— Не знаю.

— Не зли меня, юноша. — Колдун уставился на меня в упор, и его единственный глаз пылал гневом. — Думай. Ты отрёкся от пути начертателя и оскорбил меня, а сейчас приполз обратно, скуля, как битая псина. А все потому, что больше не прижмешься к дряхлой титьке Гутлог. Потому, что бежать тебе больше некуда. Хочешь, чтобы я принял тебя — докажи, что заслуживаешь моего внимания. Думай. Я не стану возиться с дураком.

И хотелось бы возразить, да нечего. Ормар был прав. Я и правда нанес ему большую обиду. Иные наставники за такое убивали даже самых любимых учеников. Мой колдун пожалел меня, он явно предвидел случившееся, но мудро отпустил. И в итоге я сам наказал себя за дерзость.

— Гутфрит говорил, что его родной Туннланд был в опасности, — начал я. — Земли оскудели, зверь ушёл, люди голодали. На пиру конунг говорил, что делал всё ради Туннланда.

— Дальше.

— Если бы моя земля умирала, если бы мои люди разъезжались по всему свету, то я бы, пожалуй, тоже мог решиться на зло во спасение родного края. Но я не знаю, что именно угрожало туннам и насколько велика была их беда.

— А теперь подумай как нейд, которым наполовину являешься, — приказал Ормар. — В каком положении сейчас твой дом?

— Захвачен. Но люди не умирают с голода. У них есть пища. Правда, всё добро уходит на юг, к туннам. Нейдланд кормит и даёт Гутфриту людей. Но Гутфрит смотрит в сторону Эглинойра — говорят, на островах много хорошей земли. Вроде бы даже отвоевали кусок владений у тамошних королей и поселились там.

Ормар недобро оскалился.

— Значит, ты оправдываешь Гутфрита?

— Нет. Я понимаю, что не знаю его истинных стремлений. Туннланд он уже спас, сперва заключив с нами союз, а затем став во главе двух земель. Но я не могу понять, почему он уничтожил Свартстунн. Зачем поднял руку на жриц. Разве что…

Я вспомнил о странном эглинском монахе.

— Возможно, Гутфрит хочет принести нам другую веру. В мёртвого бога. При конунге есть жрец с островов.

Ормар впервые за нашу встречу растянул сухие губы в подобии улыбки.

— И зачем ему это?

— Не знаю точно. Хочет уничтожить нашу память? — предположил я. — Сделать наших богов слабее?

— По крайней мере ты не так глуп, как порой кажешься. — Ормар бросил пару поленьев в костёр и внимательно уставился на меня. — Мыслишь в нужную сторону, но знаний тебе не хватает. И всё же в одном ты прав: Гутфрит не зря приволок с собой того жреца мёртвого бога. Болван в рясе уверен, что склоняет Гутфрита к принятию своей веры, что однажды макнёт его седую башку в бочку с водой, и тот станет плясать под дудку островитян. Но конунг куда умнее: он изучает эту молодую веру, ибо видит в ней большую пользу. Какая, по–твоему, в ней польза?

Я растерянно пожал плечами.

— Мне мало известно об их вере. Гутлог запрещала о ней говорить. Бог эглинов един, и он мёртв, но умеет воскресать. Глупая вера.

— Я начинаю в тебе разочаровываться, — вновь рассердился начертатель. — Думай не как Хинрик–мальчишка, но как Химмелинг. Как потомок правителей! Вспомни, что рассказывали скальды об Эглинойре!

— Один бог для всех, — начал я и замялся. — Удобно, чтобы объединить разные народы. У нас свои боги, у юхри — другие, шоры верят в своих, хоть они и похожи на наших… И ещё на Эглинойре нет ярлов и конунгов. Там короли. Которых вроде бы посвящают их жрецы особым обрядом…

Ормар вновь улыбнулся.

— И, юноша?

Я замер, поражённый мыслью.

— Гутфриту нужна эта новая вера, чтобы властвовать над всем Севером. Одна вера, один язык, одни обряды… А для этого нужно уничтожить память о старых богах. И он уже начал делать это на Свартстунне. Гутлог наверняка поняла это и попыталась ему помешать. А Сванхильд… Она же Химмелинг, потомок богов. Она нужна, чтобы связать одно и другое. — Я замер, прислушиваясь к ощущениям. Сердце колотилось как бешеное. — Очень похоже на рассказы об эглинских королях, которых выбирает их единый бог. И потому их королям все подчиняются — они же избранники…

— Ну наконец–то, — выдохнул Ормар. — Почему ты так редко пользуешься тем, что спрятано у тебя в черепе?

