профилю своим безжизненным лицом. — Они не вещи, за которые ты собрался развернуть очередную кампанию. Мне кажется, ты забыл, что это мирный город и здесь главенствуют закон и исключительный порядок. Люди должны следовать…

— Он разведется с ней, — настаиваю на своем. — Я поговорю с ним и не оставлю падле выхода. Вы ведь прекрасно понимаете, что Красов должен на х. й пойти. Побыл на первых ролях и феерично кончил. Все! Ему достаточно. Ваша дочь несчастлива в той золотой клетке, в которой с «лучшим» на свете мужем молодые годы кантует, как недолюбленная прозябая. Смешно, ей-богу, как они стараются делать детей. У нее проблемы с женским здоровьем, — торможу в словах, чего-то, видимо, стесняюсь, а после, наплевав на срам, продолжаю говорить. — Ей больше нельзя иметь детей…

— Это не тебе решать, пацан!

— Мой сын — и все! Все, блядь. Мне этого, еще раз повторюсь, вполне достаточно. Рисковать ее жизнью, потому что эгоистичный мудила хочет застолбить собственную жену и заделать, наплевав на справки, совместного жалкого щенка, вылизанной твари не позволю. Вы понимаете, что я говорю? Вы не рассказали мне, как мой сын появился на свет, не поведали о том, что она пережила, через что прошла и как восстанавливалась после. Не посчитали должным или не сочли подобную информацию важной? Она ведь Ваше «солнышко», Сергей! Она, черт возьми, моя. А я? Где я был в тот момент, когда она мучилась, производя на свет мальчишку?

— Где ты был, Святослав? М?

Все ни к месту. Об этом не хочу в данный момент вспоминать.

— Неважно, — мотаю головой. — Сейчас я здесь, рядом с ними. Будет развод, Сергей. Я Вам клянусь, что ни хрена у нее не сложится с великолепным Костей.

На кой ляд я как будто по кругу гоняю мысль свою?

— А если Юля не захочет, Свят? Не захочет что-либо в своей красивой сказке поменять? Возьмешь жену насильно? Власть покажешь, потому что можешь? Осаду, затем кровавый штурм здесь организуешь? Отработаешь артиллерией, разворотишь ковровой бомбардировкой живую плоть, вырвешь маленькое сердце и высушишь ей душу? Ради этого? — он выставляет мне под нос свое обручальное кольцо, обжигающим металлом ослепляя сетчатку глаза. Я зажмуриваюсь, а Смирнов настойчиво продолжает. — Ради золотой херни и своей фамилии выжжешь землю, по которой бегает мальчишка, который, заикаясь, нет-нет да называет тебя папой? Он стопудово станет плакать и удерживать мамулю за руку, пока его папуля доказывает миру, что он как никто заслуживает эту гребаную любовь. По-твоему, она такая? С кровью и соплями? С дерьмом, которое ты выплескиваешь, потому как на херову тучу лет с признанием и предложением руки и сердца опоздал. Довольно, Свят! Будь, в конце концов, тем мужиком, с которым я был с голубых пеленок знаком.

— Я этого не говорил, — тушуюсь, заикаясь.

— Силой будешь брать мою Юлу? Что, как баран, уставился, товарищ подполковник?

Да! Я слишком много перенес, чтобы уже на финишной прямой, видя перед собой натянутую ленту, свернуть с дорожки и подтолкнуть в ее объятия козла, который случайно занял мое место.

Да! Если надо будет или, возможно, обстоятельства того потребуют, я, невзирая на сопутствующий ущерб, зубами выгрызу свое и раздавлю дурного мудака…

— Доброе утро! — материализовавшись из ниоткуда, из-за спины отца выплывает Юля и вцепившийся в ее руку искоса поглядывающий на меня пацан.

— Деда! — вытянув ручонку, становится на носки. — Пливет, дедуска!

— М? — Смирнов от ступора и наваждения избавляется, плевком отстреливает сигарету и устраивается на корточки перед виновником сегодняшнего торжества. — Готов к знакомству с дикой фауной, внучок? Там, говорят, пингвины по гладенькой брусчатке ходят. Ты алюминиевые трусики с машинками надел?

— Тлусики? Ма? — он поднимает голову, стараясь поймать Юлин взгляд. — А зацем лиминевые? Ма, ма, ма? — трясет их руки.

