— Вот не надо… Без очных ставок! Прошу!

За какие-то несколько минут от прежней самоуверенности не осталось и следа. Это был обычный пенсионер, боящийся, что у него отберут последнее — спокойную старость в уважении окружающих.

— Хорошо. Я не буду вызывать вас на очные ставки. Семён, заполняйте протокол допроса, берём понятых, едем смотреть ваш «Луч-2».

Затворив дверь, услышал короткий диалог:

— А кто это, гражданин начальник? Молодой, но такой…

— Молодой. Но уже большая шишка в городском управлении.

Хихикая, Егор ввалился к Цыбину.

— Оказывается, я — шишка. На ровном месте, — он пересказал детали допроса. — Цех может быть закрыт. Нам нужны орудия взлома…

— Постановление вынесешь?

— Само собой. Без санкции прокурора, но чо уж там. Понятых прихвати своих — из доверенных лиц.

— Начальника отделения надо бы предупредить, — начал ныть Цыбин. — Он в министерстве на совещании. Об укреплении дисциплины.

— Вот пусть и укрепляет! — Егор упёрся кулаками в столешницу. — Если всё по правилам, надо сообщать ещё и в город, а поскольку «Луч» — лавка всереспубликанского значения, то и в УБХСС. Налетит толпа, похватают твои печеньки… А мы сделаем хитрее. Задержим главного хищника сами, я предъявлю обвинение и укажу в статистической карточке только заслуги следствия и твоего отделения.

— Смеёшься? Выше твоей подписи воткнут УБХСС, вневедомственную охрану и ГАИ. А также политотдел, они же нас вдохновили на подвиг.

— А я размашисто напишу, — пообещал Егор. — Чтоб места не осталось, куда впереть лишних.

Рассчитав всё наперёд, он, по недостатку опыта, не учёл одного — хитрости Полупанова. Тот, не мудрствуя лукаво, выделил уголовное дело о контрабанде в отдельное производство и оставил себе. А о хищении с «Луча», где более тридцати фигурантов, четверо уже осваивались с уютом следственного изолятора (вечер в хату и прочее), количество томов с документами больше, чем в собрании сочинений Диккенса, спустил по подследственности в отдел Иванкова. Но и это был не предел чиновничьего высшего пилотажа. Паша Чешигов предъявил обвинение в должностных преступлениях паре человек из среднего начальства завода «Луч», всего-навсего халатность. Тем самым дело перетекло в подследственность следователей прокуратуры, Егор с ехидством представил, что расследование поручат Жавнеровичу, пусть корпается и не лезет в убийства. Не повезло, попало к следователю городской прокуратуры, толковому и немедленно пробившему создание оперативно-следственной группы. Практически вся черновая работа легла на плечи Егора и ОБХСС, что, тем не менее, гораздо проще, нежели отвечать за уголовное дело самому и в полном объёме.

Поскольку дело «Луча» как особорезонансное легло на контроль в ЦК КПБ, лейтенанта отстранили от других, жизнь вдруг стала размеренной как у обычного чиновника. Даже субботы освободились, Егор позволял себе просыпаться на час позже и, взяв Джона, бегал с ним по Сельхозпосёлку на пару.

Поскольку погода капризничала, то засыпало снегом, то шёл дождь и хлюпало, Элеонора уговорила надевать нелюбимые им сапоги-дутики, непромокаемые. Псу на обувь было наплевать, босиком — круглый год, и он радостно носился с хозяином, громко тявкая.

Упражнения с собакой оказались намного сложнее, чем в одиночку. Подрастающий щен не желал подолгу держаться рядом, то убегал вперёд, то тормозил движение, пытаясь вынюхать под снегом нечто особо ароматное. Словом, совершенно сбивал с ритма. В феврале, перевалив за четырёхмесячный возраст, набрал рост куда больше пятидесяти сантиметров в холке, комплекцией напоминая взрослую собаку, и продолжал тянуться вверх, мигом сметая здоровенную миску жратвы за один присест. Двигался с той же щенячьей грацией, порой путаясь в лапах, спотыкаясь, дома натыкаясь на мебель, но выработал уже совсем взрослый бас, под стать увеличившейся массе.

В середине февраля, заканчивая утреннюю пробежку, Егор едва успел рявкнуть «рядом!», потом ещё повторил дважды. На улочке стоял белый «москвич». Пёс рычал и мылился ближе к его дверцам. Нет сомнений, цапнул бы выходящего.

