— Пожалуйста, уберите. Этого не надо. Помните о границах.

— Нет, — не торопясь, наклоняюсь, пока не упираюсь лбом в ее затылок. — У меня нет, наверное, друзей, Елена Александровна. Я бессовестно соврал. Теперь жалею. Растерял их, пока шатался по неспокойным землям.

— Я не буду Вашим другом, Святослав, — в знак подтверждения отрицательно мотает головой. — Я этого не хочу.

— Об этом не прошу, уважаемый доктор, — хмыкнув, заверяю. — Дружба с тобой мне не нужна.

— Отпустите меня, — плечами водит, локтями задевая мой живот, бока и ребра. — Это просто неприемлемо. Грубо, бестактно. Вы что, дикарь? В конце концов, я ведь на работе.

— Боишься, что кто-нибудь сюда войдет? — погружаюсь носом в парующую тонким ароматом светлую копну. — Вкусно пахнешь. Травки, травки, полевые дикие цветочки, луг, сосновый бор. Черт! Дай-ка угадаю. Тихо-тихо. Это, кажется, лавандовый венок?

— Я никого, а тем более Вас, не боюсь, но считаю, что…

— Что — что?

— Это существенная помеха терапии.

— Да прекрати ты чушь нести. Терапия, выздоровление. А может быть, я не хочу лечиться?

— То есть? — испуганно вполоборота шепчет.

— То и значит. Хочу быть слегка не в себе. Такой себе миролюбивый беспокойный лунатик! Это даже мило. Вместо членораздельных слов — сплошное «бу-бу-бу», да «бу-бу-бу», — прикусываю кожу на затылке. Шепелева пискляво вскрикивает, но не отстраняется. Ей, похоже, нравится? Или она меня боится, а все, что делаю, стойко терпит, тренируя выдержку и не сетуя на свою судьбу?

— Прости меня за тот вечер, пожалуйста, — прикрыв глаза, потираюсь о нее щекой. — М? Давай-ка лучше обсудим то, что тогда не состоялось. Простишь? Скажи «да», гражданка Шепелева! Если сомневаешься, то сообщи — разумеется, можно в устной форме, — чем я мог бы свой провал искупить? Только про кровь и страх собственной смерти ничего не говори. Это как-то неравнозначная цена и больше похоже на ненависть. Я, конечно, нехорошо себя повел. Обещал провести, а не провел. Тогда, наверное, еще один поход! Как тебе предложение? Место выберешь сама, я на все согласен.

— Какой вечер, Свят? — по голосу отчетливо читается искреннее недоумение. — О чем Вы говорите?

— Позавчера. Уверен, что все прекрасно помнишь. Решим проблему и забудем.

— Мы просто посидели в кафе, выпили по чашке кофе, съели пирожное, потом встретили Вашу сестру…

— Она не совсем моя сестра. Вернее, Ксения — не родная, она молочная, если такое определение не выведено из лексикона современного человека. Там странная и давняя история. Мы с Ксю-Ксю с пеленочного детства знакомы. Можно сказать, что наперегонки разрабатывали одну и ту же сиську. Ее мама выкормила меня, когда я, так уж вышло, остался на голодном и искусственном пайке.

— Это она, да? — по голосу читается небольшое трепыхание и довольно-таки существенное оживление.

— Она? — прислушиваюсь, сосредотачиваюсь, подбираюсь. — Кто она? Кто такая, почему ее не знаю? — в шутку все старательно перевожу.

— Мать Вашего сына? Это Ксения?

— Неважный детектив ты, маленькая Лесечка. Просто никакой, — прыскаю от смеха и перемещаю руки ей под грудь. — Не дрожи, не бойся…

— Я не боюсь и не дрожу. С чего Вы взяли, что от таких прикосновений…

Стоп! Это ведь обидно, если не сказать досадно и чересчур противно. Не даю ей договорить, потому как в печенке сидит эта странная игра в возрастные кошки-мышки, не отпуская накопившуюся за все время густую желчь. Она половозрелая и самостоятельная женщина. Пора, по-моему, с сюсюканьем завязывать. Подбираюсь к полушариям и каждое, как куполом, покрываю, бережно сжимаю, прищипывая вслепую, попадаю на твердые соски, припрятанные под поролоновыми вставками ее бюстгальтера.

— Ай! — толкается, пытается отбиться, да только я ее держу.

— Лесь? — сжимаю чашки.

— Ничего не выйдет. Отпустите меня.

— Что именно?

— Все несерьезно, а то, что Вы творите сродни насилию. Еще раз повторяю, отпустите. Я закричу.