От волнения я едва не сполз с насеста. Всё моё тело била крупная дрожь. Неужели я не ошибся и додумался до истины? Тогда опасность угрожает не только Нейдланду. С него Гутфрит только начнёт. А затем настанет черёд свергов, йомов, юхран и даже шоров… Но стоит ли такая власть забытых традиций и силы, что несёт в себе наша земля?

— Ты поэтому ушёл от него? — догадался я. — Когда понял, куда стал смотреть Гутфрит?

— Не только поэтому, Хинрик. Были и другие разногласия. Но это важнее всего. Я начертатель — хранитель знаний о наших богах, носитель их мудрости. И я не мог находиться рядом с человеком, который предал всё это ради власти. Боги испытывают каждого из нас, и Гутфриту, как конунгу, было дано одно из самых суровых испытаний. Чем выше поднимаешься, тем сильнее искушение.

— И Гутфрит с ним не справился, — заключил я.

— Да. Отступился от богов. Забыл о них ради житейских благ. И потому они послали тебя, Хинрик. Эйстрида не понимала, что творила, когда сделала тебя сыном мести. Но боги распорядились её жертвой по своему усмотрению. Ты не просто сын мести, ты защитник древних традиций. И мне безмерно жаль, что такое бремя пало на слишком юного человека. Гутлог дала тебе всё, что могла, но этого мало.

— Что я должен делать? Как мне научиться? Что нужно знать?

— Умерь пыл и сперва постигни третий ряд, — ответил колдун. — Я разрешаю тебе остаться здесь и жить в Бьерскогге. Будешь у меня столоваться и ночевать. Но времени у нас с тобой немного.

— Нам что–то грозит?

— Не нам. Мне. — Ормар провёл сморщенными ладонями по лицу и шее. — Видишь, что со мной стало?

— Да. Почему?

— Мой срок давно подходил к концу, но жизнь в Бьерскогге с духами продлевала мне жизнь. Чтобы найти тебя, мне пришлось покинуть источник моих сил. Я разорвал связь с духами и теперь медленно умираю.

Я растерянно кивнул. Значит, поэтому Ормар сразу же приступил к моему обучению. Не давал продыха, гонял и давал испытания, что едва были мне по силам. Он торопился. Начертатель боялся не успеть. А я… Покинул его и отнял драгоценное время.

— Прости меня, Ормар, — тихо сказал я. — Знай я об этом, то не стал бы уходить. Наверное.

— Нет, это было необходимо. Ты ушёл, потому что Гродда так пожелала. Ты ведь теперь ещё и её должник. Но богиня оказала тебе милость: за эту короткую отлучку ты многое понял. Принеси ей жертву и от души поблагодари. Боги редко делятся мудростью так охотно.

Какая ж это была мудрость? Страх, пепел и смерть. Ещё и Айна пошла на риск. Но если взглянуть на это с высоты богов… Я бы на их месте тоже не стал осторожничать. Если они и правда питали на меня надежды и наделили силой, то направляли так, чтобы до меня дошёл смысл с первого раза. А ум, увы, чаще всего даётся в обмен на потери.

— Я вознесу ей хвалу, не беспокойся, — отозвался я. — Как мне доучить третий ряд?

Ормар отодвинулся от костра и принялся чертить на вытоптанной земле руны.

— Знак Грод ты выучил после обряда прощания с Вермаром. Руну Гульг познал в бою, проявив высокую доблесть. Бран я велел начертать тебе после кражи коня. После попытки исцелить мальчишку можешь вырезать руну Хев — символ наказания, ибо ты увидел, как боги карают обманщиков. — Он процарапал на земле знак в виде обращённой вниз стрелы. — Так она выглядит, и такой ты вырежешь её на ясеневой плашке и окрасишь своей кровью. Осталось четыре руны.

— Ог, Ил, Санг и Нит, — произнёс я.

— Верно. Три из них ты освоишь здесь, в Бьерскогге. Но последнюю получишь сам.

— Какую?

— Нит. Руна холода, льдов, зимы и проклятий. Руна оков и цепей, неотвратимости и неумолимости.

— Руна ледяных великанов, — шепнул я.

— Верно. От неё произошло название нитсшестов. И когда ты сотворишь своей первый нитсшест, тогда и вырежешь эту руну для своего мешка. Но это произойдёт не здесь, ты сам решишь, где и когда. В Бьерскогге нет места такому тёмному колдовству, и тревожить духов мы не будем.