— Что с Костей?

— Он работает, — как-то неуверенно ответ свой произносит.

— Как вол?

— Пусть лучше так, чем сама понимаешь, куда уйдет.

— Вы встречаетесь с ним?

— Виделись один раз. Я забирал ключи и отказывался от документов на тот дом.

— А зачем ей машина? — дергаю плечами и отхожу. — Давай поговорим, Сергей, один раз, но основательно. Я буду спрашивать, а ты…

— Это подарок, чика.

— Его! — шиплю. — Что за щедрость?

— Опять двадцать пять. Его подарок. Детскую поговорку знаешь? Подарки — не отдарки.

— Мне кажется, мы обобрали Костю. До ниточки обчистили…

— Нет, чика, раздели только до трусов, — вижу, как сильно он заводится и начинает явно психовать. — Что ты хочешь? Я не смогу повлиять на эту ситуацию, чикуита. Она твоя истинная копия: что захотела, то и вытворила. Ты тоже ведь не ангелок, Смирнова. В этой маленькой семье только слепой, глухой, немой, дурной идиот мог не знать того, как Хулия страдала за этим мужчиной, как она переживала все, что ей на голову летело, не давая возможности прикрыть броней никак не зарастающий родничок…

— Что?

— Она, бл, никак не разорвет ту пуповину, которой ты мощно обвила ее. Она пытается, брыкается, но…

— Я не держу ее! — шиплю и шлепаю по полу босыми пятками. — Что ты мелешь? В своем уме?

— Юлька достойно пережила его несостоявшуюся гибель, смирилась, но снова встретилась с тем, что живо, бьется и чего-то ждет. Я говорил тебе про истинную пару? Мудрые! Фамилия у них такая. Прикинь, как все совпало. Я такого давно не видел, чика. Последний раз — когда смотрел на своих родителей. Нам есть, к чему стремиться, женщина. Давай, пожалуй, лучший опыт повторим. Так какого хрена, спрашивается, ты опять разгоняешь вентилятор и бьешь на жалость? Нравится нервы дергать? Заканчивай…

— Не смирилась! — мотаю головой. — Сережа, перестань. Он жив, а она…

Моя дочь без памяти влюблена в мужчину, за которого сейчас, всего лишь несколько минут назад, вышла замуж.

— Иди ты, Женечка! Ты предложила разговор, я лишь поддержал. Теперь, команданте, изволь до конца послушать. Блядь, что там из выпивки? — вдруг глухо нарезает свой вопрос.

— Пожалуйста, — прикладываю кулачки к губам. — Не надо!

— Считаешь, что я могу испортить старшей детке праздник? — муж грозно щурится и быстро наступает. — Ты или действительно дурная, или бездарная, или чокнутая, или с жиру бесишься. Девчонки счастливы, Женя! Ты погляди на нашу Нию. У нее, конечно же, бывают эти пресловутые маленькие закидоны, которые Велихов очень быстро сводит на пресловутый «нет», но в ее разноцветных глазках азарт играет и подогревает страсть, а улыбка, как намертво прилипшая, растягивает розовые губы и делает ее мелкую мордашку до умопомрачения симпатичной. А Юля…

— Я боюсь, Сережа! Имею право. Не смей в чем-то обвинять. Ни одна девочка не осталась без моей любви и внимания. Да! Что уставился? — отталкиваю большое тело, которым он намеренно загоняет меня в угол. — Отойди!

— Прости меня, — муж нежно отбивает мои руки, напирает и выставив вперед свой пах мягко прижимает. — Всё, Смирнова, всё! Задрал? — шепчет в мой открытый лоб, терроризируя взглядом сочленение стен и не рискуя встретиться со мной глазами. — Ты устала? Перенервничала? Беспокоишься?

— Она беременна, Смирнов, — шепчу в пространство, но знаю, что он все точно слышит. — Юля ждет ребенка. Ты и это предусмотрел? У тебя какой-то дар? Ты, по-моему, провидец.

— Жень, — я слышу в голосе усмешку, лень и легкое пренебрежение, — если бы у меня были способности оракула, то твой гребаный отъезд на Кубу, когда ты под предлогом последних проводов своей чудесной милой бабушки решила сдрыснуть от меня, я бы предугадал и ни хера бы у тебя тогда не вышло.

И так не вышло! К чему он клонит, на что несильно бьет?

— Я не бежала…

— Я не простил, Рейес, если что. Имей в виду! Та неудачная попытка намертво пристала к этой мелкой жопе. Я много выпил, наверное, по-настоящему в первый раз после затяжного воздержания. Ты меня развязала, Женька. А потом…

— Потом была Снежана, с которой ты сосался на грязных креслах в той гримерке.

— Опять за свое?

— Ты странный мужчина, Сереженька.

— Твоя вина, чикуита. Я был нормальным, пока не повстречал дщерь кубинских революционеров на крыльце в отцовском доме. Ты была как мимолетное видение…

— Как гений чистой красоты?

— Не утрируй, женщина, не утрируй. Ты вызывала интерес и была чрезвычайно необычна. По крайней мере, малышка, спрашивающая у меня, как ей, бедненькой, к автобусу добраться в районе, где их со времени закладки первого фундамента не было, заслуживает моего внимания. Ты изрядно портила мне нервную систему, Рейес. А самое противное, что ни на секунду и по сей день не останавливаешься. У тебя задача от Самого? — Сергей закатывает глаза, намекая, по-видимому, на божественную руку. — Мать тобой незримо управляет? Господи, Царствие ей Небесное, но она обожала тебя.

— Нет.

— Обожала, Женька. Ты чудесная жена ее маленького гения, от которого она не ожидала только светопреставления, а так, — муж громко хмыкает, — я протянул сильное семейство через все, а на тебе споткнулся. С-с-с-стерва! Ну? Что с тобой? Прекращай.

— За это наказываешь? — упираюсь лбом в его лицо. — За то, что не смог покорить.

— Я покорил, Женёк, — Сергей подленько хохочет. — Ты торчишь от меня и даже поклоняешься. Ты моя преданная фанатка, жаркая кубинка. Та-а-а-а-к! Я тебя расслабил, даже поругал, немножечко облапал, — он нагло задирает юбку и запускает руку мне в трусы. — Тут жарко, милая. Поноем?

— Сейчас заряжу! — выставляю для пощечины ладонь. — Если не уберешь, по харе кое-что получишь, тогда нытье подтянешь.

— Мне отойти, чтобы чувственность не распалять? — он водит пальцами вперед-назад, разминая складки.

— Если не затруднит, конечно, — прикрыв глаза, сквозь зубы говорю. — Не останавливайся, но будь чуть-чуть помягче.

— Терпишь ласку, чика?

— … — расслабляюсь и укладываюсь щекой на его плечо, облагороженное слепяще белоснежной накрахмаленной рубашкой, но не укрытое черным пиджаком. — Продолжай, пожалуйста.

— Какой у нее срок? — хрипит, не останавливаясь, прикусывает мои волосы, осторожно тянет их и натирается лицом. — Долго ждать?

— Смирно-о-о-о-в! — обхватываю гладко выбритые щеки, придавливаю, словно искру добываю. — Я ведь не уточняла подробностей. Просто поблагодарила, что она мне по секрету сообщила. Теперь мы будем делать вид, что никто ничего не знает. Смотри не проболтайся.

— Не верю! — ворчит, коверкая слова. — Больно же, мерзавка. Не дави, пожалуйста.

— Юля настраивается на двадцать пятое октября, а там — как пойдет.

— Их, что, заклинило на этой дате? Это какой-то ритуал? У них это по расписанию? Там по его Уставу секс?

— Не знаю, — специально расставляю ноги и насаживаюсь на его ладонь. — Смирнов, мы старые люди, а занимаемся постыдным, словно нам по двадцать лет. Я сейчас сгорю.

— Я молодой, Евгения. С тобой — не знаю. Тут от мироощущения зависит. Ты, узенькая киска, женщина без возраста. Твои эти французские стрижки под мальчишку…

— Не нравятся?

— Нравятся. Просто я завожусь Смирнова, когда поглаживаю, а затем в тисках сжимаю твою шею.

Сергей внезапно осекается, а наши ласки перебивает громкий звук.

— Приехали? — вздрагиваю и поворачиваюсь, чтобы взглянуть в окно. — Уже?

— Трое внуков, чика. Я сейчас с ума сойду, — Сергей как-то тяжело вздыхает. — Думал ли я, что буду иметь семью — жену, двух дочерей и маленьких внучков. Не хочу, чтобы мелкие вырастали. Ни в какую! Даже не знаю, кому свечку поставить, чтобы сбылось. Есть какие-нибудь святые, которым я мог бы помолиться? Твою мать! Кто от такого молитву примет. А вообще…

— Помолчи немного, — разглаживаю чуть-чуть помятую моим лицом рубашку. — Застрекотал, как оглашенный.

— Я тут подумал, чика.

Самое время насторожиться, потому что это точно не к добру.