Загнав собаку во двор, лейтенант притворил калитку. Прошёл мимо «нивы», подпирающей «пятёрку» Элеоноры. На сиденьях поволжского как бы кроссовера ещё поблескивал полиэтилен, не снятый после магазина.

Теперь — лучше в душ. Но разве можно беззаботно плескаться, когда на улице маячит белое авто с урками?

Он только переодел сухую майку.

— Эти — к тебе? — тревожно спросила Эля.

— Да. Не выходи из дома, не выпускай собаку. При малейшей опасности звони 02. Я постараюсь скоро, но не уверен — как скоро.

Умная женщина, она не сказала «будь осторожен», как героини бесчисленных голливудских боевиков. Не до глупостей.

Во дворе, невидимый с улицы, Егор открыл тайник. «Макаров» скользнул в правый дутик, магазин — в левый. Идти с ними было крайне неудобно, зато при поверхностном обыске вряд ли найдут.

В «москвиче» сидел единственный человек — водитель.

— Что надо?

— Батя просил пригласить.

— Едем.

За всю дорогу, от Сельхозпосёлка до задворок обсерватории, оба не проронили ни слова. Шофёр оказался знакомым — один из троицы, что пытались взять на гоп-стоп МАЗ с джинсой и горевал по поводу повреждений на «ИЖ-Комби».

А вот убежище «бати» Егор видел впервые. В принципе, от снимаемой им комнаты на Востоке-1 недалеко, шаговая доступность. Но там — соседи, всевидящие старушечьи глаза сидящих у подъездов пенсионерок, пусть даже зимой их сгоняет с насестов мороз.

«Москвич» несколько раз подкинуло на колдобинах. Дорога между полуразрушенными бревенчатыми домиками, первыми кандидатами на снос, ровностью не отличалась. Лишь один был в приличном состоянии, к нему тянулись от столба электрические провода. Рядом с домом скучал памятный «ИЖ-Комби» с мятым задом, его почему-то не вылечили после удара грузовиком.

— Пройдите в хату.

Блатной даже открыл входную дверь. Ни дать ни взять — швейцар на входе гостинцы «Беларусь».

Внутри было очень накурено. Егор не выдержал и скривился.

— Надымили? Лось! Метнись, открой форточку. А ты поставь стул дорогому гостю.

Урка средних лет двинул к окну, потом вернулся на место — за стол.

«Лось». Почему-то вспомнились забавные фантики, заменявшие в Белоруссии нормальные деньги. Сразу после развала СССР. Будучи юным, он, приезжая сюда с отцом, конечно, не застал их обращение, но часто видел зверинцевый набор под стеклом в качестве сувенира в самых разных местах: белки, зайцы, волки, рыси, медведи, лось, зубр… Если бы их не заменили, а гиперинфляция продолжалась, то скоро бы современная белорусская фауна кончилась, и, наверно, сто миллионов фантиков украсил бы мамонт.

Егор уселся вплотную к столешнице, сознавая плюсы и минусы диспозиции. У двоих напротив, включая Лося, руки под столом, не видно, что они держат. Заточку — ладно, а если пистолет?

Зато им не видны руки Егора, если опустить их тоже.

Интерьер напоминал декорации к фильму «Джентльмены удачи», эпизод «Доцент, червонец давай, керосинку покупать надо». Жильцы выселены, мебель оставлена абы какая, межкомнатыне двери вырваны. Урки приспособили брошенный дом под временный штаб. Электричество не отключено — по обычной советской бесхозяйственности или сами залезли в распределительный щиток. Топилась печь, демаскирующая убежище.

— Сэр Батя и рыцари круглого стола, — резюмировал Егор.

Биологический отец сидел справа, сцепив парафиновые пальцы поверх газеты, заменившей скатерть. Затем трое, два из них памятны по инциденту у Борисова. Водитель белого «москвича», подвозивший Егора, стал слева и чуть сзади, подперев стену. Он вызывал наибольшее беспокойство, выпадая из поля зрения.

— Батя, — согласился Нестроев. — Для них. Для тебя — просто папа.

— Хочешь отдать задолженность по алиментам маме за все эти годы? Не возражаю, перешлю сестре.

Среди уголовников почувствовалось движение. Возмущение. Но, скорее, не смыслом слов, а непочтительной интонацией. Едва зашёл, а сразу наехал на «Батю».