Она отпёрла дверцы «Жигулей», тем самым прервав разговор на самом интересном месте.

— Он только что получил сильнейший удар. Попал под взрыв в гастрономе. С женой. Она погибла. Бекетов отделался царапиной. Теперь психует по любому поводу, думает — положили столько людей, чтоб убить его одного.

— Я слышал об этом. Мой однокурсник проходит практику в Первомайской прокуратуре, где возбуждено уголовное дело по факту взрыва. Там не «столько» людей умерло, всего четверо погибших. Но четверо — тоже много, согласен.

— Не понимаю, отчего он считает, что охотились на него. Там же вроде взорвался баллон с каким-то сварочным газом, несчастный случай. Я была рядом. Села в машину, когда рвануло. Осколки стекла барабанили по крыше.

Вот… И никто за язык её не тянул. В голове прошелестели предостережения Сазонова: осторожнее с ней.

— Инга! Найди тихое место и притормози на минуту. Это очень серьёзно. Надо подумать.

Она бросила удивлённый взгляд, но повиновалась. Машина свернула в проём между домами около площади Победы.

— Первое. Никакой это не несчастный случай. На баллоне висело самодельное радиоуправляемое взрывное устройство.

Она прижала пальцы к губам, ничего не сказав.

— Второе. Тебя допрашивали? Ты признала, что находилась около места происшествия в момент взрыва?

— Да… Какое это имеет значение?

— Может — и никакого. Я уголовное дело в руках не держал. Но не исключено — ты главная подозреваемая и находишься под наблюдением.

— Я?!

— Подумай сама. Сдетонировавшее устройство самодельное, стало быть, и передатчик самодельный, большой. Изготовлен в гараже около кладбища, напротив твоих окон. А ты в машине. Мотив? Милиция запросто его выдумает. Например, секретарша богатого шефа имеет на него виды, но мешает его жена, столь удачно погибшая…Ты же точно знала, где они и когда пойдут в гастроном.

Она взорвалась.

— Прекрати молоть эту мерзкую чушь! Лучше просто выйди из машины и не возвращайся.

— Это не мои домыслы, к сожалению, а типичный ментовской ход рассуждений. Когда не находят реального виновного, его назначают из попавших в поле зрения. Могу продолжить? Инга! Мне проще всего уйти, и расхлёбывай сама. Но… не могу объяснить почему… Не могу бросить тебя без помощи, когда ты в ней реально нуждаешься, — он вздохнул. — Пусть даже помощь исходит от меня, юриста. А мы все одним миром мазаны: менты, прокуратура, КГБ, суд. Да, мы — мерзкие. Но таков этот мир. И ты в нём оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Подумаем сообща, хорошо? Потом расстанемся.

У неё закончился первый всплеск возмущения.

— Хоть ты меня не подозреваешь?

— Естественно — нет. Ты умный и тонкий человек. Если тебя вынудить на крайние меры, действовать предпочтёшь коварно и ювелирно точно, а не дубиной.

— Сочла бы за комплимент, если бы не в такой ситуации.

— Давай так. Завтра воскресенье, а в понедельник я наведаюсь в прокуратуру, что можно — разнюхаю. Всё тебе расскажу. Второе. Если вызовут на допрос, будь предельно осторожна. Сомневаешься — не подписывай протокол. Спроси у своего Бекетова, он наверняка подгонит хорошего адвоката.

— Разумно…

— Наконец, самое сложное. Подумай, кто мог желать смерти Бекетова или его супруги? Какие-нибудь грузины?

— Что ты знаешь о грузинах?!

В её голосе прорезался такой лёд, что им можно было охлаждать коктейли.

— Только то, что джинсы, натянутые на мою попу, сделаны в Грузии. Для вас в торговле они не представляют собой ничего особенного. А для студентов они дороже чудодейственной иконы. В общаге на меня набежала толпа доморощенных экспертов. Объяснили, что у забугорной «Монтаны» лейба на заднем кармане другая — металлическая штампованная, а не кожаная.

— Ты в претензии?

— Не подкалывай. В общем, не сложно догадаться: грузинский товар — грузинский поставщик. Естественно, нелегальный, потому что партия товара легализуется и сбывается через комиссионку, якобы от граждан. Вот. А у грузин, горячих парней, конфликтные вопросы решаются просто. Сразу рэзать.

— Это тоже твой человек в прокуратуре рассказал?

— Нет. Всё и без него очевидно. У твоего Бекетова какие-то мощные подвязки в ОБХСС, наверняка — и в других конторах, коль развернулся на широкую ногу и ничего не боится. Но от грузинского ножа менты не прикроют. Или от взрывчатки.

Она немного оттаяла.

— С грузинами отношения прекрасные. Только Гиви меня достал уже. Сначала цветочки-конфетки, ай, дэвушка, вах какая горная козочка моих грёз…

— Козой обозвал?

— Представь. Такой из себя горный джигит, метр шестьдесят с кепкой, худющий, усатый, наглый. Он к Бекетову отправился: прикажи секретарше, э, чтоб пришла ко мне домой. Ему рядом с нами квартиру сняли. «Нэ обижу дэвушку». Шеф послал его нах. Для него вопрос принципа: всё, что в «Верасе», то — его. Даже последняя продавщица в гастрономе, которую Бекетов и за ляжку не щипал.

— Ты давно у него работаешь?

— 31 января будет год, сразу увольняюсь. Он всех берёт на год. Из студенток четвёртого-пятого курса, чтоб перешли на заочный. Я институт иностранных языков заканчиваю. Условия в «Верасе» хорошие, предоставляет квартиру рядом с работой, служебную машину. Денег доплачивает. Позволяет одеться в той же комиссионке. Правда, требует, чтоб на работу являлась в виде валютной проститутки, спасибо, что без плакатика «трахни меня». Не удивительно, что грузин так возбудился. Но всё заканчивается. Получу хорошие подъёмные. Через год после увольнения — премия в тысячу рублей за то, что держала язык за зубами.

И за дополнительные интимные услуги. Инга впрямую о них не говорила. Но откровенно намекала: что есть — то есть. До февраля. Потом свободна от всех отношений и обязательств, открыта для новых. Правда, прежней теплоты, звучавшей в разговоре, пока он не свернул на опасную тему, уже и близко не было.

— Премия за соблюдение секретности тебе не светит. Рассказала же про грузина.

— Ты сам узнал гораздо больше, чем следовало.

Она вновь запустила мотор и повела машину в сторону Калиновского, больше не предпринимая попыток высадить пассажира.

— А другие девушки?

— Предшественница сдала дела в наилучшем виде. Вот до неё была девушка… Та вроде бы имела глупость влюбиться в шефа. Её уволили раньше. Не знаю, что между ними произошло.

Она замолчала, не поддержал разговор и Егор.

Машина, объезжая стройку метрополитена, катилась по боковым улицам. Инга ориентировалась уверенно, не пользуясь никакими навигаторами.

Когда на домах мелькнули надписи «улица Кедышко» и, стало быть, приближались «Верас» и поворот на улицу Калиновского, Егор положил руку на её пальцы в перчатке, обхватившие рукоять коробки передач.

— Прости. Чувствую себя виноватым. Хотел сделать приятное. Но ты сама завела разговор о взрыве в гастрономе, и меня понесло. В итоге не поднял, а только испортил тебе настроение. Надо было отложить… Не подумал о твоих чувствах.

— Ну хоть кто-то думает о моих чувствах, а не только о моём теле.

Она убрала руку с коробки и переложила на руль. Мягко, не сбрасывая с возмущением его кисть со своей.

— Ты давно была в театре? Через управление торговли можно же достать любые билеты.

— Запросто. Но с кем? Ты мне казался подходящим компаньоном для такого похода.

— «Казался». В прошедшем времени. Давай так. О результате я тебе расскажу в понедельник, сухо и по-деловому. Но если ты мне дашь ещё один шанс куда-то вместе сходить, клянусь: ни слова про неприятности. Только позитив. Ты на английском отделении?

— Да.

— Слушай!

Он принялся отстукивать ритм на крышке бардачка и запел, подражая афроманере Бобби Макферрина: