— Кость, Кость…

— Он, эта героическая сука, с ними? — прикрыв глаза, сквозь зубы говорю, довольно четко выговаривая буквы. — Тот, на кого надо молиться и не дай Бог косым взглядом опоясать. Этот псих с Юлей?

— Красов, — схватив меня за шею, к своей щеке притягивает мою слюнями брызжущую рожу, — Красов, Костя… Ну, что еще сказать? Ты ведь не станешь слушать, да?

Нет! Но с удовольствием посмотрю на то, что вышло. Твою мать!

— Они связались с нами рано утром, сейчас продвигаются…

— Они, они, они! С каких-таких пор спасатели, типа оплачиваемые государством профессионалы, умывают руки, когда речь идет о жизни и здоровье женщины с ребенком? Где большая группа, следующая цепью через эти дебри, где псины, роющие носом землю, где, не знаю, например, добровольцы, напялившие на себя жилеты и взявшие в руки факелы? Почему…

— Операцию свернули, как только Свят сообщил, что Игорь с ними…

— С ними? — хмыкаю. — Приятно знать, что я в предположениях не ошибся. То есть их там трое: он и она, и их…

— Отставить! — грубо рявкает Смирнов.

Да я бы с радостью замолк, но фантазия, чтоб ее, никак не затихает, а у меня перед глазами, застланными темной-синей пеленой, стоят спаянные намертво красиво вычерченные, почти как под лекало, человеческие яркие фигуры — Люлёк, сынок и эта гниль, никак не издыхающая падаль.

— Почему Вы не пошли туда? Она ведь Ваша старшая племянница, Игорь — Ваш внук, а Вы…

— Решил мой моральный облик изучить? — прищуривается, косит глазом.

— Вы, Вы, и только Вы! — рычу и жопой двигаюсь назад. — Вам… — захлебываюсь и гневом утихаю. — Только Вам я доверяю.

— Почему?

Только он сказал, заверил, что Юля меня… Любит! Он дал понять, что находится на моей стороне в этой непонятной для обывателей ситуации.

— Что твой тесть? — очухавшись, Смирнов вдруг начинает наступать. — Как дела у Сержа? Есть персональные наблюдения?

— Все хорошо, — кратко заверяю. — Как обычно.

— Будем надеяться. Странные сообщения приходят по ночам от любимого задрота. В последний раз я сталкивался с этим херову кучу лет назад. Когда Сереже-ангелочку не спалось по причине алкогольного прихода, он строчил свои рок-песенки и дергал струны на гитаре, а затем посредством видеосвязи просил моего совета, где взять форте, а где поперхнуться на пиано. Я, как правило, настаивал на экспрессивной коде, но тогда мне было двадцать девять лет. Я был молод, бодр, горяч и легок на подъем, а сейчас… Короче, если вдруг пойдет по состоянию аффекта, ей-богу, я встану на сторону Женьки и пусть уродец на родного братика не обижается, я не буду больше цацкаться с его запоями и романтичными бреднями о том, что он всем всё от всей своей души прощает. Отца и матери давно нет, я точно Сержу ничем таким неоплаченным не обязан, поэтому… Попадет в реабилитационный центр, я лично поспособствую тому, чтобы гарантировать женщине свободу. Надо будет, отпущу ей все грехи и благословлю на безбедное спокойное будущее. А он… Ты меня понял, Костя? Врать только не надо.

— Что? — таращусь на него ничего не догоняющим идиотом.

— Переметнемся на путь истинный, наверное? Помнишь, что я говорил тебе про ревность, Красов? — он перепрыгивает с пространной темы на другую как будто важную и непростую. — Я не шутил и давал тебе вполне жизнеспособные советы. Не разгоняй волну. Затихни на одно мгновение, абстрагируйся, переключись.

А что он говорил? Я, если честно, совершенно не запомнил обильное на мудрость интерактивное вещание. Да и что бы, кто бы по этому поводу ни говорил, с подобным в моем вынужденном положении довольно трудно согласиться:

«Не обращай, мол, на все, что делается, пристального внимания. Работай, делай, отвлекайся, уважай семью и верь, как Господу, своей жене! Ты самый лучший и, блядь, неповторимый, для нее единственный, преданный и сильный. Ты, Красов, надежный человек. Ты тот, на кого она в плохое время с уверенностью может не только сочно положить, но и полностью и безоговорочно положиться!».

— Игорь — его сын, Алексей Максимович… — странно начинаю.

