Вперед вышел юный Миэль и потупив взор, проговорил:

— Господин, нам нет прощения. За то что лгали, скрывали свою истинную суть, что больше боялись Селина, чем любили вас. Если это вам поможет, я дам все имена протекторов. Я вырос в их корпусе и знаю каждого в лицо.

— У вас будет время на покаяние, и я дам вам всем шанс доказать свою верность, не мне, не Теронию, а человечеству и самой Империи. Я верю, что когда-нибудь люди поймут, что нельзя раскачивать лодку пред лицом общего врага. А пока, вы будете взяты под стражу. Нам пора домой.

Правда, на Гиру мы не полетели так скоро, как хотелось. Анатоль вызвал два крейсера, и они выжгли с орбиты световыми пушками остатки темного марева. И лишь когда ни один из датчиков не показал наличия тьмы, мы оставили очищенный и возрожденный Гденш купаться в лучах родной звезды.

Меня за эти дни немного подлечили, зашили раны на руках и многочисленные порезы на теле. На ногу натянули мягкий бандаж, чтобы поддержать растянутую связку, а медицинский корсет помогал зафиксировать сломанные ребра. Я ощущала себя разбитой и измотанной, но глядя на улыбающегося Анатоля пыталась приободриться. Он старался уделять мне время среди важных государственных дел, а я все никак не могла понять, что же движет им и зачем ему мое общество, хотя и радовалась его компании.

— Мы пробовали, — отвечал на мой вопрос будущий Император, пока мы сидели в его каюте и пили вино. ДеВель в одиночку вел наш корабль на Гиру, не доверяя никому из протекторов. — К сожалению, через несколько суток после зачистки с орбиты темный туман вновь появляется, он распространяется вместе с линией терминатора и за несколько оборотов вновь укутывает планету непроницаемым куполом. Будем надеяться, что средоточие тьмы было лишь одно, а если нет…

— Мы уже знаем, что нужно делать, — я чокнулась с Анатолем бокалами и сделала несколько глотков.

Еще пока мы ждали крейсера, я выложила ему все о себе, о времени, о попытках добраться до дома. Так странно было чувствовать себя в кругу семьи рядом с этим светловолосым потомком лидорианского рода, но тем не менее я именно так и ощущала наше общение — как встречу родственных душ.

Император заваливал меня вопросами, о Лидоре, о сражении с абсорбами, о далеких дорогах и потерянных друзьях. Он точно знал, что никогда не сможет оставить свой пост, прекратить войну и уйти в дорогу, бросив Империю. Анатоль знал, что единственные странствия для него — это отвоевывать планету за планетой из черных лап врага, защищать человечество и верить в возрождение былого величия Империи. Оттого он слушал мои рассказы жадно, взахлеб, и я почти все время что-то вспоминала, говорила, описывала, подгоняемая нескончаемым потоком вопросов и уточнений.

Я смотрела на Анатоля и даже не могла описать того, что чувствовала. Гордость, уважение, любовь, восхищение, сочувствие, страх перед будущим? Наверное, все вместе. Это был лучший представитель всего нашего рода и он так далеко от родного дома. Еще дальше, чем я.

Мы могли говорить обо всем на свете, откровенно и без утайки. Это было невероятно — ощущать, что встретила действительно близкого человека за тысячи лет времени и миллионы световых лет от места, откуда вышла лидорианская семья.

Он не был юн. У лидорианцев такое часто проявляется, словно некоторые из нас очень старые души, почти древние. Так мне в свое время в пятнадцать уже давали водить караваны и решать государственные вопросы. Сидящий напротив меня мужчина выглядел молодым, но я понимала, что это лишь видимость. То как легко он переключался между официальной сдержанностью и приватным добродушием, как мог любого из людей осадить одним взглядом. Он видел насквозь Терония, считывал людей. Чем лучше я узнавала молодого Императора, тем менее применимым к нему казалось слово «парень».

