Тероний тоже казался удовлетворенным нашим разговором, он улыбнулся в ответ и сразу перешел к делу:

— Вам придется пройти обучение на техномага, хотя бы пару месяцев. Я задержу отлет Анатоля под предлогом усовершенствования нового оружия света. И да, вы должны будете вступить в ряды протекторов, принеся мне присягу, и дать слово, что не откроете своей личности ни Императору, ни кому-либо другому.

— Хотите поддержать пошатнувшуюся репутацию Протектората? — улыбнулась я, видя по нервному движению рук собеседника, что мои слова попали в цель.

— Нет, просто все маги обязаны быть в наших рядах, уклонисты считаются преступниками. И да…

В дверь постучались, оборвав Терония. Тот раздраженно позволил войти. На пороге появился безликий протектор.

— Император вас ждет, мастер, — произнес он.

Старик устало вздохнул, тяжело встал со стула и кивнул мне на прощание.

Близилось время ужина, и он отбыл на встречу с Императором, нам же выдали черные плащи с капюшонами и инкогнито увели в покои протекторов. Протектор был осмотрительным человеком и до времени, пока не решат вопросы с моим обучением и дальнейшим занятием ДеВеля, дал нам разные комнаты, чтобы мы не имели возможности разговаривать в его отсутствие. Или же, и я больше склонялась к этой версии, он опасался, что пилот соврал и сможет вернуться домой. Отчего поместить нас в одни покои означало дать отличный шанс на побег. А «Черное Солнце» — вот оно, на стоянке, под самым носом.

Теперь, когда я вернула себе здравость суждений и получила немного свободного времени, я стала размышлять, анализировать отдельные детали прошедшего разговора, оценивать ситуацию.

Я пришла к выводу, что Тероний мне не понравился.

Я слишком хорошо помнила уроки декана Натаниэля, чтобы не видеть откровенного манипулирования со стороны протектора. Все было в его рассказе: и история несчастной любви, и борьба с Тьмой, и одни злодеи и хитрецы вокруг. А он — великий герой и несчастный старик, который бы и рад героически умереть, да суставы болят.

Более того, когда человек вот так многословен и показушно откровенен, это часто говорит об обратном. Что за потоком информации он пытается скрыть сведения, которые не хочет разглашать.

Если предположить, что он знал обо мне достаточно и имел время на разработку плана, то сейчас в кратчайшие сроки он пытается втянуть меня в игру. Причем, на нужной Теронию стороне и в определенной роли. Он сознательно загнал меня в угол, лишил времени на раздумье и пытался запугать мрачными перспективами. А то, что старик так упорно не позволяет переговорить с Императором, заставляет подозревать протектора в двойной игре и недобрых замыслах. Если я так нужна Анатолю, то какой вред может быть от нашей беседы с ним?

Битье на жалость, запугивание, демонстрация слабости и немощности, рассказ о великих подвигах былых времен, призывы к чувству долга и справедливости… все вместе в одной беседе оставляло крайне неприятный осадок.

Неужели я выглядела, как простушка? Или знания прошлого дали Теронию право думать, что меня несложно подрядить на великие подвиги за малую плату? Или минута слабости, когда я только вошла в кабинет и не могла сориентироваться, стала сигналом, что я — легкая добыча? Чем больше я думала, сидя у окна в своей комнате и глядя на кружащийся снег за стеклом, тем больше меня раздражал и настораживал Тероний. Он отличный актер и великолепный политик. Хваткости ему не занимать, не успела я появиться, как он уже нашел мне применение. И у него, бесспорно, был план, причем, я могла бы поклясться — мне он не понравится. Я начинала думать о том, какова роль Терония во всех прошедших событиях, от вступления в должность до гибели Брахона.

Думаю, стоит получить информацию из других рук, например от Анатоля. И нужно мысленно быть готовой, что никакого чудо-прибора-артефакта нет и в помине.

Ночь за окном казалась чужой и странной. Вроде бы все на месте: и падающий снег, и подсвеченные мегаполисами облака, и темный камень северного крыла дворца. А казалось, что я где-то в такой дали и пустоте, что сложно поверить.

