Я кивнул:

— Да, слышал. Ещё слышал, что они же самые дешёвые, и есть камни и подороже.

— Есть, в них и силы большие запрятаны, но и позволить их себе могут одни только Лунные. Но мы не об этих камнях. О тхэлусе слышал?

— Чёрный такой, защищает от оракулов, — кивнул я, показав пальцами, будто у меня обруч на голове.

— Защищает от магии мысли, — поправил меня отец Афанасий, — Считается, что тхэлус иногда выбрасывают Пульсары, это такие невидимые Вертуны.

— Хм-м-м, — я задумался, — А псарэс?

— Это наш камень, серый, — важно ответил старик, — Только чернолунники знают, как его добывать. Это камень стихии духа, — священник постучал по виску.

Я вспомнил серый камешек в обруче у Эвелины на лбу. И тут меня слегка осенило — вашу-то псину, а что у нас относится к магии духа?!

Тончайшая псионика, которую хрен учуешь… Именно это я чувствовал, когда Эвелина насиловала мои эмоции, гоняя гормоны по крови.

— Погоди, эти способности у Эвелины… — пробормотал я, — Она от них сама защищена псарэсом?

— Какие способности? — с неожиданно фальшивым удивлением спросил Афанасий, — Эвелина обычная безлунная.

— Но…

— Обычная безлунная, — повторил старик, — Как и все мы.

Я только двинул уголком рта, изобразив ухмылку. Скорее всего, эти слова предназначались не мне, а для ушей послушников вокруг.

Тут же меня коснулось неприятное чувство, и я машинально отошёл от окна. Этот пронизывающий взгляд оракула, сканирующего округу, я легко узнал…

Кто это? Залётный Страж Душ, или Вячеслав Ключевец?

Священник заметил моё беспокойство, и я махнул головой в сторону улицы:

— Кажется, там Царская Гвардия… Стражи Душ.

Отец Афанасий сразу же попытался выхватить из-за своего ворота символ Чёрной Луны, но потом вспомнил, что отдал его мне. Тут же он поймал за плечо вышедшего из комнаты послушника и бесцеремонно вытянул символ у него.

Уставился на знак, потирая золотистую кайму, и округлил глаза:

— Действительно, магия мысли рядом…

— Ваше святолуние, готовить ли ужин на нового брата? — устало спросил у священника послушник, запихивая обратно свой символ.

Совсем юный, на пару лет точно младше моего Василия. Пострижен налысо, уши смешно оттопырены, и при этом пытается строить ну очень серьёзное выражение лица. Даже сразу захотелось купить ему шоколадку, за то, что серьёзный такой.

Вместо ответа старик склонился к послушнику и что-то прошептал. Я сначала напрягся, но потом расслышал про Вертуна.

У юнца чуть ноги не подкосились, он завертел головой, словно увидел на стенах саму смерть. Священник протянул было руку, чтоб схватить его за плечо, но послушник отпрянул, попятился и свалился на пятую точку, чуть не задев затылком об косяк.

— Не… Нет, — он замотал головой, зажмурившись.

Стали выглядывать и другие младолунники, как их назвал перед этим священник. Я сначала думал, что они все будут красные и довольные от того, что им довелось помассировать Эвелину лечебными мазями. Но все чернолунники выглядели уставшими, будто на них самое малое «угольки» верхом ездили.

А отец Афанасий опустился на колено, грубо схватил паникёра за плечо и крепко встряхнул.

— Смотри! Сюда смотри, младолунник! — он рывком опять вытянул у послушника висящий на шее знак, — Что это?!

— С-символ… эт-то..

— Чей?!

— Чё-чё-чё… — «зачокал» парень, будто пытался заводиться, потом всё же выдал, — Чёрная Луна…

— А за ней кто?!

— Не-не-не… — и новые несколько оборотов, паренёк и вправду старался, — Незримая это!

— Которая что?

— Которая грядёт и несёт с собой справедливость, ибо каждое верное дитя спасено будет. Да не убоимся!

— Не убоимся! — рявкнул Афанасий, — Дальше!

— И несёт с собой милосердие. Ибо каждому позволено будет испросить прощения. Да не убоятся…

Священник выпрямился, а потом рывком поднял послушника. Сунул ему в ладонь символ, сжал его пальцы вокруг, и твёрдо сказал:

— Держи. Читай. И чтоб такого больше не было…

С блеснувшими на глазах слезами младолунник закивал, потом двинулся прочь, в другую комнату:

— Да, да, ваше святолуние. Да не убоимся… — приговаривал он, шаркая по ковру, — Возьмёт в незримые объятия, шёпотом ветра утешит… Не убоимся!

Каждый шаг его был всё твёрже. Сцену наблюдали многие послушники, они все тоже повытаскивали свои обереги, и гурьбой уползли в другую комнату вслед за своим братом. Именно что уползли, потому что парни покачивались и еле переставляли ноги.

Их слаженный хор: «не убоимся!» громом разносился под сводами, и я с опаской смотрел на стены. Вашу-то псину чернолунную, тут бы поменьше орать…

— Всегда так с ними, — покачал головой Афанасий, — Сами всё петухами ходят, мол, смелые они, и готовы чуть ли не под Пробоину встать в ночь Чёрной Луны… А как что, так веры в них хорошо если с ноготь наберётся.

Он показал мне мизинец, красиво подчёркивая слова, но тут раздался скрип в стенах. Мне за шиворот посыпалось немного бетонной крошки, и даже показалось, что всё помещение чуть сдвинулось, на считанные миллиметры.

— Вашу Луну, Афанасий, — я схватился за откос двери, — Уходить надо. Я не столько Вертуна боюсь, сколько этого вашего убежища…

Афанасий кивнул, потом потянул меня за собой в комнату к Эвелине. Сначала я удивился, когда резко вступил в более прохладный воздух, чем в гостиной.

Потом удивился, увидев Эвелину. Избранница сидела на кушетке, заплетая последнюю завязку на штанине, и выглядела невероятно бодрой. На щеках багровый румянец, даже уши красные. Чёрные глаза блестят озорством, улыбка так вообще от уха до уха…

— Василий, деверь мой дорогой, — Эвелина вскочила и чуть ли не бросилась обнимать меня.

Я сразу же выставил руку, останавливая её, потому что на меня сразу же обрушилась волна вселенской любви. Ну вот теперь точно всё по-старому — смотрю на неё и просто обожаю.

Видимо, в моём взгляде читалось много вопросов, поэтому отец Афанасий сразу же сказал:

— Понимаешь, Избранницы символизируют любовь. И иногда, когда им очень плохо, или ранены, им надо эту любовь… ну, впитывать…

В комнате и вправду витала непонятная атмосфера. В спину из гостиной дул тёплый воздух, согревающий комнату.

Я начал подозревать, что пару минут назад здесь вершился акт энергетического вампиризма. Эвелине не надо было для восстановления предаваться плотской любви с послушниками, ей было достаточно их возбуждения.

Младолунникам-то что, в их возрасте, да при их образе жизни только коснись обнажённого женского тела, и любовь уже сама рвётся из штанов, вместе с кровью из носа… Представляю гормональный шторм в их крови.

Тут-то Избранница и напиталась их энергией по самое не балуй. Они хоть натереть-то её успели до того, как попадали тут от бессилия?

Мимо меня кто-то протиснулся. Хромой о контроле над своим телом не беспокоился, и бросился обнимать ненаглядную Избранницу. Та ласково погладила его по голове:

— Ну что ты, маленький мой, со мной всё в порядке.

Реакция пацана была ожидаемой. Он оторвался от неё, упрямо утёр нос:

— Я не маленький!

Я практически впервые увидел Эвелину при полном освещении без дурацкой чёрной рясы. Одета была скорее по-походному, но довольно соблазнительно.

Тёмно-коричневая приталенная куртка с жёстким корсетом удивительно подчёркивали немалую для такой худобы грудь. Широкий пояс с кучей кармашков поддерживал обтягивающие кожаные штаны с боковой шнуровкой по всей ноге.

Рукава были свободными, и я так подозревал, там тоже что-то скрывалось. Удобные сапоги на низком каблуке, до середины голени.

Вырез у Эвелины был довольно широкий и низкий, и я прекрасно видел ложбинку между округлыми холмиками. Там тоже прятался кулончик — золотое кольцо вокруг чёрной основы, вот только эта самая основа что-то сильно мне напоминала. Уж не тхэлус ли?

Избранница дала мне вдоволь насмотреться на неё, поэтому отрывать глаза мне пришлось собственным усилием воли. Что-то мне подсказывало, что в меня ещё насильно влили кучу эмоций, пока я глазел.