— Я тоже.

Вопрос, по-видимому, был с большим подвохом.

— Извините… — спешу откланяться и разворачиваюсь, чтобы отойти.

— Вам неприятно мое общество.

Башка занята другим, а мне нет никакого дела до разглядывания прелестей чужой бабенки.

— Нет.

— Это не вопрос, Константи-и-и-н, — она прищуривается, вытягивает шею и как будто бы подныривает в попытках поймать мой бегающий от нервного перевозбуждения взгляд, — я не знаю Вашего отчества…

— Я его не называл, — спиной бесцеремонно отвечаю.

— И все же?

— Считаю, что это лишнее, — поднимаю голову и обреченно выдыхаю.

— Елена Александровна Шепелева. А Вы?

Настырная чувиха!

— Константин Петрович Красов, — через зубы представляюсь.

— Спасибо.

Да не за что! Господи, любой каприз, как говорится, ради Бога!

— Я хотел бы…

— У Вас чудесный сын и очень добрая жена. Я познакомилась с Юлей и Игорем, мы подружились.

— Спасибо.

— Вы не составите мне компанию? — где-то возле предлагает.

— Позавтракать, погулять?

— Поговорить.

Я на такое не подписывался, да и с незнакомым человеком вести задушевные беседы, когда нет настроения, общих тем, и обстоятельства не подходят для нашего с ней словесного интима.

— Вы ведь знаете, что у меня пропала семья, Лена? — выкатываю предположение, поворачиваюсь.

Убежден, конечно, что все об этом ей известно. Если она какая-то, возможно, странная, близкая или сексуальная подружка-однодневка бывшего солдата, то, где ее дружок или половой партнер, Леночке не невдомек, тогда к чему нам этот разговор с сохранением ни хрена не разумеющей рожи?

— Конечно, — лицом тускнеет, а в подтверждение дважды прикрывает веки.

— Считаете, что мне до бесед под липовой сенью?

— С ними все нормально, Константин.

— Не сомневаюсь, — бурчу себе под нос.

Но буду чувствовать себя гораздо лучше, когда увижу женщину и маленького ребенка собственными глазами где-то, например, на той линии горизонта.

— Мне кажется, Вы считаете, что никто ничего не предпринимает для того, чтобы как можно скорее вернуть Вашу семью сюда, на ферму?

— Экстрасенсорные способности?

— Наблюдательность и сочувствие, соучастие, если Вам угодно. Тот парень, который забрал машину Юли, приехал с Вами?

Частный детектив или графоманка-неудачница. Питается слезливыми историями о том, какие бывают случаи и как причудлива картина мира, когда на крохотном участке встречаются по воле рока трое.

Нас было трое! Трое, пока не появился Мудрый. Стараюсь, стараюсь, стараюсь не зацикливаться, не думать и не фантазировать, но мимо — не выходит. Естественно, я понимаю, кто я, кто Юля для меня и кто для каждого из нас «наш» мальчик, однако…

— И что?

— Вы, видимо, намерены остаться? — подмигивает или тупо издевается.

— Мы уедем сразу, как жена вернется.

Мне слышится или она, поджав бледно-розовые губы, с недоверием угукает.

— Идемте за стол, Константин, — отступает, рукой показывает место возможной гастрономической встречи.

— Не голоден, Елена Александровна.

— Будете здесь ждать?

На бестактные вопросы от неизвестной девки я не отвечаю…

Хожу из стороны в сторону уже, по ощущениям, где-то сорок пять минут, носками поддеваю грунт, вырывая с корнем пожухлую траву, топчу вьюнки, сурепку и воскресшие от дождя, затем жары, высокой влажности и духоты большие одуваны. Бросаю взор в попытках угадать, откуда они выйдут и как сюда дойдут. Кружу на месте, как пес цепной, и проклятия уеб.щу про себя жужжу.

— Костя? — теплая ладонь укладывается на мое плечо и вынуждает прекратить физическую нервотрепку. — Привет!

Суворов, ё-моё! Во-первых, напугал, а во-вторых:

— Привет, мое почтение!

— Вижу-вижу. Затыкаюсь. Но все же, если ты позволишь…

— Валяй!

Все равно ведь не отлезет.

— Бродишь зверем — туда-сюда, туда-сюда. Походку разрабатываешь?

— Не начинай.

— Поссоримся? — подмигивает всегда серьезным глазом.

