— Почему?

— Рано или поздно все перерастет в откровенную, ни к чему конкретному не обязывающую, е. лю или вынужденный супружеский союз.

— А почему скотские?

— Секс по дружбе, например, брак из жалости, семья по бархатному принуждению, потому что ничего другого никому из будущих супругов достойного не подвернулось. Так называемые друзья бились задницами на тесном дружеском пространстве, отгоняя истинные чувства. Почему так? Я, извини, предчувствую твой следующий вопрос.

— Да!

— Потому что это обыкновенная привязанность, привычка, собачья преданность, заискивание и стремление понравиться. Это…

Господи! Это ведь откровенная ложь…

«Что ты делаешь, Костя?» — шепчет Юля, прижимая плечико к тому же ушку, в которое я нагло лезу мордой.

«Чем от тебя пахнет, Смирнова?» — прикрыв глаза, шиплю. — «Я дурею…».

«Странно!» — язвительно хмыкнув, сильно отклоняется и отталкивает прохладной ладошкой мой наглый нос.

«Что странного?» — ощутимо уменьшаю настойчивый мужской напор.

«Ты дуреешь?» — хихикает, жеманно прикрывая рот.

«Ты мне понравилась» — не скрывая, признаюсь.

«У меня есть друг, Костя!» — серьезным тоном отвечает.

«И что?» — пальцами бережно прихватываю развевающийся темный локон.

«Он самый лучший» — громко заявляет.

«Это потому, что ты со мной всего семь дней знакома. Уверен, что в скором времени ты изменишь мнение…».

— Привет, — в просторном холле, рассиживаясь на бархатной банкетке, меня встречает Юля.

— Привет, — не поднимая глаз, протягиваю ей букет. — Возьми, пожалуйста.

— Спасибо, — осторожно принимает. — Как дела?

— Нормально, — обреченно выдыхаю.

Я неспешно раздеваюсь: вальяжно стягиваю немного влажное пальто, ломая задники, снимаю обувь, вытаскиваю телефон и портмоне, щелкаю металлической застежкой наручных часов и неохотно, скорее обреченно, вытаскиваю себя из строгого рабочего пиджака.

— Ты голоден?

— Да, — не глядя, отвечаю, сняв запонки, подкатываю до середины локтя похрустывающие рубашечные рукава.

— Костяника, — тянется ко мне, — что с тобой?

— Устал, жена, — отстранившись, обезображиваю губы скошенной улыбкой. — Где Игорь?

— Сладкий у себя…

По-моему, она опять обманывает. Не может, видимо, не врать. Не сообщает правду, скрывает многое, перевирает факты, выставляя меня конченым придурком и козлом, которому высокое, в силу недворянского происхождения, не дано понять.

— Чем занята была? — пристраиваю жопу на свое главенствующее место за столом.

— Целый день училась, — спокойно отвечает женская спина.

— Как здоровье? — слежу за тем, как она, не поворачиваясь, не отвлекаясь и совсем не вздрагивая от содержания моего вопроса, настойчиво раскладывает приготовленное по тарелкам, стучит столовыми приборами, когда вытаскивает их из нержавеющей сушилки, облизывает пальцы и вытирает руки полотенцем, которое затем откидывает на сервировочный рабочий стол.

— Все в порядке.

— Тошнота прошла? — устанавливаю стопы на стальную перекладину барного стула, развожу колени и, сцепив замком гуляющие от трясучки пальцы, некультурно располагаю локти на столе. — Головокружение?

— Сегодня лучше, чем вчера…

«Привет!» — смеется ее младшая сестра. — «Ты и есть тот самый летний Юлькин воздыхатель? Везет же дурочкам. У нее везде кавалеры появляются. Вы, мальчики, такие идиотики. Млеете от нее, как ненормальные. Но ты мне, несмотря на это, нравишься…».

Увы, никак не поворачивается мой язык ввернуть традиционный встречный комплимент по поводу никак не проявляющейся к ней симпатии.

«Наверное. А что с глазами, мелкая?» — не стесняясь, вожу пальцем и нахально покручиваю выступающим ногтем. — «Темной краски не хватило?».

«Тебя спросить забыли, оборванец. Я прокляну тебя, мальчик-идиот. Знаешь, какая у меня сила…».

«Тихо-тихо, циклоп» — зажимает бешеную подоспевший вовремя Сергей. — «Привет, Костя. Как отец?».

«Нормально» — попрощавшись с вежливостью, грубо отвечаю.

«Чего надулся? Тосик, в чем дело?» — наигранно недоумевает.

