— Я собрался ради тебя, Юля. Слышишь? — она толкает меня в спину, шипит и даже нюнит, тихо чертыхается и, вытащив нас из детской комнаты, грубо разворачивает к себе лицом.

— Что ты пережил, Мудрый! Господи! Мне очень жаль. Какое горе! — вцепившись пальцами мне в плечи, ползет, как маленькая ящерка, по длинному стволу. — Оно того стоило, Свят? Стоило? Я не хочу воевать. Война — это… Больше никогда не отпущу тебя. Не надо, не продолжай. Довольно!

— Я загадал, — сильно сглатываю, — я загадал… Блядь! — мгновенно получаю мягко, но все же ощутимо, пальцами по морде. — Я… Прости, пожалуйста. Я загадал тебя! Ты мое желание, Юла. Мой фетиш и спасение. Ты наваждение, Смирнова. Хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— … — встав на носочки, целует мои щеки, кончиком языка щекочет границы скул, кусает подбородок, зализывает раненое место и сильно всасывает кожу.

— Я хотел тебя. Я заслужил тебя! Юля, прекрати…

Не сдержусь и растерзаю! Возьму просто здесь, рядом с комнатой уснувшего мальчишки.

— Бери! — клевком целует кончик носа. — Струсил, товарищ подполковник?

— Нет, — напираю телом, припечатываю Смирнову спиной к закрытой двери и запускаю руку под расшитый северным рисунком длинный свитер…

«Третий?» — Юля крутит голой грудью у меня под носом. — «Что скажешь, Святик?».

Увы! На глаз:

«Полуторный — не больше!», но для нее я, как водится, на все готов.

«Какой размер чашки?» — выставив кончик языка, пытаюсь поймать на мягкую вершину подскакивающий туда-сюда розовый сосок.

«Ты в этом, что ли, разбираешься?» — она сжимает полушарие, как будто хочет накормить ребенка, бережно поддерживает, направляет и шутливо отдает приказ. — «Открой рот, Мудрый!».

Послушно выполняю: открываю рот, убираю зубы и прикрываю наглые глаза.

«А-а-а!» — Юля выгибается, упираясь плоским животом, давит на слегка расслабившуюся плоть. — «Ещё-ё-ё» — громко стонет и, вероятно, водит головой. Откуда знаю? Она всегда так делает, когда я играю с мелким «выменем», которым эта девочка меня вознаграждает после основного секса…

— Люби меня, — периодами ноет Юля, пока я раздеваю. — Быстрее…

— Прости, что разбил семью. Юль? — обхватив за плечи, мягко отстраняю от себя. — Я хочу кое-что сказать.

Юля тормозит и опускает вдоль тела нервные от страсти руки. Я же низко опускаю голову и неспешно отхожу назад:

— Петр утром написал мне сообщение.

— Тебе? — Юля в изумлении раскрывает рот.

— Ты разведена. Свободна. Документы готовы, в полном порядке. Ты больше…

— М-м-м! — закусывает нижнюю губу и мотает в исступлении головой. — Я хочу поговорить с ним. Мне ничего не нужно. Я ни копейки не возьму. Костя должен понять. Я так виновата перед ним. Пожалуйста.

— Я…

— Я не спрашиваю твоего разрешения, Свят, — она распахивает широко глаза и снова начинает подходить, двигаясь прямо на меня.

— Я согласен, — иду навстречу к ней.

— Я редкостная дрянь. Не знаю, захочешь ли ты такую жену, Мудрый?

— Захочу!

Я загадал тогда…

— Не хотел говорить сегодня, но до полуночи еще полтора часа. Давай оставим прошлое в уходящем году? Возражения, жена?

— У меня нет кольца, муж, — сообщает, будто жалобу в верховные инстанции подает. — Голый палец, зато ты вовсю хозяйничаешь с моим телом.

— Есть! — ощупью ползу в карман.

— Нет! — Юля звонко вскрикивает, когда замечает, что я оттуда достаю — темно-синий бархатный футляр. — Нет! Нет! Нет! — отскакивает от меня назад. — Не подходи… Не верю!

— Ты сказала «да», Смирнова. Иди-ка по-хорошему сюда, иначе, — грозно выставляю взгляд. Надеюсь, ей доступно то, что сейчас ярко излучают мои от страсти, вероятно, потемневшие глаза. — Юлия Сергеевна Смирнова…

«Не смей уходить, Мудрый. Отвечай хоть что-нибудь, когда я говорю с тобой. Чего тебе не хватает? А? По чему ты так сильно страдаешь? Бежишь, как от прокаженной. От меня плохо пахнет? Или я тебя не удовлетворяю? Мне надоели эти тайные и скоростные встречи, словно случки. Ты приезжаешь и не слезаешь с меня. Ты используешь меня, как ту глупую корову, у которой огромные глаза на мокром месте, потому что бык ее один раз в год е. ёт. Что уставился?».

