Я понял, что фреска изображала сцену осады. Наверняка какая-то важная битва времён древности. Я узнал солдат в ярких одеждах — точно такие же были в моём видении, когда срезали со скалы знак спирали. Значит, веаллы много путешествовали по всему миру, раз я видел их и в пустыне, и в Эглинойре. Великий, должно быть, был народ. Веаллы пытались захватить крепость сразу с воды и суши, но не преуспел. Противник оборонялся, бросая в солдат камни, лил жидкий огонь — наверняка подожгли масло. Лучники засыпали веаллов стрелами.

Скользнув взглядом ниже, я увидел разрез подземелья крепости. Судя по всему, живописец хотел изобразить тайный ход — он начинался в подвале башни, проходил под стеной и заканчивался далеко на другом берегу. У выхода стояли несколько веалльских солдат в ярких плащах и загоняли в подземный ход свиней. Странно. Я присел на корточки и поднёс свечу, чтобы разглядеть нижнюю часть рисунка. Мешали разводы на отсыревшей побелке, и снизу почти не осталось красок. Получилось рассмотреть лишь очертания — свиней загнали под стены крепости и подожгли. Я видел объятых огнём животных и неуклюже нарисованные разинутые пасти, чёрточки соломы и хвороста, которыми обложили несчастных животных.

Но зачем веалам было жечь еду?

По краям этого рисунка были лица солдат в странных шлемах с перьями. Должно быть, благодарный потомок или летописец изобразил здесь вождей веаллов.

Я отодвинул следующую ткань и посветил. Картина показывала тот же город, но сражение теперь переломилось в пользу веаллов. Там, где в подземном проходе горели свиньи, наверху обрушился кусок стены, и солдаты хлынули сквозь брешь. Крепость была охвачена огнём, со стен падали человечки, летели копья да мечи. Разрез города показывал развернувшуюся на улицах битву, и лишь высокая башня едва держалась.

Что это было за место? В какой стране? Если Эглинойр, то почему крепость выглядела веалльской, а занимал её другой народ? Может солдаты отвоёвывали своё? Задёрнув ткань, я подошёл к последней части стены. Свеча рыдала воском, залив мне все руки. От прикосновения горячей субстанции раны и порезы болели, но я жаждал узнать, чем закончилась осада.

Последний рисунок был небольшим и рассказывал о торжестве веаллов. Жрецы в белых одеждах приносили жертвы на площади, и ряды солдат вскинули копья. Не было это похоже на праздник в честь мёртвого бога, да и церквей на рисунках я не увидел. Возможно, сражение произошло ещё до той поры, когда люди приняли спираль. Отдельное внимание живописец уделил свиньям — животных украсили цветами и венками — так же, как и вождей-победителей в пернатых шлемах.

Услышав сбоку шорох, я отпустил полотно и отпрянул от стены. Эгиль вернулся с двумя кружками эля и протянул одну мне.

— Свиная победа, — сказал он. — Веаллы умели воевать и были знатными хитрецами.

— Что это за город?

Начертатель пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, он имел значение для веалльского вождя, что раньше жил здесь. Может это была его победа. А может просто красивая легенда, как те, что мы рассказываем детям. Я заметил, что веаллы любили рассказывать истории. Наверняка все эти статуи и фрески много для них значили.

— Наверное.

Я сделал несколько глотков и почувствовал, как крепкий эль приятным теплом разлился по телу.

— Завтра покажу остальное, если захочешь, — сказал начертатель. — Приятно встретить человека, которому небезразлична древность. А сейчас тебя зовёт Скегги Альрикссон. Вам есть о чём потолковать, судя по тому, что я слышал на совете. Твой брат на улице. И он пьян.

— Благодарю, Эгиль. — Я слегка поклонился, проявляя почтение.

— Помни, что я сказал тебе про три выбора, Хинрик. Выбирай, где ошибиться, с умом.

Я оставил начертателя в зале, а сам выбрался на улицу. Несмотря на дождь, здесь не было ветра, и мне стало гораздо теплее, чем в каменном чертоге. Скегги сидел на скамье под навесом и угрюмо пил из большого рога с серебряной каймой. Увидев меня, он поднялся и жестом велел следовать за ним. Я послушался, хотя предполагал, что меня не ждало ничего хорошего.