— Леш, правда, не до того. Я не могу в башке уложить, как это произошло.

— Как ты обо всем узнал?

Жена мне позвонила.

— От Юли.

— Что она сообщила?

— Что Игорь убежал, — пожимаю плечами как будто сам себе не верю. — Сын не страдал бродяжничеством. Более того, он домашний мальчик. В парке, например, всегда спрашивает разрешения, чтобы отойти, при этом сообщает…

— Куда, с кем, зачем, с какой целью? — натянуто улыбается.

— Смешно?

— Абсолютно нет! — закладывает большие пальцы себе за пояс.

— Я не понимаю, — запускаю руку себе в волосы.

Не понимаю, черт возьми. И последствий, которые возникнут позже, вообще не представляю.

— С Лесей разговаривал?

— Познакомился.

— И как?

— … — поднимаю брови, не скрывая удивления.

— Она психолог, Кость.

— Специалист по кризисным ситуациям? Представитель службы, чья профильность созвучна с медициной катастроф.

— А ты, пиздец, колючий.

— Ты же знаешь…

— Сам такой.

— Как Ягодка? — интересуюсь его очень нездоровой дочерью.

— Без изменений, — вздыхает, становится плечом к плечу со мной и точно так же безумно пялится на стелющуюся ленту горизонта.

— Мне очень жаль.

— Давай, — я вижу, как он кривится, я понимаю, как ему больно, я полностью согласен с тем, что улучшений в этом случае не будет, — поговорим о светлом будущем.

— Леш? — теперь, похоже, мой черед терзать его плечо.

— М?

— Что говорят врачи?

— … — он, как отец, как мужчина, переживающий за жизнь единственного ребенка, молчит, зато глазами потерявшего надежду мне орет:

«Моему солнышку осталось мало. Скоро, очень скоро. Надо только потерпеть. Недолго!».

— О! — он вскрикивает, когда рация в его руке начинает хрипеть и чьим-то сообщением просится наружу. — Прием?

«Мы на месте, Алексей» — спокойно и уверенно докладывает дерьмослав, изображая универсального солдата.

Я вижу их… Вижу, как выходят из лесополосы, как спотыкается жена, как сын подпрыгивает на руках у своего биологического отца, не смотрит на него, но потребительски пользуется привилегией. Юля поправляет ему кофточку, убирает волосы и что-то говорит, дает, похоже, наставления, о чем-то просит, не стоя на коленях, умоляет. У сына острое зрение, а сейчас еще и сосредоточенный на чем-то взгляд, по крайней мере, я замечаю, как он сильно вздрагивает, когда мы встречаемся с ним глазами.

— Па-а-а-а-п! — кричит сынок, отталкивается и почти выпрыгивает из тисков, которыми его сжимает эта дрянь. — Папочка-а-а…

Присаживаюсь и расставляю руки:

«Иди сюда! Беги ко мне! Давай же, Игорь…».

Сын бьется из последних сил, лупит ногами по животу того, кто крепко держит, вопит и все же добивается того, что этот гад опускает его на землю. Он замедляется, а после вовсе останавливается, в то время как мальчишка мчится прямо ко мне, а Юля, не спуская с него глаз, следует за ним.

— Папа! — запрыгивает и тут же обнимает. — Папа, папочка, папа…

— Привет, здоровяк. Как дела? — прищипываю запачканную смолой и грязью щечку.

— Нолмально.

— Что-то болит?

— Неа, — хохочет и мотает головой, затем прокручивается на моих руках и тычет в Юлю пальчик. — Мама!

Она приближается ко мне, стыдливо опустив глаза. Глубоко вздыхает и смахивает слезы.

— Привет, жена, — тянусь лицом с простым намерением — поцеловать, но Юля отступает.

Соблюдая деликатность, Лешка, потрепав засранца за раскачивающуюся ножку и поздоровавшись с Люльком, покидает нас, а я слежу за тем, кто к нам еще подходит.

— Что случилось? — притискиваю еще плотнее сына. — Юль? — искоса поглядываю на не сбавляющего скорости урода.

— М? — вздрагивает, встревоженно отмирая.

— Все нормально?

— Да, — а затем еще раз, видимо, для убеждения меня-себя негромко повторяет. — Да, да-да, все хорошо.

— Добрый день! — не дойдя нескольких шагов, тварь подает свой грубый голос.