— Не хочу даже представлять. Просто предупреждаю, чтобы ты не вздумал на что-то подобное намекать.

— За коленочку хоть можно будет подержаться? Погладить чашечку, расслабить эту женщину. Ты сильно напряжена. Все нормально? — щекой еложу по затянутым и поднятым наверх темным ароматным волосам.

— За талию, за коленку, за поясницу — можно. Я разрешаю, — игриво ойкаю, а Юля цокает, — успокойся уже, сластолюбец.

— Ладно, — лениво отвечаю. — Принято, Люлёк. А что насчет кабинок, совратительница?

— Сначала я оценю санитарную обстановку заведения. Что тебе, мужчина, легенький налет природы, то некоторым — непролазная грязь и жирный чернозем. Поэтому… Нет, наверное. Как представлю, сколько задниц побывало на тех столах в приватных кабинетиках за темно-красными портьерами, так сразу начинаю чесаться в самых нехороших местах. Это мерзко, милый.

— Тогда машина? — оставшийся, возможный и, по-видимому, один-единственный вариант на выезде с ухмылкой предлагаю. — Юль, ежели приспичит, но я не настаиваю.

— У-у-у-у…

Сомневается? Да как же так?

— Я отодвину кресло или перейдем на заднее сиденье.

— Не соблазняй, любимый. Я ведь могу подобное предложение принять.

— Отлично. Место застолбили. Теперь, пожалуйста, ответь на предыдущий вопрос.

— … — недоумение и недопонимание. Жена изображает идиотку, транслируя немую глухоту.

— Красова, тебя вызывает обеспокоенный муж. Прием-прием! Как слышно? — прихватываю женскую промежность почти сомкнувшимся ковшом.

— Отстань, — сжимает бедра, чем тут же останавливает мою руку.

— Спрашиваю, что у нас по бельишку? Рвать, аккуратно снимать или все будет пресно, сухо, без экспрессии?

— Там что, запланирован богатый званый ужин? — без энтузиазма выпрямляется, рассматривает нас, как пару, в зеркале и останавливает мои неласковые блуждания в районе женского сплетения, уложив свои кисти поверх моей одной.

— Обыкновенный, — встречаюсь с Юлей взглядом. — Что случилось?

— Сколько это мероприятие займет по времени? — перекрещивает наши пальцы.

— Ночевать будем дома. Что-то не так?

— Кость? — как будто из-за чего-то настораживается.

— На три-четыре часа. Никаких пьянок, гулянок, танцев до упаду. Вернее, кто желает — пожалуйста. Танцпол им в помощь. Мы с тобой отправимся на боковую. Старички должны в районе двадцати одного ноль ноль попасть в кровать. Плохо себя чувствуешь? — еще раз уточняю.

— Все хорошо, — настойчиво мне отвечает.

— В чем дело?

— Переживаю из-за сына. Немного, но ощутимо.

Даю молчанием понять, что терпеливо ожидаю объяснений, возможных и необходимых, и очень нужных для устранения имеющегося недопонимания, которое неконтролируемо растет и, по-видимому, перекрывая кислород, затягивает шею и уже нехило не дает дышать.

— Кость, я чувствую себя предательницей. Некачественной матерью. Такой, знаешь, задуренной мамашкой. Суетливой и визжащей теткой. Грубой женщиной. Ребенок еще не успел сделать шаг, а я уже открыла рот, чтобы недалёко детке прокричать:

«Сюда! Иди ко мне, к ноге и заднице прижмись, мерзавец. Стоять, кому сказала. Быстренько вернись. А ну-ка, сядь, засранец, и закрой поганый черный рот. Не вздумай раскрывать, пока я не скажу, что это можно».

Отпускаю Юлю и неохотно отхожу назад. Она надевает замшевые узенькие туфли, пальцем аккуратно поправляет задники, затем протягивает руку за пухлой дамской сумочкой, в которой, уверен, могут поместиться только лишь кредитки и небольшой мобильный телефон, а после разворачивается и обращается ко мне лицом.

— Я думала, что ты уже оделся, Красов, — выставляет удивленный взгляд.

А я, похоже, слушал странный монолог. Мне было не до этого, я каждое произнесенное ею слово через нейросетку неспешно пропускал.

— Сейчас-сейчас. Почему? — вдеваю руки в рукава пиджака, стараясь не встречаться с Юлей взглядом, подхожу к двери, ведущей в коридор из нашей комнаты. — Откуда вылезли такие мысли? Что за глупые определения? «Мамашка», «нервная тетка», «крик», «ор», «мерзавец». Как такое в голову могло прийти?

