— Это ж оружие раков, — удивлённо прошептал мальчишка, но я не ответил.

Мальчуган с обидой наблюдал, как я подполз к Эвелине и стал ощупывать её голову. Пусть мы и саданулись с небольшой высоты, но, как я и подозревал, девушке досталось нехило.

Заметив кровь в её волосах и нащупав серьёзную рану, я сунул пальцы в сумку, нашёл коробку с «вытяжкой» тхэлуса и нэриума. Там ещё оставался приличный запас, но я отломил пол таблетки, раскрошил в руках и стал втирать Эвелине в рану. Другую половинку втиснул ей под язык.

— Вытяжка! — от меня не укрылось, как загорелись глаза у пацана.

Он явно думал, что я отвлёкся, и прыгнул к нам, вытянув руки за сумкой… чтобы со всего маху животом наткнуться на выставленный мной посох.

— А-а-а! Урод! Лунная гниль! — согнувшись на брусчатке, пацан не сдержался и теперь зарыдал вовсю.

Он ругался сначала на меня, потом на Бороду, потом на какого-то Огрызка. Когда же он в конце просто стал повторять: «мама, мама, мама…», я со вздохом понял, что мальчишеские слёзы всё-таки меня тронули.

Тем более, с его волос на мостовую уже натекло немного крови — камень-то я бросил со всей силы. Ему повезло, что рука у Василия ещё не набита достаточно, и снаряд вскользь прошёл. Так бы и некому тут было хныкать…

— Не ной, — буркнул я, — Тебе «вытяжка» нужна, что ли?

Пацан резко вскинул голову, с ненавистью разглядывая меня. Он больше не плакал, хотя в глазах и застыла влага.

Не верь, не бойся, не проси… Уже тысячи лет этому принципу жизни в обществе, где нет морали и главенствует только сила.

Понимая, что мальчишка ничего не скажет, я вытащил таблетку, чуть-чуть откусил себе, проглотил, и кинул ему.

— Вотри в рану, — хмуро сказал я, снова поднимая Эвелину.

Но пацан меня опять удивил. Он подскочил, схватив «вытяжку», откусил, разжевал, и, задрав грязную штанину, стал втирать слюну в ногу. Ту самую, которую он всё время похлёстывал прутиком.

— В голову же, — растерянно сказал я, показывая на кровь.

— К ссаной луне её, эту голову! Заживёт… — чуть ли не задыхаясь от волнения, ответил пацан.

Я не знаю, что случилось с его ногой когда-то, но на коленке у него красовались уродливые шрамы. То ли клинком рубили, то ли ещё чем.

Да уж, не пообтёрся я ещё в этом мире. Ведь эта мелочь, целительная «вытяжка», для кого-то обыденная вещь, а для кого-то — целое сокровище.

Пацан сунул оставшийся кусочек лекарства за пазуху, пару раз хлестнул прутиком по ноге. Поморщился, но потом расплылся в улыбке.

— Больно, — довольно сказал он.

— Давно б к целителю сходил…

Ответный взгляд говорил о том, что я ляпнул полную глупость.

— Кому мы нужны, мусорщики? — огрызнулся он, снова спуская штанину.

Убедившись, что рана Эвелины уже не кровит, я попытался пристроить сумку. Пришлось изловчиться, подвязывая ремень за петли штанов, а пацан же на всё это смотрел, поджав губы — что-то ему явно не нравилось в моих действиях.

Как назло, интуиция стала легонько покручивать меня за яйца, намекая, что надо их отсюда поскорее уносить. Время явно поджимало.

— Меченку не дашь? — деловито осведомился малолетний наглец.

— Ну ты и борзый, — возмутился я, — Вытяжки мало?

— А я тогда не скажу… — он оглянулся назад, посмотрел в сторону широкого канала, разделяющего половины города.

— Чего не скажешь?

— А что в Каменный Дар через старые катакомбы можно попасть… — вырвалось у пацана, и он тут же захлопнул себе рот, — Ой, блин!

Вот только я не поверил его актёрской игре. Уж больно картинно он оговорился…

— О-о-ох, — донеслось от Эвелины.

Я сразу же присел к ней.

— Идти сможешь?

Очнувшаяся чернолунница поморщилась, коснувшись лба, и покачала головой. Пришлось помочь ей подняться.

— Ладно, тут немного осталось, — сказал я, закинув её руку себе на плечо и рывком подняв девушку, — Ща, в канал спустимся…

— Канал… — повторила Эвелина, — Канал? Какой… — она замолчала и уставилась на посох, который я сунул ей в руки.