— Мне жаль Селина, — призналась я Анатолю, пока наш корабль летел на Гиру под чутким управлением ДеВеля. — Я так и не смогла его возненавидеть, даже после того, как он чуть не убил меня. То, как он управлял залпом Элайи, то как храбро бился. Мне до последнего казалось, что он из числа хороших. Стоит признать, что я не смогла удачно разыграть политическую партию…

— И я за это безмерно благодарен тебе, — улыбнулся Император. — Думаю, что ты никогда не вписывалась в интриги и политику. Именно это и бросилось в глаза с первой встречи. Искренность и импульсивность, ты ругалась на меня, на светочей так неподдельно и живописно, что сразу становилось ясно — ты не посланник Протектората и точно не темник. К тому же член семьи, а кроме отца у меня не было родственников.

Анатоль откинулся на спинку дивана и чуть рассеянно пригубил вина.

— Селин… Я начал что-то подозревать, когда он сослался на несуществующую болезнь и не отправился вместе с отцом отвоевывать Крааморт. Единственный из всех паладинов Брахона. Его верность с этого момента всегда была под вопросом. Не он рассказал мне о том, что является протектором, а я увидел, как в одну из очень плохих для нас битв он сжег темника едва заметной магией. Мне бы хотелось ему верить, но я не мог позволить себе роскоши быть наивным, — Анатоль помрачнел. — Я не должен был оставлять вас наедине, моя оплошность могла стоить тебе жизни.

— Ничего, — махнула рукой я. — Он действовал очень быстро и спланировано…

Я рассмеялась и рассказала Императору о своих попытках напугать Терония, которые все же увенчались успехом. Мы обсудили Протекторат и его методы.

— Я не сильна в разгадывании людей и их личностей, чаще стараюсь просто доверять ощущениям. Они умело обвели меня вокруг пальца. И об отсутствии навыков в прямой работе с энергиями, и многих других пробелах в знаниях. Я так долго не лезла в политику, что совершенно детренировалась. Просто не понравилось, как быстро меня взяли в оборот, залили уши и снарядили на великие дела…

— Да, уж, — хмыкнул Анатоль. — Тероний умеет это делать. Знаешь, мне кажется, что он рано начал. Я имею ввиду, что он уже гнул свою линию с почти детского возраста, когда возглавил Протекторат, и скорее всего абсолютно все решения отца диктовались именно Теронием. Политика, великие свершения, подвиги и красивая ложь. Я переоценивал и пересматривал исторические события и думаю, это он организовал покушение на мать — ведь именно она стала новым сердцем и разумом отца, переняла на себя часть власти Протектората. И поплатилась за это… Конечно, у меня нет прямых доказательств, но своим ощущениям я верю.

— Что планируешь делать? — я заинтересованно придвинулась к Анатолю, заглядывая в глаза.

Он мимолетно улыбнулся и пригубил вина.

— Подыграешь? — спросил он, и я опрометчиво кивнула. Лишь спустя пару секунд помрачнела. Император это заметил и прищурился, чувствуя неладное.

— Тероний обещал мне помочь найти дорогу обратно, говорил о каких-то древних знаниях. Или же артефакте.

Анатоль задумался, затем утвердительно кивнул.

— Думаю, я смогу поддержать эту ставку.

Наш звездолет без проблем и задержек долетел до Гиры, хотя я напрягалась и ощущала кожей готовящийся ответный удар Терония. О нет, этот старик не сдастся так быстро, он явно успел получить информацию либо от Селина, либо от других своих агентов и теперь поджидает нас. Он обязательно попробует снова уничтожить меня. Но как? Император теперь не отходит ни на шаг, те из паладинов, что никогда не уличались во связях с Протекторатом защищают меня всеми силами. Да и я сама готова ко всему. Что он сделает? И как далеко он планирует зайти? И самый главный вопрос — чего хочет в конечном итоге достигнуть Тероний? Анатоль не смог или не посчитал нужным ответить на этот вопрос.

Гира встретила нас мокрым снегом и пронизывающим ветром, от которого меня защищал костюм протектора. Император попросил нас снова обрядиться в форму ради предстоящего спектакля.

Анатоль широко улыбнулся встречающим, но вскоре его улыбка сменилась выражением скорби и печали. Он сообщил двору о гибели Селина в битве на Гденше и тут же велел устроить прямой эфир по всем средствам связи, чтобы объявить важные новости.