— В жар слегка бросает. Что тут у нас? — суечусь слегка расфокусированным взглядом по тому, что здесь нетронутым осталось. — У тебя глисты, дружок?

— С чего бы? Не вижу связи.

— Или ты с голодного края? Жена, по-моему, тебя вообще не кормит. Держишь форму дома, а здесь, наедине со мной, нахально все себе, что не прикручено, конечно же, к поверхности, употребить любезно позволяешь?

— Вкусно очень! — нагло щурится, как ленивый жирный кот. — Зачем позвал? Целый час сидим, Костян.

Бездарно! Бездарно, мой милый старый друг!

— Нужна помощь, — упираюсь в край стола и отклоняюсь.

— Моя? — оттопыренными большими пальцами пинает свою грудь. — Чем могу помочь? Я в жутком нетерпении.

— Мы разводимся с Юлей… — неторопливо начинаю.

— Нет-нет-нет! — меня перебивает, раскачивая отрицание головой. — Вообще не в курсе. Ничего не желаю об этом знать. Не впутывай и даже не начинай. Красов, чтоб ты сдох! Фух! До этой минуты прекрасно сидели. Пили-ели, за жизнь трещали. Но тебе, похоже, неймётся и ты, козлина, решил все по-праздничному порубить и в говнище обвалять? Я правильно понял цель нашей вкусной встречи?

— Я рассчитываю на тебя, — дергаюсь, царапая ногтем случайно подвернувшуюся под руку салфетку. — Послушай, пожалуйста. Все ведь решено.

— И что?

— Я ищу поддержку, надежное доверенное лицо, и рассчитываю на тебя. Целиком и полностью.

— На меня? — выкатывает удивленный взгляд. — На меня рассчитываешь? Что за херня? Ничего не перепутал? Какая поддержка или помощь, если я считаю, что тут надо побороться. Развод — последнее дело, Костя. Заявляю авторитетно, как профессионал.

— Зачем? — с нескрываемым цинизмом изгибаю губы, приподнимая удивленно бровь.

— Издеваешься? Зачем, зачем? — сильно вентилирует немного спертый воздух, затем краснеет и хрипит.

— Нет. Говорю вполне серьезно. Нет больше никого…

— Вот это, понимаю, комплимент. Когда больше никого в твоей команде нет, так и я как будто за надежного сойду. Пока, Красов! Я, наверное, пойду, — он привстает, неспешно отрывая зад от жесткого сидения стула, а я выбрасываю руку и впиваюсь мертвой хваткой в его повисшую над блюдцем кисть. — Какого черта? Отпусти! Ты что творишь?

— Да! Да! Да! Так получилось, Велихов. Не осталось больше никого! Знаешь, что означает «заставили и обложили»? — заглядываю снизу в его лицо, стараясь зацепить глаза. — Сядь, Петр.

— У тебя есть юристы, Костя. Перестань херню молоть, пожалуйста. Не впутывай меня в подобные дела. Реши самостоятельно и не комбинируй, не петляй. Я ничем не смогу помочь.

— Не та помощь. Не та, Петя.

— Час от часу не легче. Ты, видимо, забыл, что Юля — старшая сестра Тоси, на которой я, неблагодарный — исключительно по обстоятельствам, счастливо женат. Хочу, чтобы так и дальше было. Мы, — он давится, захлебываясь своими же слюнями, — родственники в некотором роде. Ты или взбесился, или поглупел, или тупо обалдел? Я зять Юле Красовой, а ты зять моему Тузу…

— И что?

— Иди ты к ебеням, козел! — он сильно тужится в отчаянных попытках вытянуть из моего захвата руку.

— Ты не сосудистый хирург, а это, блядь, не опасная операция на сердце.

— Кому как, Костя, кому как! Одно сравнение круче другого. Это неэтично, в конце концов. И потом, — он замолкает, подбирая нужные слова, — это в точности операция на открытом кровоточащем сердце. На твоем! — тычет в рожу свой свободный палец.

— Неважно, — качаю головой.

— Я буду с мясом отрывать, Красов. Ты ведь любишь Юлю…

— Этого недостаточно, Велихов. Уверен, что ты понимаешь, о чем я говорю.

— Вы прожили… Сколько? Напомни, будь любезен.

— Недостаточно!

А сказка, видимо, закончилась:

«Баба-Яга нечаянно пришла».

— Нет, Костя! — бьется, извиваясь. — Мы глупо выглядим. Ты отпусти, а то я завизжу.

— Визжи, Велихов.

— Ну, перестань, — слезливой жалостью уродует себе лицо.