Снег падал мокрыми хлопьями и подтаивал, отчего по карнизу моего окна стучали капли с козырька. С ними в унисон такой же дробью звучали мои мысли.

Мне предстояла новая игра. Когда я наконец-то выкинула отличные кости, все вокруг вдруг решили, что мы играем в другое, даже не азартное. Наверное, в прятки или салочки. Так мне прятаться и убегать? Или искать и ловить?

Я поняла, что засыпаю на подоконнике, слезла с него и, не зажигая свет, дошла до постели. За окном падал снег. Вот бы снова прилетели древние черные драконы и выжгли бы к чертям тут все вокруг! Я еще могла вынести космическую Империю, но теперь ее в двух версиях — выше моих сил. И если в предыдущей от меня требовалось воевать, то в этой я должна по самые уши залезть в зловонную яму под названием политика.

Я рухнула на простыни, укуталась в одеяло и уснула.

Утро выдалось морозным, и я, южанка по рождению, проснулась от мерзкого холода, который выкручивал мне суставы и сводил мышцы. Оглядевшись сонным взглядом, обнаружила съехавшее на пол термоодеяло, на стуле — лежавшую стопкой чистую одежду, а на старом и низком столике — завтрак в защитном термобоксе серебристого металла, чтобы не остывал.

Снег за окном превратился в неприятную кашу, а к утру застыл, и по площади сновали шустрые маленькие машинки-чистилки. Они резво бегали от одного конца мощенного поля до другого, оставляя за собой среди беловатого льда чистые полосы черных камней.

В голове, наконец, было ясно, что позволило мне незамутненным взглядом оглядеть мир вокруг.

Если мне когда-либо казалось, что нет ничего омерзительнее серых пластиковых стен, яркого и бездушного света ламп и стеновых панелей с вкраплениями металла, то теперь я была готова изменить свое мнение! Поистине чудовищными были попытки выдать нечто техногенное под ручную работу! Меня окружал именно такой интерьер. Яркие, белые лампы были затянуты тканевыми абажурами под вышивку, но я даже за пять метров видела, что сами они синтетические и узор на них напечатан машинами. Пластиковые панели под дерево нездорово блестели в неожиданных местах. Картины на стенах — всего лишь цветная печать по ткани, завуалированная под мазки краски. Пластиковый стол с искусственными разводами сучков и дефектов реального дерева имел нездоровый оттенок.

Меня передернуло. Какая гадость! Я словно очутилась на сцене театра с бутафорской мебелью, статуями из папье-маше и картонными декорациями стен под древний камень.

Во мне крепло неприятное ощущение, что местная пьеса мне не понравится. Единоличный режиссер Тероний, как засиженный мухами мэтр, настолько верил в привычную фальшь, что совершенно не замечал несуразностей вокруг. А интересно, Анатоль уже достаточно взрослый, чтобы тоже замечать притворство и манипуляции старика? Судя по фразам, брошенным еще на звездолете, Император презирал Терония как минимум.

Я ела, умывалась и одевалась, продолжая анализировать наш вчерашний разговор. Чем дольше я думала, тем больше всплывало в памяти зыбких моментов его монолога.

Я лихорадочно вспоминала все, что знала о политике. Для лидорианских интриг — не считая сексуальных — я была слишком мала, в других же местах старалась держаться подальше от дворцов и придворных распрей, предпочитая битвы, знания и странствия душным лабиринтам власти.

Мои познания в политике носили лишь образовательный характер и чаще основывались на понимании людских пороков и страстей. Я знала все об устройстве государства любого типа, о налогах, чиновничьем аппарате, экономике, обороне, культуре и сотнях других областей, но реального опыта работы в условиях придворных интриг и запутанных отношений у меня было маловато.

Воскресила в памяти столетней давности лекции Роберта, не без гримасы боли вспомнила чарующий голос Натаниэля и теории строения личностей. Безрадостно доела завтрак и уставилась на шныряние снегоочистительных машинок.