— Пингвинята щипают крохотные булочки непослушных мальчиков, — что виртуально делают пингвины, то делает Сергей с задницей Игорька. — Жим-жим! Вот так! Понял?

— Ай! — сын взвизгивает и втягивает задницу, скрываясь от Смирнова.

— Пап, прекрати, пожалуйста, — говорит Юла.

— Ты подготовился к новому и интересному, князек?

— Да, — сын дергает ручонку, которую не отпускает не отводящая глаза сегодня особенно красивая молодая мать. — Ма? Ай! Отпусти. Дедуска…

— Привет, — острым взглядом разрезаю Юлино лицо. — С днем рождения! — протягиваю ей букет и, сделав всего лишь шаг, уменьшаю между нами расстояние, при этом коленями упираюсь в спину сидящего перед Игорем Смирнова. — С днем рождения сына, — поздравление поправляю, неслышно лепеча небольшое уточнение, — любимая жена.

— Спасибо, — наконец-то отпускает маленькую руку, обходит своего отца и принимает мой букет. — Мы готовы, Святослав, — назад кивает, указывая мне на сына. — Можем выдвигаться, если…

— Так! — Сергей дает особо важные дедовские наставления. — Смотри, великий князь, не прихвати там никого. У меня на всю эту мерзость неизлечимая аллергия, — Юля с глубоким вздохом прикрывает глаза и носом пробирается в плотно упакованные цветы. — Итак! Слушай дедушку, Игорек, и будет тебе счастье. Присматривай за родителями, идет?

— Идет! — сын расставляет руки и обнимает того, кто в щеку по-мужски мелкого целует. — А сто тебе пливезти в подалоцек?

— Ничего не нужно. Отдыхай, малыш!

— Молозеное? — смешно картавя, все же предлагает.

— Нет-нет. Я такое не люблю. А вот фоточки с твоим участием будут очень даже к месту. Юль? — Смирнов обращается к по-прежнему спиной к нему стоящей старшей дочери.

— Да?

— Пофотографируй его там. Побольше. Ладно?

— Хорошо, — кивнув несильно, соглашается.

— Все! — Сергей подхватывает под упакованную в модные детские джинсы попу Игорька и начинает общий спуск по широким парадным ступеням. — На твоей машине, Свят? Я так понимаю, мне, скорее всего, вон туда? — перехватив удобнее внука, освободившейся рукой указывает в сторону, где припаркован проверенный годами, никогда меня не подводивший агрегат.

Да! Так мы с Юлой решили в тот день, когда по недоразумению едва не согрешили. Она не скрывала искреннего удивления, когда я подталкивал собой, затем подсаживал и помогал забраться ей в знакомую по каждой черточке машину. Вылизанная до блеска тачка — единственное, что осталось от прошлой светлой жизни. Смирнова сидела на своем обычном месте с широко раскрытым ртом, а где-то на подъездной дороге к родительскому дому, она внезапно обхватила мою кисть, покоящуюся на рычаге переключения передач и несмело сжала, пропустив свои тоненькие пальцы через растопыренные слегка подрагивающие мои.

«Святослав? Свят? Свят?» — она шептала и елозила по тыльной стороне моей ладони, пока я поворачивал, запуская машину в нужном направлении. — «Хочу остаться с тобой! Сегодня! Это можно?» — последнее, что я услышал перед тем, как заглушил мотор и вырубил всю электронику, окончательно обездвижив верную мне машину.

«Если ты этого хочешь, то… Я буду очень счастлив» — сам себе не верил и специально не смотрел в ту сторону, где ерзала Юла.

«Я соскучилась! За тобой. За тобой, Свят» — всхлипнув, она довольно четко вслух произнесла.

«И я! Я тоже. Я хочу тебя, Юля. Слышишь? Ты попалась, детка. Я нашел тебя» — заверил в том, что и без слов довольно очевидно, и не дожидаясь утвердительного кивка, выскочил из салона, как кипятком ошпаренный из большого казана только для того, чтобы помочь ей поскорее выбраться и проводить, прижав к себе, ко входу своего темного дворца.

Кто же знал, что потом все так по-глупому случится? И то, что мы хотели сделать, прервется барабанным грохотом, издаваемым ногами ее отца, напузырившегося моралью и чем-то слишком горячительным. Сергей силой растянул нас по сторонам…