— Да, да, — пацан отскочил к стенке дома, прижавшись к каменному выступу, стал тыкать пальцем, — Туда вам, в Каменный Дар!

Я прищурился, рассматривая малолетнего прохвоста, уж больно мне не нравилось его поведение. Но мальчишка стоял, не пытаясь даже за нами идти.

— Шлёпни меня Незримая, — бурчала под нос Эвелина, едва переставляя ноги и пытаясь опираться на посох, — Всё гудит…

Я ей не завидовал. Мало того, что по голове получила не раз, так перед этим ещё здорово набралась в таверне. Судя по зелёному лицу, у неё и в желудке творилась лютая хрень.

Оставалось пройти ещё пару домов, и мы выйдем на каменную набережную. А там наверняка должна быть где-нибудь лестница, чтоб спуститься в этот канал.

— Что, и меченку не будешь просить? — бросил я за спину притихшему пацану.

Тот помотал головой, пристально глядя на меня. На лбу у наглеца выступила испарина.

— Точно нам в канал надо? — ещё раз спросил я, проверяя свою догадку.

Губы сопляка запрыгали, он шмыгнул носом и неуверенно кивнул.

— Канал, — всё повторяла Эвелина, — Ущипни меня Незримая…

Я сбавил шаг. Ещё чуть-чуть, и выйду на открытое пространство.

Неожиданно на меня нахлынуло острое ощущение, что впереди я могу умереть. Давно меня не посещало это чувство… Жжёный псарь, а ведь впереди зона обстрела!

— Стой, — вдруг донеслось от мальчишки, — Стой, чернолунник.

С облегчением выдохнув, я вернулся обратно, таща за собой Эвелину. Меня радовало две вещи: что интуиция не подвела, и стала ещё острее, и что в этом пацане осталась что-то человеческое.

— Ну, толчковый пёс, рассказывай, — я усадил Эвелину на землю и присел рядом с притихшим пацаном.

Тот сполз по стене, уткнулся лицом в коленки и всё-таки разревелся. Его пальцы разжались, и обломанное лезвие ножа выпало, со звоном стукнуло о камни.

Успокаивать я его не стал, настороженно оглядываясь. Слёзы, это конечно, очень трогательно, но задерживаться здесь нам было нельзя.

— Меня б там убили, так? — я махнул головой в сторону.

Не поднимая головы, пацан кивнул.

— А ты потом хотел сумку срезать с трупа и убежать, так?

Снова кивок.

Теперь-то мне стало понятно, почему ему не понравилось, как я подвязал сумку. Срезать лишние узлы — это лишние движения, а значит больше шансов поймать пулю.

— Незримая коснулась твоего сердца, малыш… — с глупой улыбкой сказала Эвелина, и вдруг выругалась, словно очнулась, — Чёрную Луну мне в Пробоину! Нам нельзя в канал!

— Да, это мы уж поняли… — усмехнулся я, — Тебя как звать, малой?

Пацан поднял чумазое лицо, явно раздумывая.

— Хромой, — наконец сказал он.

Насколько я понял, это была его кличка. Имя не назвал.

— Ладно, Хромой, есть у тебя такое место, где мы с госпожой Эвелиной могли бы пересидеть и подумать, как быть дальше?

Он отрицательно замотал головой, а я сунул руку в сумку. К счастью, нащупал монетку, и вытащил… рубль. Надо было видеть, как округлились глаза у мелкого.

— Это ж сто меченок, — прошептал он.

— Так-то наше общее богатство, — возмутилась Эвелина, намекая, что это часть добычи с дороги.

Говорила она так, будто это мы вдвоём завалили разбойников.

— Хромой, пятьдесят меченок твои, когда разменяем, — сказал я, и постучал по сумке, где загремели таблетки в коробочке с «вытяжкой», — И таблетку ещё одну получишь.

— Обманешь, лунная гниль, — с вызовом сказал малец.

— Короче, Хромой, тебе придётся поверить. Время на исходе, сейчас тут будут твои друзья, и тогда тебе вообще ни хрена не достанется.

Пацан надул губы, понимая, что я прав. Несколько секунд, и опять слеза покатилась по щеке.

Ой, да ну сколько ж можно ныть-то?!

Видимо, сопляк тоже понял, что это перебор. Он утёр нос, и прошептал:

— Огрызок и Борода меня всё равно убьют, когда поймут, что я помог тебе. А так бы я их привёл к трупу…

— У тебя всё отнимут, — сказал я, уже понимая, какие отношения царят в этом захолустье.