— Эрогенная зона, м?
— Нет, — бормочет. — Я боюсь щекотки, Святослав. Не надо.
— Ревнивая, да?
— Нет.
— Тогда смешливая?
— Что ты там про «так и останусь» говорил? Какой останусь и где?
Надеюсь, что не перевру детское поверье о том, что:
— Есть предположение — еще в глубоком младенчестве сформировалось, — как только у кого-то глазоньки ползут под брови, задевая мозговую оболочку, подскрёбывая серое желеобразное вещество…
— Фи-фи! Чего-чего? Тебя в школе, видимо, плохо и некачественно учили. Биологию прогуливал? Естествознание — не твой предмет?
Зато по физкультуре и начальной военной подготовке было стабильное «отлично» и грамоты за суперспособности в непростом тяжелом деле.
— Тихо ты, не перебивай, когда старшие в эфире говорят.
— Ладно-ладно. Между прочим, мне уже тридцать лет. Вот так! — гордится юным возрастом или меня стебёт?
Да ты стара, свет Елена, красна девица! Стара, как моя порохом посыпанная жизнь!
— Заканчивай заливать, Алёнушка.
— Не называй меня так, пожалуйста, — обиженкой гундосит.
— Как?
— Лучше «Леся», Свят.
— Сигнал принят, Шепелева. Я могу придумать тебе персональный позывной, если ты будешь не против.
— Обойдусь, пожалуй. Или по фамилии тогда уж. Тоже, кстати, хорошо! — с ноги на ногу переступая, произносит.
— Бежишь куда-то или хочешь в туа…
— Я тебя сейчас ударю, Святослав. Лучше бы ты был так откровенен на сеансах. Любишь о ерунде болтать? Или ты меня так отвлекаешь?
— А о чем еще с красивой женщиной разговаривать?
О крови, об оторванных конечностях, о ночных вылазках, о дружеском огне, под которым сгинула не одна вновь прибывшая на нулевой рубеж рота молодых бойцов, о некомпетентности толстопузых идиотов…
— Это в рамках терапии, Святослав. Пожалуйста…
— Мы договорились, кажется, что я буду посещать другого мозгоправа, хотя по-прежнему считаю…
— Ты не прав! — шустро обрывает. — Не прав, не прав. Как донести-то? Почему ты такой упрямый? Почему неконтактный? Почему ты…
Это, что ли, крик о помощи? Похоже, Леночку сильно под откос моя замороженность несет.
— Ты меня перебила, Елена Александровна?
— Пошла на упреждение. Нанесла превентивный психологический удар. Знаешь, что это такое?
Еще бы! Ох, туды да растуды, твою мать! Я что-то стал хватку с девками терять. Похоже, наконец-то сказывается продолжительное время без какой-либо любви.
«Это все несерьезно, Святослав» — нечетким фоном на задворках памяти кое-что бормочет. — «Она не та, не та… Не смей, не трогай, не цепляй, не обижай… Милую тридцатилетнюю малышку!».
— И потом, на твоих сеансах, когда ты изображала из себя вдумчивую даму, — локтем пинает мне бочину, я только фыркаю, но нагло продолжаю, — много знающую и повидавшую на своем тридцатилетнем, как оказалось — всего-то, подумаешь, какая фифа — веку, я не мог сосредоточиться и на серьезном глазу воспринимать тебя.
— Спасибо. Ты хоть понимаешь, как сейчас оскорбил меня?
— Оскорбил? — а ведь я действительно этого не осознаю, не понимаю.
— Я привыкла к работе с такими…
— С такими? — как будто бы прислушиваюсь к тому, что эта барышня несет.
— Вы раненые ребята.
— Мои ранения — моя любимая работа! — грубо отрезаю, пресекая ее не совсем вежливый заход. — За это я получаю неплохие деньги.
— Контракт?
— Лесь, я сейчас тебя обижу. Остановись, пока не стало поздно.
— Ты сильно ранен, Свят. У тебя болит не здесь, — заводит руки мне за спину, ладонями касается ягодиц, сжимает и тут же отпускает.
— Там кое-что другое, Леся, болит. Там лучше ручками не трогать. По крайней мере пока. Пока не прибудем на место, не распакуемся, не окопаемся и не завалимся спать. Ты ведь в курсе, что я большой мальчик, но все-таки привык делить постельку с маленькими девочками. Споешь мне колыбельную?