«Ты грубиянка, Смирнова! Я просто в шоке. Материшься, как сапожник. Скромнее, девочка, надо быть» — ухмыльнувшись, отвечаю.

«Да пошел ты! Не смей делать замечания. Всех навестил? Всем хвосты занес? Там посидел, там посмеялся, там что-то рассказал, а здесь потрахал. Все? Все! План выполнил, теперь можно отвалить. Что в той гребаной грязи есть такого, от чего ты ловишь кайф, балдеешь, словно наркоту жуешь?» — Юля плачет, безобразно хрюкая, по-детски рукавами вытирая красный и блестящий нос. — «Я больше не буду ждать, Свят. Не буду! Ты должен понять, что такое не для меня. Что это за жизнь? Бесконечные чемоданы и транзитные станции? Ты мировой турист с оплаченным государством путевым листком. Что творится в твоей квартире? Это что?» — двумя пальцами Смирнова поднимает мой жилет-разгрузку. — «Где твое оружие?» — суетится по небольшим квадратным метрам.

«Юль, хватит. Это какой-то инфантилизм в чистом виде. Ты, что, кокетничаешь? Если да, то, мать твою, весьма бездарно. Ты по-идиотски выглядишь. Еще чуть-чуть и визжать начнешь» — закинув ногу на ногу, вальяжно располагаюсь в глубоком кресле, пренебрежительно стряхиваю пепел сигареты и еле-еле двигаю глазами, лениво поднимаю-опускаю веки. — «Это моя работа. Я офицер, солдат…».

«Убийца! Ты наемник. Маньяк, по которому тюряга плачет. Работаешь за деньги! Убивая, получаешь гонорар?» — прыгает на ровном месте.

«За работу принято платить. Что, собственно говоря, не устраивает? Считаешь, так должно быть в этом мире? Нам угрожают, Юля. В мою страну плюют. Открыто, совершенно не скрываясь. Нас называют… Ты хоть телевизор смотришь иногда? Знаю, что газеты не читаешь, детка…».

«Я тебе не детка! Р-р-р-р!» — грозя мне кулачками, становится в стойку мелкого боксера.

«Мы люди, а не звери! Я выполняю приказ. И если мне угрожают, я буду стрелять. Такой протокол, Юла. Между прочим, он меняется согласно обстоятельствам. Мирное население не страдает, если не подличает и не предает».

«Вы наказываете за неповиновение? Без предупреждения стреляете? А если дети? Убьешь ребенка, потому что он тебя не так за руку взял?».

«Ты больная, что ли? Думай этим местом» — приставляю к виску руку, между пальцев которой зажата почти докуренная сигарета — «а не тем» — показываю взглядом на идеальную рогатку. — «Я быстро вернусь, ты даже не успеешь соскучиться. Потом поговорим. Договорились?».

«Я не буду ждать! Больше не буду. Я устала!» — Юля перекрещивает руки на груди и утыкается задницей в расположенную напротив меня глухую стену. — «Ты вернешься, да только меня не будет рядом. Я уйду, Мудрый. Твои отлучки в очередной фарш, называемый театром военных действий, бесят и они больше не для нас…».

«Нас?»…

Она оговорилась в тот чертов день или все-таки пыталась кое-что сказать? Вылизываю ровный позвоночный столб, сжимаю женские бока, ребрами ладоней упираюсь в бедренные косточки, надавливаю на талию и заставляю Юлю с громким вздохом прогнуться еще немножечко сильнее:

— Вот так!

Смирнова поднимает зад и водит ягодицами, призывая к более решительным действиям. Я не спешу, тяну резину и мучаю Юлу, доводя почти до беспамятства и умопомрачения. Она отзывчива и очень чувственна. Во сто крат — когда чересчур возбуждена. Моя жена весьма натянута и мощно взведена.

— Пожалуйста-а-а, — губами водит по подушке, окольцованной рукой стучит по скомканной простыне, прошивает пальцами матрас, извивается, пытаясь насадиться на мой член.

— Ты сказала, да? — терзаю шею жалящими поцелуями. — Тогда, помнишь?

— Не-е-ет, — подставляет шею, выгибая свой хребет.

— Я не понял. Я ничего не понял. Был невнимателен. Прости, прости, прости… — запускаю ей под живот и грудь подрагивающие руки, обхватив, почти мгновенно переворачиваю и грубо распинаю под собой. — Смотри в глаза, Юла! — подавшись бедрами назад, резко возвращаюсь, без ошибок проникаю внутрь и загоняю плоть на всю длину. — Да!