— Почему? — стаскивает с плеч верхнюю одежду, осматривается, отыскивая вешалку, затем спокойно поднимается и цепляет кашемировую тряпку на витой коричневый рожок.

Почему встречаемся или почему я ей не верю?

— Как ты меня нашла? Место не на обывательском слуху и к тому же скучное, непритязательное, а для богачей — простое.

— Хм! Из этого что-то должно следовать?

— Есть вариант! Я так полагаю, что ты за мной следишь. Прав или ошибаюсь?

— Нет и да. Зашла перекусить и повстречала своего подрядчика, — кинув быстрый взгляд через свое плечо, устраивает ремешок на деревянной перекладине. — Все довольно просто. Что-то не так?

— Козырный аргумент желаешь?

— Если представишь, то с удовольствием послушаю.

— Я вроде как женат, — молниеносно выставляю руку с обручальным доказательством ей под нос. — У меня есть семья и я…

— Ничего нового, Костя. Я это знаю, — не смущаясь, отвечает. — У тебя, по-моему, что-то произошло? Проблемы?

Жена самозабвенно изменяет…

Недоговаривает, не доверяет и не смотрит на меня…

Зато гуляет с бывшим…

Обнимает суку, целует, дрочит х. й, пока он киску растирает…

Что еще? Пора упомянуть простые факты из насущного, пожалуй.

Люлёк дерьмово член сосет…

Не глотает сперму, зато лениво, медленно и с недовольством двигается, да и по факту вообще никак не возбуждается…

Зато, е. ать, талантливо изображает токсикоз…

При этом поглаживает томно прилипший к позвонкам живот и разговаривает с несуществующим — давно, по-видимому, несуществующим — ребенком…

Готовит из рук вон плохо…

Натянуто смеется…

Меня не любит…

— Тебе что-то нужно, Романа? — прищурив глаз, выкатываю свой вопрос.

— Что случилось, Костя?

— Ничего не случилось. Все нормально.

— Какие-то неприятности?

— Вероятно! Можешь помочь? — подмигиваю, а потом грублю. — Отвали, а! Работа спорится, а дом — долгожданная стеклянно-каменная крепость — строится. Твои кровные зашли на счет. Чего я скромничаю, в самом деле? Мы даже их освоили: зарплаты, аренда, командировочные, солидные по сумме премии, повышенные проценты на развитие бизнеса, новая мебель в центральный офис, горючее для служебного транспорта, негласный сбор на новогодние подарки детям. Тебе предоставить отчет или…

— Не нужно, — спокойно останавливает меня. — Личные неприятности?

— Пошла ты!

— Я могу помочь?

«Апельсиновый сок желаешь, шалопай?» — шаркающей походкой Сергей направляется, наверное, на кухню.

«Па-а-а-п» — пищит девица, пока расстегивает бесконечные лямки босоножек. — «Пусть он идет».

«Чего тебе, Юла?» — а он вполоборота ей незамедлительно задает вопрос.

«Ему нельзя задерживаться. Его родители будут волноваться» — распрямившись, встречается бегающими глазками со мной.

«Не будут!» — шевелю губами, не произнося ни звука. — «Завтра погуляем вместе?» — таким же молчаливым образом выкатываю высокомерной крале набивший не одну оскомину вопрос.

«Уходи отсюда!» — указывает взглядом на незапертую дверь. — «Проваливай!» — надменно выставленным подбородком подгоняет, выпихивает, подталкивая и от всей души буцая.

«Сок буду, дядя Сережа» — специально сталкиваюсь с врединой плечом. — «Извини, пожалуйста».

«Ты об этом пожалеешь, Красов Костя!» — тычет указательным пальцем мне прямо в нос.

«С нетерпением кары буду ждать»…

А ведь она тогда не солгала. И вот вполне закономерный, неутешительный, но верный жизненный итог!

— Ваш заказ, — официантка снимает с мелкого подноса мой кофе и блюдце с растянутым, как на кресте, имбирным человечком. — Приятного аппетита.

— Рассчитайте меня, пожалуйста, а это, — киваю на то, что выставлено, а затем перевожу глаза на Шелест, — за мой счет.

— Одну минуту, — опять сучий книксен и шустрый вокруг себя стремительный разворот.

— Ты нравишься мне, Красов, — вдруг начинает говорить Романа. — Не стану этого отрицать, но…

— Но? — приподнимаюсь, ладонями опираясь на скатертью укрытую столешницу.