— Не надо. Не бравируй, не передергивай, не своди все к плотскому и похабному. Ты язвишь, потому что скрываешься. Строишь циника, потому что сильно болит. Ты кровоточишь…
— Тебя послушать, Лесенька, так я почти Иисус Христос, который принял наказание за людские грехи. Не хватает только копья.
— Копья? — похоже, Лена на одно мгновение перестает шустрым носиком дышать.
— Чтобы проткнуть мне сердце и упокоить мученика, распятого на кресте. Отомри, красавица. Ну?
— Ты не понимаешь, — она мотает головой, стряхивает волосы и, уставившись вперед, пялится на приближающуюся гигантскую машину. — Это он? — кивает из-под моего захвата на автомобильного мордоворота с массивным фартуком-отбойником на крупном рыле. — Страшно-о-о-о! Господи, вот это высота.
Там и хозяин немаленький. Все законно и логично. Если ты под два метра ростом, то и роскошь, она же средство передвижения, она же единственная радость в жизни у такого чувака, каким всегда являлся Алексей Максимович, должная соответствовать богатым габаритам своего единственного хозяина.
— Да. Но водитель тебе понравится, Алёна.
— Посмотрим, — бухтит под нос.
А я готов поставить деньги! Старший Смирнов — душа компании и порядочный человек, для которого честь, долг, семейственность и родственные отношения — не пустой звон, а кодекс той самой жизни.
— А как он отнесется к тому, что… — осторожно начинает.
— К тому, что ты поедешь с нами?
— Угу, — прищипывает и оттягивает кожу на моей руке.
— Приятно, Леська, — опускаю морду и носом утыкаюсь ей в висок. — Не останавливайся.
Она красивая, добрая, хорошая, вдумчивая и сострадательная. Она ответственная, собранная, внимательная, интересующаяся, воспринимающая все всерьез. Другое дело бешеная Юленька! Сколько лет мы знакомы, а такой злобы и остервенения никогда, признаться честно, за ней не замечал.
Пиздец, как сильно ненавидит «Мудрого» мегера, от которой мне больше ничего не нужно, кроме регулярных встреч с моим сыном. В последнее посещение Юла готова была растерзать мое тело. Так бы и съела без соли и хлеба, таким, как есть, при погонах и в полном обмундировании. Чего она, в сущности, бесится, если все, по ее словам, идеально в, и без того, чудесной жизни сложилось?
— Как ты меня представишь? Господи-и-и! — пищит, когда машина с визгом тормозит возле нас, поднимая в атмосферу камни, пыль и городскую грязь.
— Сестрой! — серьезно отвечаю, совершенно не моргая.
— Сестрой? — все-таки выкручивается, обращается ко мне лицом, смешно корёжа шею.
— А что такого? Ты так поломаешься, Алёнушка.
Ляпнул и глупости по своей, похоже, глупости совсем не осознал.
— Хорошо не матерью, — раздражаясь, ворчит.
— Опасный край! Пропасть, осыпающаяся балка, зыбучий песок.
Потому что родную мать я никогда не знал!
— Извини, — шепчет и бормочет. — Я перехотела, Свят. Пожалуй, пойду. Созвонимся. Ой-ой!
— Поздно, — затискиваю, обрубая концы, запечатываю трусливые ходы для предсказуемого отступления.
Пассажирская дверь открывается и салон мощнейшего пикапа на волю выпускает мою «реальную» сестру. Об этой даме Алексей предусмотрительно не сообщил. Весьма, конечно, странно, но:
— Ксю? — прокашливаюсь и тут же добавляю ласковый. — Привет!
— Доброе утро! Хорошо-то как! — потягивается, подняв и широко расставив руки, подпрыгивает на месте, снимает судорогу и разминает кости, выгибая в разные стороны суставы и растягивая сухожилия. — Вы Леся? Правильно?
— Здравствуйте! — отвечает ей, а мне с упреком сообщает. — Я не поеду. Останусь дома. Встретимся…
— Ты на заднем? — собой подталкиваю возникающую Лену, направляя хиленькое тело к задней двери автомобиля. — Я подкину.
— Не надо, — едет по земле, упираясь каблуками. — Святослав!
— Доброе утро, крошка! — горланит перегнувшийся через консоль Алексей. — Какая чудная компания. Жаль Оленька чрезвычайно занята. Два на два, Мудрый?
Ему, конечно же, виднее! Только этот счет здесь неуместен, но с очень взрослым человеком спорить не намерен. Поэтому:
