Это еще что означает?

— Шибко умная тетя Женя решила, что мне пора на покой. Прикинь? Ну не сука, а? Дефективная кандидатша, которая не может циферки сложить, чтобы пару раз не обсчитаться. Свинье, мой милый Святик, дал добрый Боженька по воле злого рока богатые, как будто королевские, рога.

— Что произошло?

— С Красовым?

Да похрен мне на холеного дебила. Что происходит с ним? Со Смирновым!

— Вы…

— Написал заявление, сынок. Вернее, чика заставила и настояла. Пригрозила, что навсегда уйдет. Мол, я ее позорю, когда являюсь к отрокам в нелепом виде. Такое, знаешь, долбаное не комильфо. По ее овечьему разумению, это просто моветон. Где она такие умные слова берет? Хрен ее поймет. Покойный Кастро, видимо, когда-то авторитетному папаше на ушко нашептал. Знаешь ты, служака, что это вообще такое? То есть, — он чересчур наигранно подкатывает бельма, — до сего дня я был нужен, важен и всеми уважаем, а сейчас… Он, гнида, лезет ей под юбку, Свят! Я это собственными глаза видел. Мне что прикажете, это блядование и токование терпеть? Благословить их, да? Она мне мстит, пацан. Мстит, мстит, мстит, — как будто сам себя в чем-то убеждает. — Я, видишь ли, не рассчитался за давнишнее, вот Эухения — дала же Пресвятая Дева, вероятно, Гваделупская, девке имя — выбрала момент, чтобы поквитаться со мной. Хотя, Святик, я еще ого-го как могу, а она меня любезненько отправила в утиль. Жалеет, да? Издевается? Импотенцией стебет? У меня стоит, Мудрый! На нее, как штык! Всегда и только. Хочешь докажу?

«Иди ты!» — молча заклинаю, чтобы Всевышний от подобного уберег. Вот это жизнь, вот это охренительные повороты!

— Кто?

— Чего? — теперь изображает не слишком умную девчонку-недотрогу. Хлопает ресницами и дебильно раскрывает рот.

— Кто клеится к тете Жене?

— Морду старенькому дедушке набьешь? Не стоит пачкаться, сынок. Пусть общипанный удод живет.

Зачем он спрашивает тогда про это? Похоже, сам уже не в силах? Поддержку ищет? Или тупо завлекает? Выстраивает диалог, будто прощупывает почву и что-то через пень-колоду узнаёт.

— Мне пора, Сергей Максимович, — поднимаю руку, посматриваю на часы, просчитываю вялотекущие минуты, предполагаю наш следующий с ним шаг.

— Красов ждет моей поддержки, Свят? Как думаешь? Или жаждет сочувствия? А может, Костя климакс ловит? Хрен его поймет! — он давится слюной и громко кашляет, затем сгибается пополам, дергается в каком-то психическом припадке, краснеет и истерически хохочет. — Пиздец! А ведь до меня только лишь сейчас дошло! Она с тобой, Свят? Хулита с тобой, да?

— Нет! — резво вскидываюсь.

— С тобой, с тобой, с тобой… — неоднократно, сходя на дикий шепот, повторяет. — Как быстро ты ответил! Вилять не умеешь от того «совсем»?

— Всего доброго, — разворачиваюсь и уже настраиваюсь на скорейший выход.

Как в этот же момент Смирнов подскакивает, спотыкается и грубо чертыхается. Я ощущаю жуткий холод, прошивающий ласковую кожу на спине. Он стоит за мной и, раздувая ноздри, дыханием барражирует мой затылок. Сергей прожигает взглядом и грудным, почти загробным, голосом «поет»:

— Ты… Ты? Повернись, крысеныш! — шипит, а после вдруг приказом мне горланит, задевая почему-то чересчур чувствительные мочки раскалившихся до красноты ушей. — Мудрый, тварь! Повернись, гнида тыловая!

— Мне пора, — я начинаю разворот, опустив голову, прочесываю взглядом стыки ламината, запоминаю незамысловатый рисунок, отмечаю каждую деталь и меленькие пятнышки, стопорюсь на носках ботинок «папы» и медленно начинаю поднимать глаза в отчаянных попытках схлестнуться со взрослым пьяным «дядей» наглым типа юношеским взглядом. — Я не намерен…

Он резко выставляет руку и прихватывает жесткими клещами спрятанное за ширинкой и трусами нежное хозяйство:

«Бля-я-я-дь!».

— Трудно этого огромного питона удержать в штанах, ублюдок? Член, царапаясь, таранит металлическую молнию, а бычьи яйца на поворотах «Смешные бубенцы», в горляночку звоня, играют?

— … — нисколько не тушуясь, со всей дури засандаливаю «папе» в челюсть и умелым способом заваливаю пьяного на жопу, которой он прикладывается о деревянное жесткое место.

— Ты сука, Свят! Брехливая и изворотливая сволота! Она ведь с тобой! — орет, раскинув ноги на ширину плеч.

— Держите руки при себе, Сергей Максимович! — рычу, насупившись, при этом вынужден внимательно следить за ним.

— Костя-Костя-Костя… — прикрыв глаза, мычит, справляя по «погибшему» большую дорогую панихиду.

— Она его не любит, — констатирую слишком очевидный факт.

— Закрой рот! Там была прекрасная семья, Мудрый! Любит-не любит. Тебе-то что за дело, если: «Всё! Всё-всё! Всё-всё-всё! Честно-честно, Сергей Максимович!»? Это красивые отношения! Я даже белой завистью завидовал ему. Ему! Красову дано любить, а мне — нет. Это была счастливая пара, пока ты не вклинился туда… Сын, сын, только сын — вот твой лимит, пацан. Ни хрена в этой жизни не выходит! А-а-а-а!

Счастливая? Красивая? Уверенная? А главное, верная? Он серьезно?

— Отличная семья, как у Вас? — а я, похоже, сформировав по-быстренькому кулаки, на развалившегося стремительно живым тараном подхожу.

— Заткнись…

«Юль, это временно» — бережно проталкивал в мелкую квартиру как будто бы заснувшую Смирнову. — «Здесь две комнаты. Пусть небольшие, зато раздельные. У Игоря будет свой уголок. Есть кухня и санузел. Нет ванны, зато приличная душевая кабина, достойный унитаз и…» — я тогда закашлялся, старательно подбирая необходимые слова — «современное биде. Это новостройки, но только для военных. Здесь живут семьи, у которых нет пока своих квартир. С этим, как всегда. Мы по-прежнему незащищенные слои населения. Потерпи. Понимаешь?».

«Мне здесь нравится!» — Юлька, запрокинув голову и, как будто бы заискивая, заглянула мне тогда в глаза. — «Тихо и тепло. Мне даже жарко, любимый!».

Да уж! Автономная система жизнеобеспечения делает воинскую часть почти суверенным государством на территории основной страны.

«Здесь есть детский садик?» — потом спросила у меня Юла.

«Да!» — подтвердил, но как-то, видимо, забыл отметить, что исключительно для деток военнослужащей скрытной братии.

«Давай по-быстрому разложим вещи и пойдем гулять. Ты обещал санки — Игорь, между прочим, помнит» — кивнула на сынишку, вращающегося вокруг себя. — «Все хорошо, Свят. Я с тобой…».

И это, черт возьми, главное! Она была права, когда неоднократно повторяла, что ее семья вряд ли одобрит подобное поведение. А так и есть! Наматываю круги по объездной дороге в настойчивых попытках попасть домой, в котором меня сегодня ждет… Моя жена и маленький мальчишка. Я обещал им вечернюю прогулку и вошедший у Игоря в привычку придуманный мною наспех санный спорт.

Смирнов не принял наши действия. Не принял и ни черта не осознал. Укутанная в мохнатую шаль тетя Женя следила за нашими бегающими — по-другому и не скажешь — перемещениями с балкона, расположенного на втором этаже, и украдкой — я это точно видел — смахивала слезы, которым, судя по количеству взмахов женской ручки, — не было числа.

А чем мы с ним закончили? Свожу вместе ноги, зажимая бедрами вопящий от полученного унижения член.

«Вали на хрен, сука! Хе-е-е-рой! Я сожалею, что вытянул тебя из достойного пекла, в которое ты по собственному желанию полез. Слышишь, тварь?».

«Да!» — я буркнул, распахивая широко водительскую дверь.

«Ты должен был сдохнуть, Святослав. А ты… Не-на-ви-жу, Мудрый! Почему, почему, почему… Чика, твою мать!» — орал, как бешеный, Сергей. — «Я знаю… Я ведь знаю, как ты, упырь, в тот плен попал! Не стыдно?».

Нет! Он ни черта не знает, потому что об этом я никому не рассказал. О таком — я убежден — нет ни единой черточки в личном деле, которое, например, скопированной папкой валяется на столе у Леси, или которое передано в архив соответствующего ведомства. О том, что там произошло никто из ныне здравствующих не узнает никогда…

— Привет! — плавно погружаюсь носом в женскую макушку.