— Что скажешь о договоре, который я заключил с Эовилом? — спросил он, когда мы отошли подальше от чертога. Улицы почти опустели — лишь редкие горожане спешили домой, ругая морось. Нам со Скегги было не привыкать — такой мелкой воды после морских походов мы даже не замечали.

— Скажу, что ярл добр и гостеприимен. И справедлив.

Скегги с сомнением на меня покосился.

— Он прав в том, что я должен сам сделать себе имя в Свергло. Но я рассчитывал на более крепкий союз.

— Крепкий или плодотворный? — усмехнулся я. — Ты рассчитывал на его хирд. Мне-то не лги.

— Лгать не стану. Ожидал, что он даст больше, чем полсотни воинов.

— Полсотни — это много.

Скегги разочарованно покачал головой.

— Для Омрика — мало.

— Мы мало знаем об Омрике, — напомнил я. — Нужно сперва поговорить с Гуллой. Она расскажет, как там всё устроено внутри. К тому же я дал тебе выбор, как поступить. Ты можешь воспользоваться праздником, можешь украсть спираль… Да, многое решать придётся на месте, и это раздражает, но шансы у нас есть.

Брат икнул и погрузился в раздумья. Мы петляли по опустевшим улицам — Скегги неторопливо брёл, а я не рисковал нарушать его думы. Наконец, когда мы дошли до стены, он развернулся и уставился прямо мне в глаза.

— Я всерьёз подумывал заразить их реликвию какой-нибудь хворью, но не хочу убивать мирных людей, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Может кто другой на моём месте и решился бы на такое, но не я. Эглины мне не враги, пока не пытаются поднять меня и мой хирд на вилы. А крестьянам часто не так уж и важно, кто ими правит — лишь бы был добр и справедлив. Я не хочу начинать правление в Свергло с вероломного убийства, Хинрик. Честно скажу, я даже не стану заставлять их отказываться от своего воскресающего божка, чтобы не портить никому жизнь. Просто вынесу их церкви за стены города — пусть молятся там, если не будут готовы принять наших богов. Сами к этому придут со временем. Увидят…

Было странно слышать такие речи от человека, чьи взгляды на эглинскую веру ещё недавно были тверды как камень. Скегги ненавидел мёртвого бога. Ненавидел до той степени, что был готов разрушить каждый храм до основания. А теперь со мной словно говорил другой человек. Что же с людьми делала эта проклятая спираль?

— Значит, ты хочешь, чтобы тебя любили, Скегги Альрикссон, — усмехнулся я.

— Я не хочу повторять того, что учудил мой отец в Виттсанде, — отрезал Скегги. — Туча думал, что спираль заставит людей объединиться, а в итоге это лишь раскололо сверов. Не желаю я такого повторения. Я много думал об этом, Хинрик. Сперва пока ты валялся в беспамятстве, затем по пути в Скелгат. Кое-что из моих намерений изменилось, и я не знаю, как ты это примешь.

— Ты мой вождь.

— И твой брат.

— Так ты хочешь совет брата или начертателя?

Мы дошли до хозяйства, обнесённого буйным садом. Скегги устало опустился на пень под сенью яблони.

— Хочу, чтобы ты сказал, что думаешь, и как брат, и как слуга богов, и как Химмелинг. Может твоя древняя кровь подскажет верный путь.

— Значит, ты не хочешь лишней крови, но хочешь Омрик. Хочешь стать конунгом и правителем Мерглума, но так, чтобы эглины тебя любили. Ты не хочешь предавать своих богов, но готов терпеть мёртвого бога на землях, которыми собрался править. — Я улыбнулся. — Так, Скегги Альрикссон?

— Да.

— Тогда как начертатель я скажу, что ты хочешь невозможного. Как твой брат — что ты хочешь того, чего во многом желаю и я, но далеко не все в хирде это поймут. А как Химмелинг… Я не знаю, как быть Химмелингом, Скегги. Я рождён им, но пока не чувствую в себе этой крови. Она ничего мне не говорит.

Скегги поднял на меня глаза. Я понял, что переговоры и пир вконец его вымотали. И ещё, казалось, братишка и правда слишком переусердствовал с элем.

— Но ты продолжишь мне служить? — чуть запинаясь, спросил он. — Даже после всего, что я тебе наговорил?