— И что?

— Это его ребенок.

— Ты, стало быть, решил отказаться, что ли?

— Мне непросто с этим тягаться. У него весомый аргумент.

— Игорь важен?

В смысле?

— Конечно, — кивая, как болванчик, подтверждаю.

— А Юла?

Я люблю свою жену, но:

— Мне кажется, что я вынужденная замена, на время отсутствия основного полевого игрока, я занял его место. Не та позиция, понимаете?

Смирнов мотает головой, ни хрена не догоняя.

— Я не он, — опуская голову, произношу. — Я просто запрыгнул в отбывающий с перрона под названием «Неземная вечная любовь» последний вагон. Там занял первое попавшееся на глаза свободное от прогуливающего пассажира место…

— Возле туалета, видимо?

Возможно! По крайней мере, уже несколько недель меня, жену и всю семью охерительно трясет, когда мы проезжаем стрелочника Свята, курсируя по огромной кольцевой, с которой никак нам не свернуть или принудительно не изменить маршрут надуманного следования. Как будто я просматриваю один и тот же страшный сон и, твою мать, никак, как ни стараюсь, не могу проснуться.

— Вы считаете, что у меня выигрышное положение и я…

— Решил пожалеть себя, Красов? Не думал, — он тяжело вздыхает, — я не думал, Костя, что ты расклеишься. Понимаешь, что даешь Мудрому в руки очень жирный козырь?

— Обойдется!

— Вот, пожалуйста.

— Упражняетесь в эзоповом языке? Я тут должен какую-то мораль отыскать? Это еще кто? — мотнув башкой, указываю на незнакомку, наматывающую вокруг нас уже десятый круг. — Я ее не знаю, а она, как что-то предлагающая тёлка, пялится будто я ей много денег должен.

— Леся, иди сюда, — Смирнов горланит, приманивая девушку рукой.

Высокая — выше Юли, чересчур худая — стройнее, субтильнее моей жены, светленькая и по первому впечатлению то ли озорная, то ли нервная, то ли…

— Она психически больная? Скачет, как идиотка…

— Это знакомая Свята, — обиженно недоумевает. — Очень красивая…

— У нее косоглазие? Глаза, как у рыбы-молота.

— Костя-Костя, галантность не твоя фишка, я так понимаю?

— Я растерял всю эту мутотень, пока летел сюда. Оказывается, блядь, поторопился.

Везде козел успевает. Вероятно, сорока пятисекундный норматив в мозги вгрызается навечно и навряд ли с возрастом куда-то убывает.

— Доброе утро, — она подходит к нам, а я вынужденно отступаю, освобождая место, которое эта девка тут же занимает.

— Познакомьтесь, пожалуйста. Это Костя…

— Константин Красов, — почти с поклоном протягиваю ей руку. — Юля — моя жена, а Игорь…

— Елена Шепелева.

Мне показалось, что Смирнов назвал девицу Лесей. Хрен с ней! Будет Леной. В конце концов, детей нам не крестить, а я вижу эту бабу в первый и последний раз, и все это рассусоливание и расшаркивание согласно этикету — принудительная мера, которой Алексей меня стебает.

— Я помешала? — теперь пытается свинтить, когда так интеллигентно мне презентовалась.

— Нет-нет, — Алексей обхватывает ее плечо и притягивает к себе, словно ластится к старой знакомой. — Что там с завтраком, Лесь?

Жрать будем, пока Юлька где-то бродит с этим Святом?

— Через полчаса. Так сказала хозяйка.

Наш разговор становится тяжелым и вязким. Я погружаюсь в водоворот печальных мыслей, затягиваюсь, вязну, погибаю, поэтому помалкиваю, но остекленевшими глазами впиваюсь в носки своих модельных туфель, Смирнов с почти отсутствующим видом какую-то бессмысленную чушь стрекочет, а эта Лена нехорошим, скошенным и обезображенным взглядом препарирует меня, вычленяя для нее, как для исследователя, главное…

— Мы с Вами знакомы, Константин? — начинает первой после того, как под притянутым за уши предлогом Смирнов ретируется на веранду, на которой организовывается обычная для этих мест пирушка на природе.

— Нет, Лена. Я вижу Вас в первый раз.

В этом я уверен совершенно точно. Я не страдаю провалами в памяти, никогда не делаю вид, что с кем-то незнаком. Мне нечего скрывать, впрочем, как и не от кого скрываться.