— Я не считаю себя роковой женщиной, разлучницей или…

— Дешевкой, вешающейся на шею мужикам?

— Не считаю! — мотает головой. — Но…

— Но я тебе нравлюсь, поэтому ты запросто способна поступиться своими принципами и любезно переспать со мной?

— Нет.

— Я не вступаю в интимные отношения…

— Я завидую твоей жене.

Это она очень зря!

— А я — контуженному херу! — ухмыляюсь и плюхаюсь на место, с которого до этого чуть-чуть не сполз.

— Что?

— Есть одна тварь, которой в жизни слишком повезло. Понимаешь?

— С большим трудом, — Романа суетится взглядом, нервно дергает руками, лабает пальцами, играя на столе, как на огромном фортепиано, и вместе с этим гОлодно посматривает на стоящий перед ней заказ.

— Моя жена не счастлива со мною.

— Ты ошибаешься.

— Напротив! Я в этом на все сто уверен.

— Поговори с ней.

С этим, с задушевным разговором, может запросто произойти конфуз. С чего я взял? Так я уже неоднократно пробовал: уже пять дней, как Юлька от меня воротит нос, зато топорным образом изображает беременную и чересчур счастливую молодую женщину, которая днем плодотворно учится, штудирует политэкономическую лабуду, потом — что в общем-то естественно — внимательно следит за распорядком в теплом доме, достойным образом воспитывает маленького сына, а после совместного ужина, позевывая, отправляется в кровать, где, раскинувшись морской звездой, любезно в мое пользование себя предоставляет.

— О чем?

— То есть?

— О чем мне разговаривать с женщиной, которая врет, как дышит!

— Наверное, есть для этого причины. Возможно, у нее проблемы. А вдруг…

— Всего доброго, — резко подрываюсь.

— Послушай, — хватает меня за руку.

— Ничего не выйдет, — прикрыв глаза, сквозь зубы сообщаю. — Ни-че-го!

— Я не хочу отношений, Костя.

— Ложь! — теперь таращусь на заискивающую очередную лгунью диким зверем. — Вы, видимо, все рождаетесь с подобным дефектом.

— Зачем грубишь и перебиваешь?

— А по-другому ты, по-моему, не понимаешь! Я начинаю сочувствовать твоему бывшему. Он…

— Он сволочь и козел, — грубо отрезает. — Сочувствуешь твари, которая самозабвенно била меня в грудь ногами, хлестала по рукам и бедрам, попадая каблуками в мой живот? Переживаешь за его дальнейшую судьбу? Оправдываешь подобное поведение? Спрошу, пожалуй, прямо.

— Мне пора, — выдергиваю руку. — Пока!

— Ты бы избил жену? Впечатал в стену мать своих детей? Назвал бы родную женщину черномазой блядью, потому что на нее случайно в ресторане обратил внимание незнакомый мужчина, сидящий рядом с их столом? Дал бы по лицу наотмашь? Зарядил сюда, — указывает пальцем на свою щеку, — стальным кулаком, потому что сука по-хорошему не понимает? Что смотришь? Да, Красов! Вот так все было. А ты… Ты понравился мне. И что из этого следует?

— Что ни черта не выйдет.

— Что у меня есть вкус и не сдыхающее намерение к лучшей жизни.

— Ты ошибаешься.

— Уверена, что ты не прав, но о том, что не будет продолжения я и без твоих оскорблений вполне догадываюсь. Не маленькая. Я просто знаю обо всем! — смаргивает, будто очевидное глазами подтверждает.

— Не приставай ко мне, пожалуйста.

— У меня нет друзей, Костя, — «ни черта себе» признание транслирует Романа.

— Не верю, — надменно ухмыляюсь, свысока рассматривая ее просящее о милости лицо.

— Я нахожусь в бегах, по бандитски-воровским понятиям — вне закона, если угодно. Понимаешь, что это означает?

— Это означает, что ты, матёрая преступница и шантажистка, перешла не тому человеку ровную дорожку? Мы обсуждали это. Мне уже пора…

— Нет, — громко сглатывает и опускает голову. — Я просто тяжело схожусь с людьми. С некоторых пор, конечно, но от этого совсем не легче.

— Ничем не могу помочь.

— Но я хороший друг, Костя.

— Здесь опять «увы», Романа. Я не умею дружить с женщинами. Один раз попробовал, а потом женился на подруге детства. Такие отношения непозволительны, они противоестественны. Скотские и душные. Как модно говорить — абьюзивные, токсичные.