— Пока только один факт.

Сазонов с минуту переваривал услышанное про Нестроева. Записал его данные.

— То есть у нас расползается та же зараза, что по Москве, по России в целом, по Кавказу… Запущу твоего смотрящего в разработку. Запрошу, что о нём известно в РСФСР. М-да… Неприятный сюрприз на Новый год. Но своевременный. Если меня клюнут, скажу: в курсе, работаем, держим под контролем. Хуже, если бы о смотрящем пришла информация наверх и не от своего человека. Черкни рапорт, кстати.

Егор потянулся за листом бумаги.

— Напишу. Но Минск — большой. Что-то мне говорит, коллег у Нестроева несколько. Вызнать бы, где и когда у них сходняк… Но это — оперативная работа, я — следователь.

— У меня ты — оперативный работник. Хоть нештатный, но лучше некоторых, кто на окладе. Впрочем, ты сам видел. Жаль, Волобуева угробил, сейчас бы тот уже укреплял кадры комсомола.

— Виноват. Исправлюсь, — ухмыльнулся лейтенант.

— Загляни, кстати, к Аркадию. В пятницу концерт «Песняров» во Дворце спорта. Твое участие не помешает.

— Выступить не смогу, Виктор Васильевич! Я же с мулявинскими с сентября не репетировал. Так, забегал пару раз на рюмочку кофе…

— Партия сказала надо, все ответили «есть». Ты — тоже. Если Сахарец захочет поставить на какое-то дежурство, ссылайся на меня.

— Я с пятничного дежурства, потом четверговое, за ним будет законный свободный вечер, — вздохнул Егор. — Каждый день на ремень — даже по ментовским меркам считается свинством. Но бывает.

Разумеется, первым делом он вытряс из Аркадия четыре пригласительных, заявив, что иначе не получит увольнительную от супруги. Тот, видимо, очень нуждался в егоровом участии, покочевряжился, потом согласился.

— Когда будут исполнять «Лес, русский лес» и «Комбат», те, что ты подогнал Мулявину в репертуар, станешь с ритм-гитарой на второй план. Мне нужно, чтоб их постоянный гитарист был на время свободен. Это как раз предпоследняя и последняя песни в первом отделении.

Кивнув, Егор потянулся к телефону.

— Дорогая! Помнишь, ты говорила, что любишь, когда муж принимает за тебя решения? Да, именно тот случай. В пятницу идёшь на концерт «Песняров». Да, немного другой репертуар, тебе понравится. Бери Валентину с мужем, пусть старшую дочь возьмут, им тоже полезно развеяться. Нет, сами большие мальчики и девочки, справитесь. У меня операция. Буду на сцене, с гитарой. Нет, в гитаре не будет вмонтирован пулемёт, она — просто гитара. Дарлинг! Возражения не принимаю. Сходить на «Песняров» — круто, но когда один из «Песняров» — твой муж, и он кривляется на сцене, это хипово втройне. Расскажешь девушкам, весть твой промторг умрёт от зависти. Чмоки! — положив трубку, он облегчённо сообщил: — Убедил. Всё же агенту 007 проще неженатому.

— А как мне проще без тебя в «Песнярах»! — ухмыльнулся Аркадий. — Кроме пятничного концерта.

Конечно, от предложения выступить с ансамблем Егор, в первую очередь, ощутил массу дополнительных проблем. В пятницу к девяти припёрся в РОВД, игнорируя право чуть дольше выспаться после дежурства. Выслушав начальственный накач, хорошо, что по делу, а не «всемерно крепить трудовую дисциплину», пару часов корпел над бумагами, составлял запросы, назначал экспертизы, подшивал, рвал, переписывал… Словом, занимался бумажной рутинной работой, столь не любимой в уголовном розыске, а в следствии занимающей львиную долю времени, после чего помчался филармонию на репетицию к 12−00, войдя в песняровский зал в одну минуту первого, но чуть раньше Мулявина.

— А почему не в форме? — хихикнул Дёмин. — Национальная одежда белорусов. Да, пацаны? Менты — «Весёлые нищие»!

— Только при условии, что всех вас тоже оденут в серое с красной полосочкой. Мисевича — в гаишное, с белыми мотоциклетными крагами и жезлом, — он кинул сумку на стул и пошёл пожимать руки музыкантам. — Парни! Как же я по вам соскучился!

Аркадий нигде не наблюдался, из щекотливой ситуации — отчего вдруг экс-музыкант должен подменить действующего — выкрутиться помог Мулявин.