— Он ведь опять находится у родителей, — всхлипывая, очень тихо произносит. — Как будто не родной. Игорь тот, от кого мы с тобой настойчиво пытаемся избавиться.

— Это глупости, Люлёк, — мгновенно обрываю. — Мы заберем его сегодня вечером. Я обещаю. Игорь не останется там ночевать. Ты наотрез отказываешься от услуг няни. Я, — молниеносно перехватываю в чем-то обвиняющий меня острый взгляд, — тихо-тихо, понимаю тебя и поддерживаю. Между прочим, я тоже против. Есть отзывчивые родители, которые любезно и от всей души оказывают нам помощь…

— Помощь с родным ребенком! — подкатив глаза, проходит мимо меня и первой выбирается в полутемный коридор. — Как это звучит? По-дебильному ве-ли-ко-леп-но! Но довольно гордо или все же глупо?

С реагирующим на движение датчиком коридорный светильник срабатывает почти мгновенно и освещает помещение, в котором мы на некоторое время, видимо, застрянем, пока не разберемся с тем, что странно набежало и за шиворот нам затекло. Я обхожу жену, рассматриваю женский силуэт со всех сторон, подныриваю, заглядываю ей в глаза и нахально как будто лезу в рот.

— Здесь ничего такого, — спокойно начинаю.

— Он все время с ними, потому что нам, черт побери, нужно время, чтобы забеременеть. Это, что ли, основная причина? Мы устраиваем медовый месяц, а его к бабушке с дедушкой ссылаем. Он мелкий каторжник, этапированный мамой с папой в Магадан, на Колыму…

— Юль… — пытаюсь инициативу перехватить, заискиваю голосом и обнимаю взором.

— Мы нежимся друг с другом. Гуляем по ночам. Кружим по городу, разыскивая гостиничные номера, чтобы потрахаться. Господи! Пока ты делаешь усердно общую наследницу, я наглым образом отказываюсь от уже имеющегося материнства. Он ведь очень маленький. Такой несчастный сладкий! Ему в этой пошлой жизни совершенно не везет… — искривляет губы, подготавливая жалкую слезу. — Моя вина! Я плохая мать.

— Прекрати немедленно. Я не настаиваю на ребенке. Ни разу! — шикаю и, по-моему, немного завожусь. — И уж тем более не было такого, чтобы Игорь принудительно оставался у Сергея с Женей. Ты что-то путаешь, жена. Мы пробуем забеременеть, но мальчик — точно не помеха. Зачем ты так?

— Все эти вечера… — задумчиво, но слегка надменно.

— Это первый официальный вечер за четыре месяца, Люлёк. Лето — да! Все три мы провели вместе. Были далеко, вообще не здесь. Сейчас почти октябрь, а ты…

— Когда ты снова уезжаешь, Костяника? — резко вскидывает голову, вращает шеей, поправляя воротник.

— Юль… — прячу взгляд, чего-то нехорошего стыдясь, неспешно прикрываю веки.

— Когда?

— Послушай, пожалуйста.

— Ты уезжал, Костя. Уезжал всегда. Я не возражала. Ни разу! У тебя работа, у тебя дела. Это важно, это бизнес, это деньги…

— Херня! — грубо обрываю отрицательный расклад. — Полная, причем. Никогда деньги и работа не являлись причиной для разлуки. Ты права, что это работа, но которая, я уверяю, не делается из-за одного лишь вознаграждения. Скажем так, деньги — приятный бонус и хорошие средства к безбедной жизни. Но не из-за увесистой наличности на дебетовом счете я отправляюсь за тридевять земель какого-нибудь счастьица искать.

— А что это тогда такое?

— Инспекция.

— Ты один такой инспектор, который может выступить в роли карающего контроллера? Больше некому? Все настолько непрофессиональны, что «срала-мазала-лепила» — их академический потолок?

— Что-то случилось? — осторожно трогаю ее за локоть. — Давай обсудим, прежде чем вылезем из дома.

— Нечего обсуждать, — выкручивается, намереваясь выдернуть свою конечность. — Все нормально. Я ведь сказала.

— У тебя задержка? — выкатываю, вероятно, глупое предположение.

— Нет.

— Сильно нервничаешь, к тому же чересчур напряжена, — подтягиваю к себе, обнимаю за талию и крепко прижимаю, укладывая женщину на бок. — В чем дело? У нас ведь нет друг от друга секретов. Мы можем разговаривать обо всем.