Действительно, на простыне виднелось пятно.

Егор пощупал подушку. Сухая.

— Папаныч! Если потёки на щеках, жидкость должна была попасть на подушку?

— Само собой. Ну? Ищи подсказки, юниор. Что-то не заметишь, я подскажу.

— Если мокрую подушку заменили сухой, где мокрая?

— В шкафу посмотри.

Она действительно лежала в шкафу. Не мокрая, но очевидно влажная.

— Андрей, занеси в протокол! Второе. Я как свидетель, хорошо знавший потерпевшую, заявляю: она была аккуратистка. Уж точно не отправилась бы на тот свет в рваной после секса ночнухе. Третье. Если бы она встала после секса и пошла наполнять стакан водой, из неё всё бы вылилось при ходьбе. Четвёртое. Почти полный флакон таблеток не пропихнёшь внутрь, запив глотком воды. Почему стакан полон на три четверти? Я отвечу: Бекетов, а ты его будешь допрашивать, он последний видел её живой, каким-то образом закачал ей в глотку снотворное, размешанное в стакане в виде суспензии, пролив на подушку часть, потом вымыл стакан и поставил на место, удалив свои пальцы и прижав стакан к её руке.

— Понятые! Я закончил. Подпишите на каждой странице. Здесь и здесь, — он повернулся к паре первомайцев, излучая особое, сверхчеловеческое понимание вопроса. — Существует особое мнение, высказанное на таком уровне, что ни мне, ни тебе его не оспорить. Знай: имело место самоубийство. Поэтому не вижу причин тревожить Бекетова и вызывать для дачи объяснений.

— Падла ты, Андрей. Грохнут тебя, мы тоже запишем в протокол: сорок восемь ножевых и три пулевых, какое страшное самоубийство! Но — ты сам решил. Тебе и отвечать. Пиши отказной и спи спокойно по ночам, — Папаныч положил мясистую пятерню на плечо Егору. — Пошли отсюда.

— Мужики… Думаете мне приятно… — мяукнул следователь вдогонку, но его уже не слушали.

У подъезда Папаныч снова закурил.

— Тошно, парень? Мне тоже. Знаешь, даже когда херим кражу велосипеда, чот на душе херово. Но то — железяка, брошенная без присмотра. А здесь человек. Молодая красивая баба. Пусть блядушка, раздвигавшая ноги за деньги перед начальником, какая, в жопу, разница? Злодей известен, повязать его — как два пальца. И тут как с небес: «существует мнение».

— Так какого хера это всё вообще?! Для чего вы все каждый день идёте на работу в мусарню? Писать никчемные бумажки «не представилось возможным», получать оклад каждый месяц и надираться по вечерам?!

Папаныч выбросил сигарету.

— Я тебе прощаю, потому что ты на взводе. А теперь подумай сам, молокосос. Если я, Демидович, Вильнёв — все мы пошлём эту службу нах и снимем погоны, кто останется? Мы же раскрываем преступления, хоть не все. Мы всё же сажаем гадов за решётку. Мы сажаем домашних тиранов, которые просто поубивают жён и детей, если их не сажать. Да знаешь ли ты, сколько мы уродов с ножами за год берём? А каждый нож в пузе — это чья-то жизнь. Да, мы — херовые работники, потому что система такая. Но кто кроме нас? Ты, парень, сто раз подумай. Работа здесь дурная, триста раз неблагодарная. Но необходимая! И никто кроме ментов её не сделает. Или ты с нами, принимая правила игры, или вали, не путайся под ногами. Если возвращаешься со мной в РОВД, пошли в автобус.

Около РАФа Егора перехватил невесть откуда нарисовавшийся Аркадий. Схватил за локоть и оттащил подальше от Папаныча.

— Тебе доходчиво сказали: к Инге не лезь!

— Не лезть, пока она работает на Бекетова. Вы не в курсе? Уволилась досрочно. На тот свет.

— Удостоверение верни!

— Не с собой.

Он полез в автобус, не слушая капитана. И снова не отдал фальшивую корку.

— Папаныч! Он записал тебя участником протокола осмотра?

— Записал. Но я не поставил подпись. Пусть сам подделывает, — начальник розыска сунул в рот новую сигарету, но не стал курить. — Останови у «Вераса».

Егор повернул голову направо и увидел, как Бекетов с Элеонорой идут к машинам. Убийца что-то говорил, высоченная секретарша радостно ржала от его слов.

— Папаныч! Ты чего остановил? Показываешь мне следующую его жертву?

— Не обязательно. Урод может и до неё кого-то замочить. Поехали.

Утомлённый жизнью автобус потащился к РОВД. Егор, скрючившись на сиденье, делал выбор. Возможно — самый главный за его неполные двадцать два года.

— Я сойду на перекрёстке. Дыхну воздухом.

Начальник розыска не опустился до банальностей в духе «найдёшь себе другую бабу». Просто молча открыл дверь.

Проводив автобус взглядом, Егор прямиком направился в почтовое отделение. Наменял 15-копеечных монет и, выждав небольшую очередь, набрал московский телефон.

— Вахтанг! Это Анатолий из Смоленска. Мы познакомились у машины Гиви. Я готов назвать имя.

— Гавары!! — заревела трубка.

— Тихо. Одно имя ничего не скажет. Тебе нужны доказательства, мне — деньги. Приезжай в Смоленск, навестим его вместе. Только не на «Опеле», чтоб не бросался в глаза.

Переступив «красную линию», а обратно хода нет, Егор достал комсомольский билет Инги, украденный из квартиры. Почему-то он завалялся именно в платяном шкафу.

Ирония судьбы. Он, комсомольский активист, взял на память именно эту книжицу с портретом Ленина на обложке. Раскрыл.

Инга, глянувшая с портрета в билете, была сущим ребёнком, лет шестнадцать, совершенно не сексапильной. И, оказывается, она меняла фамилию! Почему-то билет оставили прежний, просто перечеркнув старую и вписав литовскую.

А ведь она упоминала о замужестве, откровенничая с Прокофьевной.

Месть — это блюдо, которое принято подавать холодным, вот только по мере остывания блюда, к сожалению, у многих остывает и желание его поставить на стол.

Понимая, насколько рискует и не имеет ни малейшей возможности одним щелчком пальцев сбежать обратно в 2022 год, Егор выбрал для акции субботу, едва успокоив грузина, намеревавшегося «лэтэть» в Смоленск без промедления. Помимо всего прочего, не хотел привлекать к себе внимание следователей ещё одним прогулом.

Остаток вторника, среда, четверг и пятница прошли в принятии уголовных дел к своему производству, тем самым подтвердилась правота Папаныча: на Первомайский РОВД, что на Инструментальном переулке, 5, катился вал преступлений. Мелких, но их тоже нужно было раскрывать и расследовать. Каждый следователь отправлял в прокуратуру и суд ежемесячно не менее пяти-шести уголовных дел, многие — с несколькими эпизодами и злодеями. В 18–15, в нормативное время окончания работы чиновника, мало кто уходил домой. Собирались и в субботу, правда, стажёра подобное не коснулось.

Вторник и четверг — тренировка на «Динамо». Следующая — в воскресенье.

С Настей и её соседками не виделся. Боялся, что увидят зверя, изготовившегося к прыжку в субботу. Они не заслужили такого испытания!

Тем более, у Насти заканчивается сессия, уедет… Так даже лучше.

В пятницу вечером Вильнёв отправил его с мелким поручением в Больницу Скорой Помощи — сделать выемку истории болезни потерпевшего. На выходе, в холле у приёмного покоя, Егор обратил внимание на киоск. Между газетами «Правда», «Советская Белоруссия» и юмористическим журналом «Вожык» он вдруг увидел цветные ленточки. Наверно, не совсем такие, что заплетают в косы маленьким девочкам, не до мелочей: ведь в двух шагах детский дом! Он накупил ворох ленточек — красных, жёлтых, белых, голубых. И, конечно же, синюю. Как Инга обещала перед шоу.

Воспитательница вывела Варю, сразу вспомнив недавнего посетителя.

Волосы девочки были прихвачены широкой синей лентой, полупрозрачной и с замысловатым серебряным узором. Синее платьице, в тон ленте, закрывалось спереди бело-серебристым нарядным фартучком.

— Здьявствуйте, дядя! — Егора она узнала с первой секунды. — А где тётя Инга? Она мне касивые пьятья подаила… Когда она пьидёт?

Он стиснул зубы, чтоб не выдать чувств, и буквально сбежал.

Короткая встреча с ребёнком добавила уверенности: с Бекетовым нужно кончать.

Наконец, наступило утро субботы, для него начавшееся в полночь посадкой на московский поезд после хлопот, как купить билет не на свой паспорт. Егор назначил встречу на девять в сотне метров от Смоленского областного УВД. Пусть предполагают, что он из смоленских.