«Ему конец!» — мелочь дергается в лихорадочном припадке. — «Он проклят мной!»

«Итак! Урок номер один, Константин свет Петрович. Осторожнее с бестактными комплиментами, парень. Тем более что эта особая примета не изъян. Маленькая Смирнова, цыц, кому сказал. Не дергайся, мелюзга. Ты исключительная красавица! Кость, эти барышни весьма обидчивы, а некоторые чересчур злопамятны. Ния помнит все, что с ней происходило. Даже на пеленочный период ссылки представляет. Я уже и не помню, как оттягивал ее скакалкой, а она твердит, что мне „звездец“. Знаешь, что это такое?» — поддакиваю утвердительным кивком. — «Юлю ждешь?» — подмигивает, не переставая тормошить злобную засранку-егозу. — «Тоня-Тоня, найдется и по твою душу кавалер…»

«Да» — киваю на агонизирующую. — «Дядя Сережа, а с ней все в порядке?».

«Угу. Но иногда находит. Приступы неконтролируемой ярости — наше с Нией всё…».

— Невкусно? — она посматривает исподлобья на меня.

— Вкусно. Просто…

— Ай! — звонко вскрикивает, задевая вилкой пальчик.

— Осторожнее, — недовольно через зубы говорю.

— Я уже наелась. А ты?

Небрежно двигаю от себя тарелку.

— Костя…

— Нам даже не о чем поговорить, жена. Ты не находишь это диким?

Что это? Как давно все началось? Ведь не было такого никогда. Мы ссорились — куда без этого, а затем, конечно же, мирились — и постелью, и простыми разговорами, через рот.

— Пожалуйста… — вдруг начинает жалобно канючить.

— Я не прав? — подставляю себе под скулу крепко сжатый кулак. — В чем-то перегибаю? Мы квартируем на одной жилплощади, спим рядом, но по личным ощущениям, порознь, едим, елозя вилкой по тарелке, теперь, наверное, по-дружески уберем на кухне, а после примем душ, где ты любезно удовлетворишь мои потребности, а потом… А потом заснешь? Это, видимо, беременность на тебя влияет. Я прав или…

— Задавай вопросы, я ведь готова отвечать. К тому же я не понимаю, что происходит. Ты стал чужим, колючим, злым. Мне кажется, ты ненавидишь. Я противна? Сколько раз мне нужно повторить, что я верна тебе, что я…

— Готова отвечать? — грубо рявкаю, цепляясь за ее слова.

— Да, — тяжело вздыхает и, спрыгнув вниз, выходит из-за стола.

— Какие планы, Юля?

— Сдать на «отлично» сессию и весело встретить Новый год, если ты не возражаешь.

— Угу, — рисую пальцем по гладкой каменной поверхности.

— Потом каникулы, потом…

— Когда тебе рожать, Юла?

— В июне, — не заикаясь, отвечает.

— Хорошо.

Встаю и лениво двигаюсь вперед. Я подхожу к ней сзади, подпираю со спины, обездвиживаю и, вытащив из брючного кармана блестящую пластину, швыряю перед ней на стол.

— Что это?

Юля вздрагивает и тут же замирает.

— Не слышу, — таращусь идиотом в женскую толкушку.

— Таблетки, — отвечает настороженно и шепотом. — Послушай, пожалуйста.

— Противозачаточные?

— Нет.

— Я не чурбан, Юла. Читать умею, бегло-быстро, и активно пользуюсь ультрабуком. У меня есть солидные навыки работы в поисковых системах. Я вбил в мигающую строчку те же буквы, которые на упаковке яростно сверкают. И-и-и! Как говорится, вуаля!

— Это не противозачаточные таблетки, Костя. Это…

— Как долго ЭТО, — делаю упор на упрямом мерзком слове, — продолжается?

— Пожалуйста…

— Месяц? — она молчит, а я настырно продолжаю. — Два? — тишина и ровное сопение. — Три, наверное? По ощущениям полгода? Или весь наш чертов срок?

— Прекрати! — активно двигает локтями, нанося легкие удары мне в живот. — Хватит! Ты меня допрашиваешь?

— Я въедливо ознакомился с инструкцией, изложенной на папиросной бумаге мелким шрифтом, но, что удивительно, с толковыми разъяснениями. Видимо, для таких, как я, написано.

— И что? — скосив взгляд, грубо огрызается.

— Ты беременна, жена? — транслируя грубый вызов, задаю вопрос.

— Отпусти, — пытается безуспешно оттолкнуть меня.