— Кричи, — несильно прикусываю ключицу, зубами по-собачьи подбираясь к основанию шеи. — Кричи, Елена Александровна! — в кожу ей рычу. — Зови на помощь. Тут пациент вышел из себя. Ты, между прочим, довела.

— … — похоже, проглотив язык, девушка странно обмякает и заваливается всем телом на меня.

— Эй! — аккуратно встряхиваю. — Ты там жива?

— Нельзя заводить отношения. Этого делать категорически нельзя. Запрещено!

— Клятва Гиппократа, да?

— Зачем ты, Святослав?

— Если мне не изменяет память, я как будто бы тебе интересен. Твои слова? Ага! Почти прямая речь и очень точная цитата. Я тоже кое в чем профессионал. Маршруты, явки, пароли, нормативы — все в жизни неожиданно пригодилось. И не лечи, пожалуйста, тем, что исключительно с медицинской точки зрения ты ведешь со мной беседы о личной жизни, выспрашивая о прошлом, а главное, о сыне. Решила написать обо мне какую-нибудь статью, чтобы защитить диссертацию. Это твой интерес? Тема хоть какая? Смешно, честное слово. К тому же, сильно или несильно ты заинтересована во мне — это мы пока не обсудили. Не ус-пе-ли! Повода не было, да и времени на такое, как обычно, не хватает. Мы всё спешим куда-то, хватаем счастье налету. Но я считаю, что количественность — дело времени. Предлагаю незамедлительно начать друг друга узнавать.

— Спешишь! Хватаешь! — мотает головой, насильно потчуя волосами мой рот.

— Ты за последовательное исполнение, что ли?

— Да.

Увы! На долгие ухаживания у меня нет времени. Шепелева — красивая и умная девчонка. Она интересная, привлекательная, таинственная, чистая, а в профессиональном плане, видимо, самозабвенная. Но она… Не Юля! Лена — не Юла!

— Я не смогу с тобой встречаться.

— Да понятно уже. Я уйду от тебя. Это поможет развязать твои маленькие руки? Скажу, что ты меня, как специалист не понимаешь и, — хихикаю, — таблетированно не удовлетворяешь. Отказываешься выписывать психотропные препараты, а я на них подсел и спать без них не могу. Такое сойдет? Если тут что-то нехорошее, противозаконное и способное наказать тебя, то скажи сразу, я запросто изменю формулировку. Знаешь что? Напиши сама, я любую хренотень подпишу. Лесь, правда, надоело отсиживать ягодицы на этом стуле.

— Почему тебе так важно, чтобы это была я? Разве в мире мало женщин? Почему…

— Ты мне понравилась, — наконец-таки прокручиваю женскую фигуру вокруг своей оси и устанавливаю, придерживая за плечи, прямо перед собой. — К тому же есть доступ к антидепрессантам. В случае чего, ты ведь мне окажешь помощь, выписав ударную дозу анксиолитических средств. Обязуюсь принимать строго по твоим рекомендациям.

— Я похожа на ту женщину, с которой…

— Нет, — сразу отрезаю, не оставляя шанса ей договорить. — Вы разные. Абсолютно! Это неважно. Она замужем, Леся. У нее своя жизнь, а у меня…

— Все кончено, да? — Лена встает на цыпочки, через силу, которую я совсем не ослабляю, укладывает теплые ладони мне на грудь и с каким-то то ли восхищением, то ли мольбой или всепрощением, заглядывает в мои глаза. — Вас связывает только мальчик?

Формально — да!

— Ничего не получится.

— Со мной? — транслирует словами слабую надежду на отрицательный ответ.

— С ней. С ней, конечно.

А с тобой? С тобой — не знаю. Как пойдет!

— Не отпустишь? — еще теснее прижимается ко мне.

— Нет, — перемещаю руки по спине, прохожу дугой изогнутую поясницу и пристраиваюсь на упругой заднице, растягивая ягодицы, впечатываю все еще подрагивающее тело в себя.

— Разобьешь мне сердце, Святослав?

— Еще не решил! — подмигиваю, наклонив голову, тянусь лицом в намерении получить свой первый поцелуй на счастье, удачу или на закрепление.

— Уничтожишь? Размажешь? Не отстанешь?

— Не знаю, — облизываюсь, таращась застывшим мертвым взглядом в о чем-то умоляющее меня женское лицо.

— Я временная, да? Замена для нее?

Ты — не она! Не она! Возможно, это даже к лучшему. К лучшему, что они так сильно отличаются: внешность, манера разговора, характер, род занятий.