— Не надо этого! — мой черед крутить у носа палец. — Она ведь подала заявление в ЗАГС, Петруччио.

— А-а-а! — внезапно прекращает препирательства и возвращается на место. — Отпусти, — он дергает конечность, которую я все еще держу. — Я не уйду. Слышишь?

— У меня есть гордость, Петр, — безумным взглядом прошиваю как будто бесконечную поверхность ресторанного стола. — Я не смогу упрашивать и унижаться. Навязывать себя, когда не мил. Я ей противен!

— Тебе слабость не идет.

— Я не вру, — пытаюсь растянуть улыбкой рот, да только дергаю щекой и неосторожно прикусываю сильно нижнюю губу. — Не набиваю цену. Понимаешь?

— Реветь надумал? — он щурит правый глаз. — Уведомил бы, черт возьми, заранее, тогда бы я батистовые платочки к нашему свиданию прихватил.

— Херня какая-то! Не думал, что это трудно. Прикинь, команд не слушается собственный язык.

— Давай-ка на холодную обсудим, — руками двигает, словно физически вжимает в землю непростую ерунду.

— Блин, это не реклама, Петр!

— А я таким не занимаюсь, но, правда, не могу. Не могу поверить, что до этого дошло.

— Ты плохой актер, Велихов, но по-прежнему считаю, что хороший друг, — отвернув лицо, ехидно говорю.

Кому я все рассказываю и изливаю душу? Он точно в курсе. Юля ведь у них жила. Возможно, с ним жила. Возможно, долго и в одной кровати.

— Что ты…

— Наша история — не секрет для тебя, впрочем, как и для ближайшего окружения. Тут только слепой мог бы проморгать душещипательную ситуацию, — сейчас мне почему-то вспоминается отец. Ох, как все, черт возьми, некстати.

— И все же?

— С подобным лично не встречался, а давать советы — сам понимаешь, не мешки ворочать. Она ушла. Что делать в сложившейся ситуации?

— Понимаю.

Это вряд ли!

— Что? — настаиваю и пытаю.

— Я не знаю.

— Сдулся?

— Я вдовец, Костян, но не разведен. Знаю, что моя жена в вопросах расставания в конкретном индивидуальном случае будет полностью нейтральна. Тоська не дернется в ЗАГС или еще куда без моего кивка.

Ни черта себе у мерзавца самомнение!

— А вдруг устанете? — выкатываю само собой напрашивающееся уточнение.

— Отдохнем, переведем дух, обсудим и заново начнем, — без запинки, как по написанному выдает.

— Рад за тебя, Петруччио. И за твою уверенность.

— Прекрати! — шипит сквозь зубы. — Я не терплю…

— Мне можно, Велихов. Забыл, кто твой друг?

— Не держу отныне никого в друзьях.

— Как там, кстати, Мантуров Егор?

— Вот, Костян, мы и поговорили, — он снова поднимается, но тут же плюхается на то же место. — Давай без взаимных уколов. Согласен?

— Зря, зря, зря… Все может в жизни пригодиться, — подкатив глаза, язвлю. — Вы не общаетесь?

— Меня решил обсудить? — перекрестив на груди руки, откидывается на спинку стула.

— Нет, что ты! Кто я, в конце концов, такой? А впрочем…

— Согласен?

— С чем?

— Понизим уровень юмора, подколов и уничижения до минимума, пересечем нулевую отметку и в минус уйдем. Ну? — кивком меня к чему-то побуждает. — Или? Или?

— Да!

— Итак, я готов внимательно и даже с состраданием послушать все, что ты намерен рассказать, Красов. Но помощь, о которой так любезно просишь, точно не получишь. Извини, я с Юлькой так не поступлю. Не будет ни единого росчерка пера на каком-либо документе. Я…

— Хочу поступить достойно, Велихов, — прикрыв глаза, интонируя уверенность, произношу. — И не затягивать. Ей нужна свобода, а я стремлюсь к спокойствию.

— Похвально, но некуртуазно, — по-моему, он издевается. — В качестве кого ты меня рассматриваешь, когда говоришь о подобной помощи?

— Помоги с документами, будь официальным представителем. Я даю Юле развод, — себе под нос бухчу, — но мне не хотелось бы, чтобы кто-то посторонний лез в нашу жизнь наглым носом и липкими руками. Пусть это было недолго, но…

— Ты офонарел, братан? Все? Я ведь только сообщил, что в такое не желаю вмешиваться. А ты, любезный, решил харакири сделать, а меня в надежные свидетели позвал? Мне побегать, чтобы вы с девочкой разошлись по сторонам? Иди ты к черту, Красов…