— Министерство культуры требует: должны демонстрировать кадровый резерв. А возьми какую-нибудь выскочку из филармонии, тотчас начнёт права качать — хочу в гастрольный тур. Егор — парень с понятием. За океаном самый здравомыслящий был.

— Одно слово — мент! — смазал торжественность момента Кашепаров.

Явление народу, правда — отнюдь не Христа, на порядок репетиции не влияло. Все песни были знакомые. Лейтенант, чтоб не скучать, взял запасную гитару, без кабеля к микшеру, и перебирал струны, как бы аккомпанируя.

Сыграли «Александрыну», «Беловежскую пущу», «Берёзовый сок».

Напряжение милицейских будней, не отпускавшее даже по ночам и порой проникавшее в сны, на время исчезло, отступило. Бешеный галоп жизни начинающего следователя на какое-то время утратил актуальность, музыка задавала иной ритм — размеренный, вдумчивый. Иногда нужно притормозить, заглянуть в себя глубже, понять происходящее, словно глянув со стороны…

А во Дворце спорта настроение было другое.

Усадив гостей на VIP-места, Егор умчался переодеваться и закончил, когда из зала уже лились первые плавные аккорды. За этим занятием его застал Аркадий, ввалившись в гримёрку ещё с одним сотрудником в штатском.

— Готов? Ударник милиционерского труда. Значит — слушай сюда. Гитарист, сдав тебе боевой пост, метнётся за кулисы. Там его будет ждать некий субъект, мы пока его не знаем, подгоняющий музыкантам кокаин. Мулявин и Пенкина в курсе, не хотят прошлогодних проблем. Мы берём обоих. Но! У меня мало людей. Опасаюсь, что толпа посторонних за кулисами привлечёт лишнее внимание, спугнёт.

— То есть после «Комбата» несусь рысью сюда — ломать руки и разбивать лица? Легко!

— Эй! Не перестарайся как обычно. Знаю тебя…

— Обещаю никого в окно не выбрасывать. Потому что здесь нет окон. Удачной охоты, Маугли!

Затылком чувствуя взгляд Аркадия, Егор понял: тот предпочёл бы видеть на месте лейтенанта кого-то другого, известного более взвешенными поступками.

А что делать, у каждого свой стиль…

Перед исполнением «Лес, русский лес» с ультрапатриотическим текстом на музыку «Металлики», дополненную витиеватыми аранжировками, он хотел шкодливо крикнуть «посвящается Элеоноре». Но Андрей Медведко благоразумно выключил микрофон. В отличие от посиделок в общаге №4 и ресторанного пения в Мотеле, с «Песнярами» голос Егора не годился даже для бэк-вокала. Особенно без репетиций, не считая короткой сегодняшней.

Наконец, закончилось мулявинское гитарное соло, венчающее последнюю песню отделения. Выкрутив громкость на ноль, Егор положил свой инструмент и с неприличной скоростью сбежал со сцены, будто торопился в отхожее место.

Но отхожим местом, в моральном смысле слова, стала песняровская гримёрка. На столике перед зеркалом лежали рядком пакетики с расфасованным белым порошком. Коробейник, промышлявший доставкой вкусяшки на дом, как принято в мире, где не прижились ещё закладки, сидел на стуле Егора. Руки — в наручниках.

Это был длинноволосый белобрысый юноша лет девятнадцати-двадцати с редким пухом на губе и подбородке. Худой, но не спортивный. Скорее — хилый. Голубые глаза светились наглостью и непреклонностью.

— Тимоху увели? — спросил Егор о гитаристе.

— Да. Он прекрасно отработал своё, — уверенно соврал Аркадий. — Благодаря ему задержали этого типа. Знакомься. Кожемяков Геннадий Ярославович. Торговец наркотой.

В руках гэбиста мелькнул студенческий билет задержанного.

— Фамилия знакомая. Часто слышал её, когда в универе политинформации готовил. Неужели…

— Он! — подтвердил второй офицер КГБ, стоявший ближе к входу, возможно — на случай попытки бегства. — У Первого Секретаря ЦК ЛКСМ Белоруссии действительно имеется родной племянник Гена Кожемяков. Сын его старшего брата. Осталось проверить, тот ли самый или полный тёзка-однофамилец.

— А вы не сомневайтесь. Заодно подумайте, куда и кому позвонит мой дядюшка по вертушке, когда узнает, что гэбня подбросила мне наркоту и шьёт дело.