— Ох!

Гулла закряхтела, когда удар отдался ей в руки, но копья не выронила. Значит, стройная. Но и правда крепкая. Пару мгновений дерево скрежетало о дерево — ведьма напирала, стараясь не позволить мне отвести удар окончательно. Скрипя зубами и рыча от напруги, я вложил остатки мощи в то, чтобы закончить начатое. Дерево застонало, я рискнул подобраться ближе и неуклюже начертил на копьё руну Нит. Знак разрушения и принуждения. А затем схватил древко раненой рукой — так крепко и надёжно, как мог. В тот же миг поднял топор вверх и развернулся левым боком, продолжая тянуть больной рукой копьё в сторону, где только что была моя грудь.

Женщина взвизгнула — не то от неожиданности, подалась вперёд, не выдержав моего напора, почти потеряла равновесие. Развернувшись, я треснул обухом топора Гулле по ногам. Ни убивать, ни калечить её мне не хотелось — ещё достанется от Скегги, да и наказывать за дерзость нужно милосерднее. Если Гулла — такая, как я о ней думал, то сама сожрёт себя с потрохами в случае проигрыша. Удар пришёлся по икрам, ведьма вскрикнула, выпустила из рук копьё и грохнулась на четвереньки.

Хвала Вигдис за то, что научила меня этому способу. Моя строгая учительница говорила, что самое страшное оружие эглинов — именно копья. Особенно в строю. И я понимал, почему.

Я опустил топор и хотел было обойти Гуллу, чтобы предложить мир и помочь подняться, но она опередила меня — вскочила на ноги, выпрямилась, развернулась, рванула с пояса нож и направилась ко мне.

— Может, уже хватит? — шутливо взмолился я. — Я хочу жрать.

Вместо ответа ведьма устремилась на меня — глаза горели яростью, красивое личико в потёках краски зверски перекошено. Совсем разум потеряла, безумная. И ведь не останавливалась, хотя понимала, что оказалась слабее меня. Не баба — проклятье!

Я молча вскинул топор, чуть прищурился — солнце мешало и резало глаза. Я бросил топор на гальку — покалечу же — и выхватил боевой нож. На малом расстоянии у меня было куда больше шансов обезвредить ведьму, ранив лишь её самолюбие.

Гулла ринулась ко мне ровно в тот момент, когда я успел принять стойку. Она наступала, размахивая ножом перед собой, словно желала меня запутать. «Хочешь понять замысел противника — смотри ему в глаза и следи за ногами» — так говаривала Вигдис. И я следил, но истолковал намерение противницы неверно.

Она ухитрилась меня порезать, сделав ложный выпад. Я отреагировал, опасно поднял руку и заработал царапину, не заметив, что во второй руке у неё тоже был маленький ножичек. Гулла издала торжествующий вопль и тут же ринулась на меня снова. Я увернулся, прыжком оказался за её спиной, повалил брыкавшуюся ведьму на гальку и больно заломил руку, заставив бросить малый клинок.

— Остановись! — рявкнул я. — Ты хороша, я признаю это. Ты ещё прольёшь много крови, но не моей.

Она невнятно рычала, беспомощно дрыгая руками и ногами. Вскоре рычание стало хриплым — пришлось крепко придавить ведьму к земле, чтобы обезвредить. Я забрал оба клинка и наклонился к уху затихшей ведьмы.

— Я не стану тебя бить и резать, поняла? Хватит с меня пролитой крови, чтобы ещё и друзей калечить.

Гулла заскулила.

— Рука…

— Отпущу, если поклянёшься больше не лезть.

— Х-хорошо… Клянусь…

Я тут же отпустил её и слез, позволяя Гулле выровнять дыхание. Пока она приходила в себя, я направился к воде и тщательно отмыл её ножи от своей крови. Кто знает, что ещё может взбрести ей в голову? С человеком можно сотворить много интересного, если обладаешь его кровью. А Гулла была ведьмой, и таких подарков я ей делать не собирался. Она села на гальке, разминая больную руку и хмуро наблюдала за тем, как я вытирал её ножи краем своего плаща.

Вернувшись к ведьме, я протянул ей оружие и подхватил свои вещи.

— Будешь помогать мне до следующего полнолуния, — сказал я, направляясь к выходу из ущелья.

— Буду, — отозвалась ведьма. — Хинрик!

Я обернулся.

— Почему не позовёшь к себе ночью? — с лёгкой обидой спросила она. — Разве я тебе не нравлюсь?

— Потому что ты — женщина Скегги, — ответил я. — А брата я чту и уважаю и отнимать ничего без спроса не стану.

Я оставил её на берегу и отправился к частоколу, где меня ожидали тёплая вода, сытная пища и задумчивый, но всё ещё весёлый Скегги. Гулла не стала догонять меня и тыкать копьями и ножами. Хвала богам, угомонилась.

Но в конце этого странного дня черноволосая ведьма всё же нашла меня — я завернулся в одолженную у хускарлов Скегги шкуру и решил заночевать под небом, в тишине и под взором богов. Гулла принесла мех с кислым эглинским вином, а позже показала, что безумная, почти яростная, страсть была присуща ей не только в бою.

И лишь после того, как я позволил ей победить на ложе из гальки, жухлого тростника и шкур, между нами воцарился мир.

Дни на Хавстейне тянулись медленно, но мне это даже нравилось. В последний раз я смог как следует отдохнуть и выспаться ещё в Бьерскогге, а с той поры, казалось, прошла целая вечность. Скегги сперва перезнакомил меня со своими ближайшими помощниками, а затем дело дошло и до остальных. Понемногу я умудрился выпить и пообщаться почти что с каждым.

Скегги и Глоди продолжали рассылать людей с вестями о сборе хирда на острове. За это время наша скромная армия пополнилась двумя небольшими коггами ярла Невбьерна, что пришли с самого севера Свергланда. Это было гораздо меньше, чем ожидал Глоди, но мой брат не унывал. Длинные летние дни тянулись одни за другим, порой принося то вести, но бури.

На Хавстейне работало несколько лавчонок, я наскрёб несколько монет и купил новую одежду, запасся деревом на амулеты, пополнил сумку с травами — хотя, конечно, у Тёмных сестёр дела с этим обстояли куда лучше. Рыжая Вива творила с мазями чудеса и вылечила все мои раны меньше, чем за дюжину дней. За работой она до боли напоминала мне Айну. Я скучал по умершей подруге и отчасти стыдился, что позволил Гулле приходить по ночам. Но живые должны жить заботами живых, и я отчего-то знал, что Айна бы меня не осудила, как не осудил бы и я, выбери она себе какого-нибудь славного простака себе в мужья.

Повинность Гуллы подходила к концу — до Полнолунья оставалась одна ночь. Вечера на острове выдались ветреными, поэтому я соорудил себе небольшое убежище в скалах. Правда, сердце чуяло, что вскоре пришлось бы окончательно перебираться обратно за частокол, потому как туч на небе становилось больше с каждым днём, и где-то вдали бушевала непогода. Я с сожалением думал о необходимости вернуться к людям.

Воины Скегги были славными, но я никак не мог привыкнуть к такому множеству лиц и голосов. Мне, выросшему на Свартстунне среди тихих жён, воспитанному духами и начертателем, куда больше нравилось почаще оставаться наедине с морем и ветром. Конгерм вернулся, похвастался роскошным оперением и снова исчез где-то в облаках. Мне было приятно думать, что он гостил у богов — Птичий царь всё же, а не простой орёл.

После заката, когда я разжигал костёр, чтобы успеть заколдовать несколько амулетов для воинов Скегги, брат сам нашёл меня.

— А у тебя тут мило, — улыбнулся он, откинув шкуру, защищавшую мой скромный приют от ветра. — Можно?

Я кивну и указал на место у костра.

— Колдуешь?

— Собираюсь. Ночь хорошая. Сильная. Хороша для амулетов на защиту.

Скегги с уважением кивнул.

— Я рад, что ты помогаешь не только мне.

— Это несложно. Главное — есть и спать вовремя. А место здесь сильное. — Я отложил деревянные плашки с вырезанными рунами и уставился на брата. — Почему ты пришёл? Есть дело?

— Да… Не дело. Просьба.

— Рассказывай.

Скегги откупорил мех, и по воздуху потянуло кислятиной. Понятно, опять это противное вино. И что они все в нём нашли? Дорогое, неприятное… Не то что хмельной мёд.

— Ко мне тут на закате кормчие заявились. Все разом. Встревоженные, взбаламученные, словно морского змея увидали. Говорят, надвигается большая буря. С севера идёт, с Ледяного моря.